«Дальше так жить нельзя…»

В этот не по-весеннему насупленный и словно распаренный день они сговорились встретиться в одном из подмосковных поселков, где Аркадий снял на лето комнатушку в летней пристройке на дачном участке пенсионера Семена Семеновича Утенышева, в прошлом подполковника административной службы.

Лену очень удивило, да и встревожило поначалу, что еще до ее прибытия в гости к Аркадию заявился его бывший дружок по «мушкетерской» тройке — Петенька Корытин.

«Наверняка опять будет сговаривать на дело, — подумала Лена. — Вот же липучие!»

Однако тревога ее вскоре рассеялась: при появлении Лены Петрос вскочил с табуретки, картинно прижал к груди ладони обеих рук и провозгласил, видимо, заранее надуманную тираду:

— Рад приветствовать в сем тихом пристанище юную подругу честного труженика!.. Правда, неясно — какой специальности?

Петенька устремился к Лене, задержавшейся в дверях, крепко пожал ей руку и произнес уже иным тоном, чуть ли не растроганно:

— Вот только сейчас заметил, какой красавицей ты стала, Ленушка! Честное мушкетерское — даже завидно.

— А откуда ты узнал? — спросила Лена.

— Здравствуйте! Собственными глазами вижу. Прямо Брижитта!

— Я не про то…

— А мы с Петром вчера здесь на платформе встретились. Совершенно случайно, — почему-то смутившись, ответил за Петеньку Аркадий. — У него, оказывается, здесь в поселке какая-то родня проживает.

— Не какая-то, а двоюродная тетушка по линии отца — Анна Иосифовна Девицына. У нее собственная дача по улице Усыскина, пожалуй, почище этой.

«Врет, — решила про себя Лена. — И Аркаша… Что-то прячут».

Но виду не подала. Даже наоборот — улыбнулась приветливо и, подойдя к столу, начала выкладывать из нарядной сумки — Аркашин подарочек! — пакеты с колбасой и сыром, банку болгарских консервов, два калача.

— Видал! — торжествующе обратился к Петеньке Аркадий. — Я же говорил тебе, что моя Оленушка приедет не с пустыми руками. У них, брат, на кладбище — живое дело: как покойничек, так свежая копейка!

— Не надо, Аркаша…

Не понравилось Лене и то, что Петенька тоже извлек из кармана макинтоша коробку сардин и завернутую в папиросную бумагу бутылку коньяку.

— Гулять так гулять, на все двадцать пять, без сдачи.

— Вот уж ни к чему — с утра пораньше!

— Сегодня без этого никак не обойтись, потому что… — Петенька посерьезнел, заговорил каким-то проникновенным голосом: — Я ведь к вам, друзья, приехал по серьезному делу…

— А что у тебя с рукой? — спросила Лена.

Правая рука у Петеньки была забинтована.

— Ерунда. Могу продемонстрировать.

— Не надо!

— Подрались они, — сказал Аркадий.

— Кто?

— Ну… известно.

— И как мы раньше не раскусили этого туза! — заговорил Петенька взволнованно и, взяв бутылку забинтованной рукой, налил всем по полстакана.

— Я не буду! — Лена решительно отодвинула стакан.

— Обидеть хочешь? — Петенька обидчиво заморгал пушистыми, как у красотки, ресницами.

— Верно, Ленушка, — просительно заговорил Аркадий. — Ведь сегодня мы с Петром видимся, может быть, в последний раз. Он, оказывается, тоже… завязал. И уже на какую-то стройку законтрактовался.

— Да. Точка! — Петенька с такой решительностью стукнул кулаком по столу, что звякнули стаканы.

Вспоминая потом минуту за минутой этот врезавшийся в память день, Лена никак не могла простить себе одного — доверчивости.

Правда, Аркадий утаил от нее, что и комнату на даче Утенышева ему организовал не кто иной, как Петенька. Он же и справку раздобыл где-то, удостоверяющую, что А. Н. Челноков является студентом-заочником пединститута.

Не рассказал Аркадий Лене и про свою последнюю встречу с Федосом, которая закончилась такими словами главаря:

— Ну, насчет… этой — разговор у нас с тобой будет короткий: владей, Фаддей, нашей Парашей! Все! Но если ты, Аркадий, и вправду надумал расколоться… Вот! — Федос выразительно скрестил указательные пальцы.

