2 декабря 1815 года Александр прибыл в Петербург (он отсутствовал больше года) и начал наводить порядок. Во всех министерствах прошли финансовые проверки. Не обошли они стороной и Институт Корпуса инженеров путей сообщения. Статссекретарь Пётр Степанович Молчанов, в течение нескольких лет распоряжавшийся важнейшими делами государства в отсутствие императора, был отправлен в отставку. С приездом царя началась кампания по искоренению злоупотреблений во всех ветвях государственной власти. Была назначена комиссия для проверки финансовой деятельности управляющего Военным министерством князя Алексея Ивановича Горчакова.

Она установила, что во время войны с Наполеоном, когда многие жертвовали последним, в провиантском департаменте производились огромные хищения. Обнаружили прямой сговор с купцами на поставку продовольствия для армии по завышенным ценам. Близкие к Горчакову чиновники (Самбурский, Приклонский и многие другие) были разжалованы, отданы под суд или отправлены на гауптвахту. Особым указом Государь запретил всем офицерам носить гражданское платье и приказал соблюдать уставную форму одежды. За малейшую провинность даже боевые и заслуженные офицеры строжайше карались.

Бетанкур сразу же почувствовал изменения в характере царя и какое-то время старался не попадаться ему на глаза, тем более что, кроме работы на фабрике ассигнаций, дел хватало и в Институте.

С возвращением из ссылки Базена, Дестрема, Потье и Фабра научная работа в институте оживилась. Дестрем и Потье получили чин подполковника. Это событие все шумно отметили. Но вскоре Фабр и Дестрем перевелись в Корпус инженеров путей сообщения, а Потье и Базен остались в институте на преподавательской работе. Карл Иванович Потье начал читать курс начертательной геометрии, а Пётр Петрович Базен — высшего анализа и механики.

Осенью 1815 года по настоянию Бетанкура в программу ввели специальную дисциплину — «Курс построений». (Нельзя сказать, что он был новым: раньше строительное искусство уже входило в курс математики.) Курс включал проектирование и строительство транспортных и гидротехнических сооружений. В него вошли такие разделы, как строительные материалы, строительная механика, производство строительных работ, шоссейные дороги, мосты, гидротехника. В дальнейшем эти разделы станут самостоятельными предметами учебного плана.

В приказе главнокомандующего армиями генерал-фельдмаршала Барклая де Толли от 31 января 1815 года, в частности, говорилось:

«Быв личным свидетелем, с какою готовностью и усердием чиновники Корпуса путей сообщения, состоящие при армии, исполняли возлагаемые на них поручения в устроении переправ, наведении мостов, проложении и починке дорог и, вообще, что до обязанности их относилось, я приятным долгом поставлю объявить им благодарность».

Эти слова в полной мере относились и к воспитанникам Института Корпуса инженеров путей сообщения, принимавшим участие в войне 1812 года. Многие из курсантов были повышены в чине, награждены знаками отличия. Но никто из них при этом не задирал нос перед товарищами, в военных действиях не участвовавшими.

Единственный сын Бетанкура Альфонсо гордился, что знаком с героями, — они иногда защищали его от одноклассников-лицеистов, с которыми ему приходилось не раз драться. В лицее был учреждён особый класс для преподавания римско-католического катехизиса, и Альфонсо, будучи католиком, посещал его. За это от одноклассников он и получил обидную кличку Иезуит. Тех, кто не был крещён в русскую православную веру, после занятий подкарауливали и избивали. Доставалось и Альфонсо, хотя он мог за себя постоять.

В конце декабря 1815 года Александр I издал высочайший указ о немедленной высылке всех иезуитов из Санкт-Петербурга и строжайшем воспрещении въезда им в обе столицы. Зимней холодной ночью иезуиты, снабжённые шубами и тёплыми сапогами, в кибитках были отправлены в резиденцию своих собратьев — Полоцк. Так что в Петербурге остался только единственный «иезуит» — одиннадцатилетний Альфонсо де Бетанкур, и ему всё время приходилось кулаками отстаивать свою независимость в лицее.

