В это время Бетанкур с напряжением ожидал приглашения к царю, но оно так и не последовало. Знающие люди говорили, что аудиенцию у императора можно получить только через его любимца — графа Аракчеева, но Бетанкур не стал искать доступа к Государю через этого человека. Но хотя он не был допущен к Александру I, в начале апреля, после назначения главным директором путей сообщения, Бетанкура ввели в состав высшего органа исполнительной власти Российской империи — Комитета министров. Возглавлял его светлейший князь Пётр Васильевич Лопухин, будущий председатель Верховного уголовного суда по делу декабристов. Правда, здесь нужно оговориться, что все министры, или, как их тогда называли, главноуправляющие, были независимы друг от друга. Каждый отвечал только за своё ведомство и при необходимости единолично делал доклад императору. Комитет же министров не нёс никакой ответственности за деятельность отдельных министерств. В его компетенцию входило решение только самых важных межведомственных вопросов государственного управления, выходящих из ведения отдельного министерства.

В начале 1819 года началось комплексное благоустройство Невского проспекта — главной магистрали города. По распоряжению Бетанкура оно было поручено профессору кафедры высшего анализа и механики Института Корпуса инженеров путей сообщения подполковнику Петру Петровичу Базену. Предвидя, что вскоре Невский проспект превратится в мощную транспортную артерию, Бетанкур приказал уничтожить широкую липовую аллею с многочисленными скамейками, с 1802 года протянувшуюся вдоль Невского от Мойки до Фонтанки. По новому проекту Базена липы вдоль проспекта планировалось посадить только в один ряд и исключительно по краю тротуара.

Кроме того, по согласованию с Бетанкуром Базен спроектировал оригинальные уличные фонари новейшей конструкции: в них специально обученные люди регулярно заливали конопляное или ламповое масло. По инициативе Бетанкура начиная с 1819 года на освещение города тратили примерно сто пятьдесят тысяч рублей в год. Зимой фонари зажигали в половине четвёртого пополудни, а тушили в половине восьмого, то есть горели они ровно четыре часа. После этого жизнь в столице для простого люда замирала, и только кареты с факелами проносились то в одну, то в другую сторону.

Ещё в начале жизни в Санкт-Петербурге Бетанкур часто задавал себе вопрос: почему в России так много строят из дерева? Ведь этот материал недолговечен. К тому же по всей стране истребляются огромные леса, каждый год случаются многочисленные пожары, выгорают целые городские кварталы или деревни. Ответ был бы очевиден, если бы в России, кроме древесины, не было других, более дешёвых и прочных материалов. Но нет. Весь Север страны изобиловал всякого рода горными пластами, годными для строительства, и доказательством тому служили каменоломни в Олонецкой, Тверской, Новгородской, Вологодской и Санкт-Петербургской губерниях.

Ответ на мучивший его вопрос Бетанкур нашёл не сразу. Оказалось, что, как во Франции до революции 1789 года простые люди, даже если обладали большими деньгами, не имели права иметь шикарный выезд или носить нарядное платье наподобие дворянского, так и в России в каменных домах имело право жить только привилегированное сословие. Обычные же люди не могли жить в домах дедов и прадедов и помнить о своём роде, чтить традицию. Эта была привилегия только дворянского сословия. Все остальные должны были начинать жизнь заново и самостоятельно отстраивать своё жилище. Для этого древесина была самым лучшим строительным материалом: в среднем дом, построенный из брёвен, жил не больше двух-трёх поколений. Таким образом, опыт веков, соединяющий родственными связями сразу несколько поколений, утрачивался, а Иванами, не помнящими родства, управлять всегда легче.

Бетанкур сделал всё возможное, чтобы полностью отказаться от деревянного строительства хотя бы в центральной части столицы. Получить разрешение на постройку деревянного дома в центре Санкт-Петербурга стало практически невозможно. В 1819 году появился «План Бетанкура», составленный под его руководством старшим группы геодезистов Александром Петровичем Девятиным, выпускником Института Корпуса инженеров путей сообщения 1817 года.

План стал основой строительного развития Санкт-Петербурга на многие годы и включал в себя застройку центральных площадей: Адмиралтейской, Дворцовой, Исаакиевской и Сенатской, а также окончание работ на Елагином острове, принадлежавшем царской семье. Планировалось создать и композиционный центр Михайловской площади (ныне площадь Искусств) с Михайловским дворцом (ныне Русский музей), а также перестроить Михайловский манеж и Манежную площадь.

Под руководством Бетанкура вверенный ему комитет подготовил «Проект о каменном и деревянном строении» — в течение нескольких лет он был путеводной звездой при строительстве парадного фасада Северной столицы.

Новость, что 8 февраля 1819 года царь издал указ о создании Санкт-Петербургского университета на базе Педагогического института, для Бетанкура прошла бы почти незамеченной, если бы среди преподавателей института не был Константин Иванович Арсеньев, — его книгу «Начертание статистики Российского государства» читал весь интеллектуальный Петербург. Очень многие мысли автора совпадали с идеями Бетанкура. Прежде всего это касалось «вредных мест», где говорилось, что производительность труда свободных людей в несколько раз выше, чем крепостных. В книге прославлялась свобода промыслов и выражалось сожаление об отсутствии кодификации законов. И самое главное — порицалась тотальная подкупность судейских чиновников.

Книга была написана по-русски, но Каролина вечерами переводила её для отца на английский, тут же подолгу обсуждая с ним ту или иную главу, а иногда даже абзац. Вывод автор делал следующий: пока не будет наведён порядок в экономической и административной области, Россия останется отсталой, варварской страной. Августин Августович и сам не раз говорил об этом царю, но его предложения оставались без ответа. В книге Арсеньева Бетанкура крайне заинтересовала попытка подсчитать все природные ресурсы России и обосновать экономическое районирование страны. По тем временам это была свежая, новаторская идея.

Но вернёмся к указу о создании университета. Первоначально в нём было три факультета: историко-филологический, философско-юридический и физико-математический. Надо сказать, что университет был скорее не открыт, а восстановлен. Ещё в 1724 году русский царь Пётр I издал указ об «учинении» в Санкт-Петербурге Академии наук; при ней были созданы университет и гимназия. Предполагалось, что занятия здесь будут вести лучшие европейские преподаватели. Но затея с треском провалилась. Во всей России не нашлось людей, чтобы сесть за университетские парты: начальная подготовка была настолько слаба, что слушатели практически не знали ни латыни — основного языка науки того времени, ни других иностранных языков, на которых читали университетские лекции. Понимая всю бесполезность мероприятия, иностранные преподаватели вскоре разъехались по домам. Немного помогло делу учреждение казённых стипендий для студентов — это позволило в 1753 году выпустить хотя бы девять человек.

По этому поводу великий русский учёный Михаил Ломоносов заметил: «При Академии наук не токмо настоящего университета не бывало, но ещё ни образа, ни подобия университетского образования».

В ноябре 1819 года в университет был объявлен приём. Прошение подали двадцать семь человек. Все, кроме одного, имевшего удовлетворительный гимназический аттестат, были подвергнуты экзаменам. Ознакомившись со вступительными вопросами на физико-математический факультет, Бетанкур заключил, что университет имеет все шансы на успех и не является конкурентом Институту Корпуса инженеров путей сообщения.