Вопрос этот до сих пор остается открытым, так как для истории Августин де Бетанкур не оставил никаких бумаг по воздухоплаванию. Правда, 5 августа 1792 года газета «Diario de Madrid» признала первенство Бетанкура в запуске воздушного шара в Испании, однако это уже не имело значения — до сих пор Хосе де Виейра-и-Клавихо считается основоположником воздухоплавания за Пиренеями. Почему так произошло? Об этом можно только гадать. Скорее всего, потому, что после первого успешного запуска шара в присутствии короля Бетанкур воздухоплаванием больше никогда не занимался. Напомним: после возвращения с рудника Альмаден он почти сразу уехал на стажировку во Францию. От заманчивого предложения министра дона Флоридабланки отказаться было невозможно — все расходы испанское правительство брало на себя. Уже весной 1784 года вместе со своим братом Хосе и ещё несколькими талантливыми соотечественниками он оказался в Парижской политехнической школе. А Хосе де Виейра-и-Клавихо продолжил изыскания в области воздухоплавания и ещё не раз радовал мадридскую публику запуском различных воздушных шаров и аэростатов.

Жизнь Бетанкура никогда не была чёткой, сплошной, без сбоев и пробелов, прямой линией. В Петербурге, как и в Мадриде, приходилось то и дело вступать в борьбу: кто-то завидовал ему, кто-то не понимал, кто-то ничего не хотел делать под его руководством, а кто-то просто не переносил его страстный характер, считая испанца высокомерным. Бетанкур понимал, что живет во враждебном мире русского чиновничества, однако все равно плохо владел мудрым языком молчания и, если его задевали, всегда давал отпор. Он рассуждал логично: «Все враги всё равно не вымрут, а если вымрут, то появятся другие. Следовательно, лучше бороться с теми, кого знаешь, чем заводить новых». А завести новых врагов в России было проще простого. Обогнал экипаж знатного вельможи — и ты уже его враг до гробовой доски. Бетанкур однажды летом обогнал самого военного министра Аракчеева, при этом проехал так близко, что только чудо спасло от захлестывания постромками. Иначе не избежать бы столкновения и опрокидывания коляски. Другому такое лихачество не сошло бы с рук и стоило карьеры, но Аракчеев знал, что Бетанкур любимец императора, и только погрозил испанцу пальцем. Хотя обиду затаил надолго.

Бетанкур не терпел насмешек, а в России, да и в Испании над ним часто подтрунивали: в его облике не было ничего военного, но он обожал носить военную форму, особенно когда дослужился до генеральского чина. У него было присущее испанцам умение хорошо носить форменную одежду, но из-за невысокого роста его эполеты часто казались окружающим громадными. Ещё неизвестно, как сложилась бы его судьба в России, если бы страной в то время де-факто не управлял Михаил Михайлович Сперанский, всячески поддерживавший Бетанкура во всех начинаниях. 1810 год можно с уверенностью назвать апогеем полного доверия Государя своему статссекретарю. В руках Сперанского сосредоточилась огромная власть, он занимал множество самых различных должностей во многих сферах внутренней политики — начиная от поста государственного секретаря и кончая должностью канцлера университета города Або (Турку).

Оказывая исключительную милость одному человеку, Государь не мог не навлечь на него немилость всех окружающих вельмож. А так как Сперанский, в свою очередь, благоволил Бетанкуру, то эта немилость автоматически переносилась и на испанца, по природе своей бойца. В России он не искал друзей, ни перед кем не заискивал, даже перед царем. Бетанкур просто хотел передать весь свой талант и знания людям, которых уже считал соотечественниками, а Россию — второй родиной.

В первые дни пребывания в Санкт-Петербурге он даже подумывал выучить русский язык, но потом от затеи отказался: во-первых, это потребовало бы слишком много времени, а всё окружение и так хорошо говорило по-французски, во-вторых, и это самое главное, Александр I порекомендовал ему не заниматься русским языком. Из многочисленных разговоров с ЕГО ИМПЕРАТОРСКИМ ВЕЛИЧЕСТВОМ Бетанкур быстро усвоил, что Государь русских людей не любит, презирает их, считая практически всех восточными варварами, которых нужно облагораживать, и прежде всего европейским образованием. Своих мыслей широкому кругу он не поверял, а высказывал их только очень близким и доверенным людям; среди них, как ни странно, оказался и Бетанкур. Современный русский порядок представлялся царю совершенной политической бессмыслицей, которую не стоило поправлять, а нужно было просто устранить, заменив новым, построенным на правилах логики. Александру казалось, что, когда он рассуждал о европейском или российском правопорядке, Бетанкур очень хорошо понимал его. Так оно и было. При этом Августин Августович, будучи человеком прагматичным (не для себя, для дела), всегда уходил от царя с каким-нибудь готовым проектом или решением.

Первое время Бетанкуру было нелегко понять особенности российского этикета, представлявшего собой странную смесь старых, допетровских обычаев с европейскими традициями. В ходу было угодничество, изысканная вежливость и любезничанье с дамами. Например, Марии Фёдоровне и Екатерине Павловне, преклонив колено, Бетанкур целовал ручку, а императору Александру I после беседы, в знак благодарности, — правое плечо.

Русский царь, подобно королю Людовику XIV, ценил в подданных благовоспитанность и светскость. Однажды в театре Бетанкур чуть не допустил досадную оплошность. Он не знал, что в России в присутствии императора на спектакле нельзя аплодировать прежде его. Он уже хотел было начать рукоплескать, получив огромное удовольствие от исполнения заезжими итальянцами музыки Россини, как седовласый артиллерийский генерал, с рачьими глазами, сидевший рядом с ним во втором ряду партера, остановил Бетанкура. Только благодаря счастливой случайности испанец избежал конфуза. На первой аудиенции в Зимнем дворце, в начале 1809 года, он несколько раз повернулся к Александру I спиной, что, по русскому этикету, также строго воспрещалось.

Все эти тонкости Бетанкуру приходилось постигать несколько месяцев. Строжайшим образом запрещалось возражать и говорить «нет» царским особам. Особенно трудно было соблюдать это правило по отношению к ЕГО ИМПЕРАТОРСКОМУ ВЫСОЧЕСТВУ принцу Ольденбургскому. Ведь с главным директором водяных коммуникаций Бетанкуру приходилось встречаться почти каждый день, особенно в Твери, и решать важные инженерно-строительные задачи, требовавшие тщательной проработки и согласований. Часто Августин Августович не соглашался с принцем, но при этом ни разу не произнес слова «нет». Он добивался цели, приводя генерал-губернатору веские и решительные аргументы, объясняя, что если сделать так, как предлагает принц, то через какое-то время государство будет терпеть убытки. Целесообразнее принять другое решение. Принц, как правило, немного поспорив, всегда соглашался с генерал-лейтенантом.

Бетанкур уже в первые дни пребывания в России заметил, что при встрече верноподданных с монархом священная дрожь пробегала по их телу, а на глазах проступали слезы умиления. В Испании отношение к королю было совсем иным, поэтому Августин никогда не подражал русским. Он держался с царем по-европейски строго, как и подобает дворянину старинной франко-испанской фамилии. И такая манера поведения Александру нравилась. Русскому царю порой было приятнее общаться с Бетанкуром, чем с некоторыми верноподданными, большинство из них при нём боялись даже рот раскрыть.

Бетанкур также отметил, что в России благородное происхождение играет роль, но далеко не первостепенную, как, например, в Испании. Самая главная вещь в России — это чин. Дворянское звание помогало получить его, но ни один человек не занимал выдающегося положения благодаря одному лишь рождению. В России только царь мог кого угодно возвысить или понизить. Только от него зависела судьба любого верноподданного. Даже служить нужно было «Отечеству и Государю». В любой момент собственность — имение, крестьяне, земля — могла превратиться из частной в казенную, и все это знали, поэтому боялись. Царь был единственным и полноправным хозяином земли русской.