Все современники в один голос утверждали, что по возвращении в Петербург Александр I изменился в худшую сторону. Вот что об этом писал его флигель-адъютант, а в дальнейшем известный военный писатель Александр Иванович Михайловский-Данилевский: «Образ мыслей его и жизни изменился до такой степени, что самые близкие люди, издавна его окружавшие, говорили мне, что по возвращении его из Парижа они с трудом могли его узнать. Отбросив прежнюю нерешительность и робость, он сделался самодеятелен, твёрд и предприимчив и не допускает никого брать над собой верх… Опыт убедил его, что употребляли во зло распоряжения его к добру; язвительная улыбка равнодушия явилась на устах, скрытность заступила место откровенности и любовь к уединению сделалась господствующей его чертой; он обращает теперь врождённую ему проницательность преимущественно к тому, чтобы в других людях открывать пороки и слабости… Перестали доверять его ласкам… и простонародное слово “надувать” сделалось при дворе общим… Он употребляет теперь дипломатов и генералов не как советников своих, но как исполнителей своей воли; они боятся его, как слуги своего господина…»

Присущие с юности Александру такие черты, как скрытность и двуличие, выдвинулись после европейского похода на первый план. Он стал циничен, груб, начал презирать ещё больше русский народ, спасший его трон от верной гибели. Кроме того, после Венского конгресса он чувствовал страшную усталость. И хотя Наполеона уже давно не было у власти, он продолжал завидовать этому человеку.

Любой разговор о либеральных реформах приводил его в бешенство, а любые революционные преобразования казались разрушительными и гибельными. Вокруг него роились уже не смелые реформаторы, как было в 1803 году, а исправные делопроизводители. К тому же в 1815 году Александр I увлекся мистицизмом и посвящал этому довольно много времени. Все государственные дела, включая и духовные, были доверены графу Аракчееву. Только через него министры, сенаторы и члены Государственного совета могли получить доступ к царю. При этом все, включая и самого Аракчеева, находились под негласным полицейским надзором.

Александр Павлович, напуганный революцией во Франции и всегда помнящий, как закончили жизнь его отец Павел I и дед Пётр III, катастрофически боялся потерять трон. Проезжая мимо Михайловского замка, Александр I всегда закрывал глаза. Ему хотелось спрятаться от прошлого, а для этого изменить облик города… И такая возможность представилась.

Россия после победы над Наполеоном заняла господствующее положение в Европе — российская столица должна была соответствовать своему новому статусу. Александр I задумал превратить Петербург в парадный фасад империи: город должен был прославлять силу русского оружия и его мудрое правление. Александр I снова вспомнил о Бетанкуре, вызвал его к себе и после длительной беседы подписал именной указ об учреждении специального Комитета по строительству Петербурга и других городов Российской империи.

В постановлении, вручённом Бетанкуру, говорилось: «Об учреждении Комитета для приведения в лучшее устройство всех строений и гидравлических работ в Санкт-Петербурге и прикосновенных к оному местах….Взяв, с одной стороны, во внимание правильность, красоту и приличие каждого здания в применении к целому городу, а с другой — выгодное расположение, прочность и безопасность, как собственно всякому строению принадлежащую, так и собственную; дабы всё оное могло быть удобнее соображаемо во всех правилах лучшей архитектуры и дабы столицу сию вознести по части строительной до той степени красоты и совершенства, которые по всем отношениям, соответствуя достоинству её, соединяли с тем вместе общую и частную пользу, признал я нужным для сего, а равно и для гидравлических производств, учредить особенный Комитет, которому состоять под председательством Вашим и в оном быть членами архитекторам Росси, Модюи, Стасову и Михайлову. К занятиям сего Комитета главнейшее следует: