В истории Европы найдется не много десятилетий, столь богатых судьбоносными событиями, как 1520-е годы. В самом начале этого периода Магеллан впервые прошел проливом, получившим впоследствии его имя, а произошедшие тогда же «Стокгольмская кровавая баня» и восстание в Испании определили политическое будущее Скандинавии и Иберийского полуострова. Всего несколько месяцев спустя, в 1521 году, Лютер на Вормсском рейхстаге выказал открытое неповиновение императору Священной Римской империи Карлу V Габсбургу, подготовив почву для окончательного раскола в западном христианстве. За оставшиеся до конца десятилетия годы в Германии разразилась кровопролитная Великая Крестьянская война, Швеция стала независимым королевством, Кортес завоевал Мексику, турки наводнили Венгрию и достигли стен Вены, Генрих VIII, добиваясь развода, проявил упорство, приведшее в итоге к коренным переменам в политической и духовной жизни Англии, а войска Карла V нанесли тяжкий урон европейской культуре, пройдя огнем и мечом по Италии и разграбив Рим.

Многие историки определяют это десятилетие, как поворотное. В зависимости от круга интересов или принадлежности к той или иной школе, исследователи акцентируют внимание на различных тенденциях, обнаружившихся в этот период и получивших развитие в грядущем. Выделяются такие аспекты, как начало Реформации, начало европейских колониальных захватов, новый этап в противостоянии христианства и ислама, в отношениях между государством и церковью, а также окончание эпохи Итальянского Возрождения. Важность всего перечисленного для последующего хода истории не вызывает сомнения. Однако, следует отметить, что вмешательство одного-двух непредвиденных факторов во многих случаях могло повлечь за собой реализацию существенно иных сценариев будущего. Слишком хрупки были в ту пору ростки нового.

Так, например, когда Лютер явился в Вормс, его учение, зародившееся чуть более трех лет назад, еще не получило широкого распространения. За год до того Лютер издал три коротких трактата с изложением своих убеждений. Однако для дальнейшей их популяризации требовались как новые писания, так и завоевание реформатором личного авторитета. В противном случае поддержка религиозных новаций, носившая спорадический характер, могла бы сойти на нет. Среда германских князей, принявших к 1521 году сторону Лютера, далеко не всех захватывала идея религиозных преобразований. Многие использовали религию лишь в качестве прикрытия истинных экономических или политических причин, побуждавших к конфронтации с сюзереном — императором Карлом. Карл, со своей стороны, хотел лишить их религиозного знамени, использовав Вормсский рейхстаг для подавления ереси. Недаром когда Лютер неожиданно исчез через несколько дней после того, как он предстал перед императором, многие решили, что его не укрыли друзья (как это было в действительности), но похитили враги.

Художник Альбрехт Дюрер (заметим, никогда не порывавший с Римской церковью) откликнулся на исчезновение Лютера следующими строками, вторившими опасениям многих:

Есть все основания полагать, что, окажись опасения Дюрера не напрасными, Реформация была бы подавлена, как столетием раньше случилось со схожим учением Яна Гуса в Богемии. Дело в том, что именно в эти годы в южной и западной Германии разгорелось крестьянское восстание, вдохновители которого использовали идеи Лютера. Погибни реформатор раньше, некому было бы осудить взбунтовавшихся крестьян и успокоить власть имущих, объяснив им, что реформа церкви не означает изменения общественного устройства. И тогда испуганные германские князья почти наверняка предпочли бы примириться с Карлом, оставив дело преобразования церкви без той поддержки, которая во многом определила его успех.

Едва ли можно поспорить с утверждением, что и беспрецедентно рискованное кругосветное плавание Магеллана, и вторжение Кортеса в Мексику тоже могли закончиться плачевно. Конечно, Испания все равно стремилась бы к присоединению заморских земель. Но кто знает, каковы были бы предпочтения Карла, окажись этот процесс не столь быстрым или требующим значительных расходов. Вполне возможно, он счел бы более подходящим объектом для испанской экспансии не далекий и еще не обжитый континент, а Алжир, овладение которым помогло бы подорвать могущество мусульман в Средиземноморском бассейне. Не исключено также, что в этом случае Писарро и ему подобные авантюристы искали бы удачу и славу не в Перу, а в Северной Африке.

И разве другое важное событие рассматриваемого десятилетия — разграбление Рима — не явилось результатом случайного стечения обстоятельств? Когда войска Карла, одолевшие такого опасного противника, как Франция, маршировали по казавшейся совсем беззащитной Италии, никто из имперских военачальников не вынашивал планов в отношении Рима. По правде говоря, узнав о нападении на священный город, император должен был прийти в ярость. Более полувека назад исследователь биографии Карла V Карл Бранди рассматривал это страшное событие как результат трагического стечения обстоятельств:

Так случилось и с Римом, на который обрушились вышедшие из-под контроля солдаты Карла, обозленные голодом и невыплатой жалования, к чему добавлялась ненависть к папству и проводимой им политике. Итогом стали чудовищная резня и гибель множества сокровищ культуры, не говоря уже об опустошившем Рим более чем на поколение бегстве многих людей искусства и перемещении культурного центра Италии в более безопасную Венецию. Но эти бедствия, которых можно было избежать, явились следствием не только скверного снабжения и командования войсками, но также и целой цепи случайных событий предыдущего года.

Армия Карла V под командованием Георга Франдсберга перешла Альпы в 1526 году. