Снаряд, ударив в башню Т-34, не прошил броню насквозь, но, отброшенный силой взрыва, Сулима был ранен. С поврежденной костью лопатки он пролежал в госпитале около трех месяцев. И снова фронт, снова трудные походы, бои…

Стоит шевельнуть камешек — и рушится целая лавина воспоминаний! Чего только не было на его фронтовом пути! Разве можно забыть, как однажды у небольшого местечка во Львовской области они остановились в двухэтажном домике на ночлег. Проснулись утром, а сверху по лестнице спускается фашистский офицер, мурлыча под нос песенку. Увидел наших — глаза на лоб, как завопит. Ну, а затем начались «выяснения отношений» двух сторон, устроившихся на ночлег на разных этажах. Кровавый вышел разговор!

Если бы сейчас вдруг снова увидел, как гусеницами утюжил он вражеские окопы, технику, то вряд ли бы не содрогнулся. Если бы вспомнить, как по пять дней не ели танкисты, оторвавшись от своих тылов, как под огнем врага ремонтировали машины. Если бы представить, как голыми руками они скручивали оборвавшиеся тросы, калеча острой проволокой пальцы рук… Если вспомнить, как его танкист Анатолий Макаров десятерых раненых товарищей в два приема вытащил из-под огня! Становится не по себе от невероятного, чудовищного напряжения душевных сил, объяснением которых служит только одно: вдохновение священной ярости, вдохновение мести!

После непродолжительной подготовки началось наступление в направлении поселка Толстое на Тернопольщине. В этих боях вновь отличился командир танковой роты Андрей Сулима. Совершенное здесь Сулимой не поддается объяснениям. В скупых строках наградного листа это звучит так; «23. 3. 44 в пос. Тлусто Място Тернопольской области освободил три тысячи военнопленных и первым вышел к переправе через Днестр, поддерживая огнем своих танков форсирование водной преграды пехотой, не давая противнику возможности создать узлы сопротивления, уничтожая скопления вражеских войск. Только за день уничтожил до 300 солдат и офицеров, два дзота, десять орудий различных калибров, до 3 тысяч автомашин различных видов и взял в плен до 200 гитлеровцев».

Цифры поразительные, но в них нет преувеличения. То, что он форсировал Днестр, допустим, не такое уж и достижение, ибо старик указал безопасный брод. То, что он со своей ротой, натренированной в скоростной стрельбе из орудий, на полном ходу разрушал узлы сопротивления, тоже неудивительно — это стало для них привычной работой. Поразительно то, что, встретив при подходе к поселку Толстое стоящих в засаде двух «тигров», которые, замаскировавшись в садах, вели прицельный губительный огонь, Сулима молниеносно принял дерзкое решение: подойти к селу ближе, почти вплотную, через овраг, недосягаемый для вражеского обстрела. Затем танкисты обходным маневром с двух флангов атаковали фашистские бронированные крепости на гусеницах. Оба «тигра» были уничтожены фланговым огнем. Но и это не самое потрясающее.

Непоправимое случилось, когда бой на время утих, когда автоматчики прочесали железнодорожную насыпь, когда после штурмового налета танков на шоссе на протяжении десяти километров валялись искареженные обломки упомянутых в наградном листе трех тысяч автомашин. Тогда случилось непоправимое.

… Бой утих. Танкисты вышли из машин, щурясь от яркого весеннего солнца, прислушиваясь к непривычной звонкой тишине, напоенной ароматом цветущих яблонь и пением птиц. Вдруг откуда ни возьмись на низкой высоте пронеслись «юнкерсы». Сулима скомандовал всем разбежаться, укрыться где кто может. А Веселое, этот белокурый жизнерадостный парень Веселов, полез в танк:

— Плевал я на них, товарищ командир. Сейчас из пулемета садану…

Ни одна из машин не пострадала от вражеского налета, а танк Веселова фашистская бомба разнесла почти на куски.

Вот откуда это вдохновение ярости. Почерневший, с воспаленными от бессонных ночей глазами, стиснув зубы, Сулима повел роту в наступление. Он забыл обо всем. Он не спал пять суток, ничего не ел. Сулима ничего не говорил своим боевым товарищам. Удивительное свойство есть у людей: без слов понимать другого, сердцем воспринимать настроение, зажигать друг друга этой необъяснимой силой вдохновения, которая привела Андрея Сулиму к подвигу, увенчавшемуся сиянием Золотой Звезды. Преследуя врага, его танкисты ворвались в Городенку.

Встречаются они часто со старым фронтовым другом Ивановым. Сулима, как и он, тоже работает — в отделе кадров на стройке. Радуются ветераны за нашу славную молодежь. Но случается и такое. Однажды возмущался Иванов:

— Вчера один парнишка в общежитии шумел. Не парнишка, а парнище — высокий, плечистый. Жалуется, кран, мол, течет. Подумать только, такой детина, живет в общежитии, сам слесарь-монтажник и жалуется на какой-то пустяк. Я думаю, Сулима, что в нашей нынешней жизни таким вот нытикам нужно почаще рассказывать, как голыми руками под огнем связывали мы оборванный трос, как достойно умирали их отцы.

Нет Веселова. Сколько лет прошло с тех пор, но как будто сейчас Сулима видит этого бесшабашного парня, слышит задорную песенку под звуки расстроенного фронтового баяна: «Коль жить да любить, все печали растают». И еще помнится как сегодня: когда Сулима вытащил его, почти бездыханного, из-под обломков разбитого танка, то услышал последние слова друга, произнесенные в предсмертном бреду: «Эх, командир…» Это осталось на всю жизнь.

Дружно поднялась в атаку правофланговая рота 320-го гвардейского стрелкового полка. Перед наступавшими цепями стали рваться отвесно падавшие мины, застрочил вражеский пулемет. Упали несколько бойцов. Погиб командир роты. Бойцы остановились в нерешительности. И в эту трудную минуту прозвучал голос гвардии лейтенанта Ижедерова, возглавлявшего передовой взвод:

— Рота, слушай мою команду! Приданному орудию подавить пулемет! Стрелкам впере-ед!

Еще двух бойцов подкосили пули. Но остальные упорно продвигались вперед. Разбит снарядом вражеский пулемет.

— Ура-а! — прокатилось над цепями роты. Бойцы напористо теснили противника. Ворвались в первую траншею. Свистят, воют пули. Едкий дым слепит глаза. Ижедеров с разбега прыгнул на дно траншеи и в какое-то мгновение уничтожил из автомата полтора десятка гитлеровских солдат и трех офицеров. Бесстрашно бились бойцы роты, воодушевленные мужеством своего командира. А Ижедеров в азарте боя не заметил, как опустели диски автомата, не осталось ни одного патрона в пистолете. Не долго думая, он выхватил ракетницу и, стреляя с близкого расстояния в упор, прикончил еще трех вражеских солдат.

Отстреливаясь, оставшиеся в живых гитлеровцы выползали из траншей, окопов и отходили к селу Ярчевцы. К вечеру фашисты предприняли контратаку, но безуспешно. Рота Ижедерова прочно удерживала отвоеванный рубеж.

На рассвете бойцы роты форсировали Стрыпу. На противоположном берегу противник повел по ним ураганный огонь.

— Смелого пуля боится! — кричал Ижедеров, увлекая за собой атакующих.

Рота закрепилась на берегу реки и отражала яростный натиск гитлеровцев, пытавшихся захватить утраченный плацдарм. Семь раз контратаковал противник позиции роты, но безуспешно. Рубеж был удержан.

28 июля командир полка гвардии подполковник Фокин представил Ф. Н. Ижедерова, принявшего командование ротой в бою, к званию Героя Советского Союза. Орден Ленина и медаль «Золотая Звезда» Ижедерову были вручены через несколько месяцев. За это время его бойцы отличились еще в Карпатах, особенно при штурме Главного Карпатского хребта.

Свыше тридцати лет Федор Николаевич трудится на мебельном комбинате в приволжском городе Похвостневе. Неподалеку находится его родное село Рысайкино. Мысленно он часто переносится на Тернопольщину, в Карпаты, в места, где он и его фронтовые побратимы сражались с коварным врагом, не жалея своих сил и крови.

капитан в отставке[8]

«КОММУНИСТЫ, ВПЕРЕД!»

Пожелтели от времени страницы журнала боевой истории 205-го гвардейского полка 70-й гвардейской стрелковой дивизии. На каждой из них скупые записи, строки о мужестве и храбрости моих однополчан. На одной из страниц читаю: