— А ничем. Я ведь за свое кухарничанье трудодни получаю.

— Капитолина тоже получала, а с нас брала особо, хоть и не шибко заботилась.

— Вольно было давать.

— А нам не жалко. Заработаем, Настенька, на все. Белки нынешний год на дереве больше, чем шишек.

Вошли еще двое охотников — Семен Лосев и Вася. Тоже удивились.

— Куда с такими ногами претесь! — заорал Ложкин.

Ребята, не успев даже путем осмотреться, выскочили в сени.

Настя рассмеялась.

И обедом охотники остались довольны.

— Зря ты, Настасья Ефимовна, нас так ублажаешь, — уписывая тушеного зайца, сказал Кирьянов.

— А то вам плохо?

— Нам-то в самый раз, а вот тебе… Захочешь, не ровен час, замуж, а мы не отпустим.

— Не отпустим! — поддержал шутку дяди Петька.

— Не собираюсь. А захочу — так и здесь жениха найду, — шуткой на шутку ответила Настя, но тут же смутилась, почувствовав на себе пристальный взгляд Семена Лосева.

— Белого кочета на серого менять — даром время терять, — многозначительно произнес Кирилл Ложкин. Настя, конечно, сразу догадалась, на какого «белого кочета» намекает бригадир, и ото ее рассердило.

— А ты, Кирилл Иваныч, бабьих сплетен не повторяй… Чай пить будете?

— Чай молодцу не утеха! — наливая себе и Лосеву в стаканы водку, сказал Алексей Кирьянов.

Настя нахмурилась.

— Очумеете, пожалуй, если каждый день будете водку кушать.

— Ничего, ее ведь, матушку, из хлеба гонят, а от хлеба кровь густеет, пузо толстеет, — отшутился по своему обыкновению Кирьянов.

Охотники, не избалованные заботой, не могли нахвалиться своей новой хозяюшкой и относились к девушке подчас и грубовато, но хорошо, сердечно: в избе старались не сорить, не натаскивать снегу. И лаек в избу не приучали. Курить выходили в сени, в присутствии Насти не ругались, но… почти каждый день заканчивался пьянкой.

— И где только они винище берут?.. — недоумевала девушка.

— Бригадир заботится, — ответил Насте Вася Ложкин, когда она его спросила об этом. И отвел в сторону взгляд.

— Господь бог незримо посылает. А главное — в своей посуде! — отшутился Кирьянов.

— Много будешь знать — до сроку состаришься! — грубовато ответил Насте Семен Лосев, но сразу же, по-видимому желая смягчить резкость, добавил: — Ты не бойся, Настасья Ефимовна, если кто к тебе по пьяному делу прицепится, — я заступлюсь.

— А если сам?

Семен пристально оглядел Настю, потом отвел взгляд в сторону, сказал не то с насмешкой, не то с обидой:

— Зря ты меня боишься.

— Я?! — Настя рассмеялась.

— Ты, — подтвердил Семен.

Этот разговор произошел утром. Все охотники уже ушли, а Лосев почему-то задержался.

Семен был прав: Настя его побаивалась, но в то же время уважала больше других. Может быть, потому, что Лосев напоминал ей чем-то Егора, повадкой очевидно, потому что по внешности никакого сходства между ними не было. Вот и сейчас, искоса наблюдая за Семеном, молча сидевшим на лавке, Настя думала: «Ишь пригорюнился, тоже, видать, без привета жизнь прожил». Растрогавшись от таких мыслей, бочком подступила к Семену, сказала ласково:

— Гимнастерка, я смотрю, у тебя, Сеня… Небось месяц не стирана и порвалась, видишь ли.

Настя осторожно прикоснулась рукой к плечу Семена в том месте, где расползлась по шву вылинявшая гимнастерка. Семен поднял голову, заговорил негромко, глуховато:

— Лучше ты обо мне не заботься, Настасья Ефимовна…

— Не велика забота. А ну снимай разом!.. Чего смотришь сурьезно, как филин? Этак от тебя все барышни сторониться будут.

— Нужны вы мне.

— Вон как!.. Значит, всю жизнь в парнях думаешь проходить?