— А ты не бойся, Федор Алексеевич. Да и меня не стращай. Сукой я никогда не был и не буду! Ну, а насчет дальнейшего… У каждого своя голова на плечах.

— Между прочим, и у жмуриков — тоже! — Эти слова Федоса прозвучали уже явной угрозой.

Но Лена их не слышала.

Но то, что за смазливой внешностью Петеньки кроется подлинно гадючье нутро, девушка не могла не знать: ведь на ее глазах даже сам Глухих подчас тушевался перед этим белесым красавчиком.

И как они с Аркадием могли поверить, что и Петрос вслед за Аркадисом решил свернуть с тропы, где преступника каждый день, каждый час может настигнуть суровое возмездие.

Знали они отлично и то, что в редчайших случаях — может быть, один на сотню — у человека, вкусившего легкой наживы, по-настоящему просыпается совесть. Уж очень прикипучее это звание — вор! Как волчья парша.

Правда, Петенька и документы показал Лене хорошие и паспорт, где рядом с его фотографией и именем значилась чужая фамилия: из Петра Корытина в Петра Никитовича Богомольцева перевоплотился парень.

По этому «законному» паспорту он будто бы и на стройку законтрактовался.

Не подкопаешься!

Вот почему, когда «Петр Никитович Богомольцев» предложил своему «корешу» организовать и ему такую же светлую будущность: «И к старой специальности, Аркашка, гляди, вернешься. Ты ведь, помнится, слесарил когда-то?» — Лена увидела, что на нервно-подвижном лице Аркадия выразилась заинтересованность.

— А что ты думаешь… Как, Оленушка?

— Опять липа?!

— А как же… иначе?

И действительно — как иначе? Ведь оба они существовали на московской земле без всякого права на проживание. Как придорожный сорняк.

Пойти с повинной?

Конечно, если бы у парня не было в прошлом двух судимостей и побега из колонии, можно было бы рискнуть. Но учитывая такой груз… Да разве поверят! И простят разве?

Только не за себя боялся Аркадий, а за свою «судьбинушку». Ну как он оставит Лену, такую неустроенную: любой обидит.

— А ну, Петро, давай по последней, как говорится, для ясности! — предложил, видимо, не на шутку разволновавшийся Аркадий, поднимая стакан.

Но, к удивлению и Аркадия и Лены, Петенька отказался.

— Нет, Аркашка, и рад бы, да… Мне, понимаешь, к двум часам нужно явиться на пункт для оформления: улица Осипенко, третий дом от угла. И аванс мне уже должны выписать, полагаю, сотни две начислят. Так что ты выпей, а я… Вот если бы чайку покрепче, чтобы дух отбить.

— Можно и чайку. Мне, брат, Оленушка наладила здесь такое самообслуживание — как у зимовщиков на льдине!

— Сиди, — сказала Лена и вышла в сени поставить на керосинку чайник. На какой-нибудь пяток минут вышла.

А когда вернулась, Петенька чаевничать уже передумал. Стоял одетый, положив свои руки на плечи Аркадия.

— Значит, заметано?

— Давай… повременим, — нерешительно отозвался Аркадий. — Надо все-таки такое дело обдумать, посоветоваться.

— С кем?

— Вот с ней хотя бы.

— Ну, смотрите. Только… Другого случая не представится. Это точно!

И еще одного не могла простить себе Лена: зачем она вышла проводить настырного гостя аж до калитки.

А Аркадия оставила одного в таком состоянии: видела ведь, парень разволновался до крайности.

Правда, девушке показалось, что Петенька хочет что-то сообщить только ей.

— Я бы на вашем месте мотанул отсюда. И подальше! — сказал Петенька, задержав Ленину руку в своей забинтованной.

— Что за спешка?

— А то, что… Ты ведь, Псиша, очевидно, не хуже меня знаешь своего первенца!

И слова «своего первенца» и то, что Петенька впервые за эту встречу назвал ее Псишей, Лене не понравилось. Поэтому она отчеканила презрительно:

— Руки у него коротки! Так и передай… Федоске! И вообще…

— Что вообще?

— Шел бы и ты своей дорогой… Петр Богомольцев!