Настя стояла, облокотившись рукой на стол, близко от Семена. Чувствовала, что разговор действует на парня возбуждающе, но не отходила. Девушке было боязно и любопытно. Вспомнила, как прижал ее к своей широкой и твердой груди Егор, и внезапно захотелось вновь испытать томительное чувство женской слабости. Это состояние Насти почувствовал и Семен. Он встал и неожиданно взял девушку за плечи, притянул к себе.

— Пусти!

Настя изо всей силы уперлась руками в грудь парня.

— Пусти! — крикнула еще раз, но, почувствовав, что силой ей не вырваться из крепких рук Семена, сказала тихо, умоляюще, со слезами на глазах: — Пусти, Сеня, нехорошо ведь…

И Семен отступил. Он отошел к двери, зачерпнул из кадушки ковш воды, жадно выпил. Потом снял с крюка дубленку, сказал, не глядя на Настю:

— Не жалуйся никому, Настасья Ефимовна. Сам себя я в эти дни не понимаю. Однако больше такого не допущу!

Настя ничего не ответила. Она стояла, вздрагивая, как от уколов, и растерянно шарила рукой по краю кофточки, ища оторвавшуюся пуговку.

Семен хотел еще сказать что-то, но, видимо, не решился. Вышел, твердо прикрыв за собой дверь. Настя долго смотрела, как расстилается по полу и тает ворвавшийся в избу морозный пар. Потом озабоченно покачала головой и посмотрелась в зеркальце. Понравилась сама себе.

Наступил март, по календарю — первый весенний месяц. Но суровая сибирская зима не спешила выпускать истосковавшуюся по теплу землю из своих цепких ледяных объятий. Укутывала ее снегом, студила сиверкой, прятала от солнца за тучами и метелями. И только в редкие ясные дни, когда еще не набравшее жаркой силы солнышко поднималось все выше и выше над горизонтом, на ветвях деревьев и крышах изб появлялись крошечные сосульки, а в полях покрывался хрусткой ледяной корочкой еще недавно пушистый снежный покров. В поисках поживы жалось к людским жилищам изголодавшееся за зиму зверье. Среди дня забегали на огороды пугливые красноглазые беляки. Хищно и сторожко обнюхивали воздух лисы, ища лазу внутрь крытых дворов и окружая замысловатыми сплетениями следов строения птицефермы. А белесыми ночами завывали в непосредственной близости от деревень на высвеченных луной полянах волчьи выводки. Беспокойно ворочался в берлоге отощавший и отлежавший за зиму бока хозяин тайги — медведь.

Егор Головин взялся за организацию зверобойной бригады с такой энергией, как будто готовил свой небольшой отрядик не только на борьбу с волками, а для более серьезного выступления. Он проверил снаряжение каждого охотника-добровольца, дважды выезжал в район за боеприпасами и даже провел пробную ночную вылазку и учебную стрельбу для того, чтобы отсеять из бригады неспособных.

Большинству комсомольцев такая серьезная постановка дела нравилась. Не один ведь сельский паренек, воодушевленный примером своего земляка Сергея Чивилихина, засыпая на полатях под тулупом, мечтал о ратных подвигах, сражался во сне с врагами родины и, одержав победу, просыпался среди ночи потный и взволнованный.

С неохотой, правда, но оставил Егор в зверобойной бригаде и трех девушек: Клавдию Жерехову, Любку Шуракову и рослую, превосходящую многих мужчин силой и неутомимостью в работе трактористку Анюту Бунцову. Правда, для механизаторов уже наступили горячие дни — завершалась подготовка к весеннему севу, но Анюта и еще два паренька из ее бригады взялись закончить ремонт своих тракторов досрочно, а на все сборы бригады являлись одними из первых.

Вначале Егор хотел хлопотами по зверобойной бригаде отвлечься от своих невеселых размышлений о Насте, но потом, когда бригада по существу переросла в небольшой, боевой по духу отрядик, он почувствовал себя настоящим командиром. И добился того, что недоверчиво относившиеся к его затее колхозники, решившие было, что вместо дела комсомольцы затеяли игру, изменили свое отношение.

— Гляньте-ко, бабоньки, да ведь это форменное войско! — ахали женщины, встречая возвращавшихся с лыжной вылазки «волчатников».

Не в шутку заморившиеся ребята чувствовали привлеченное ими внимание, подтянулись. Построившись звеньями, они шли посредине улицы. Пели лихо и неистово: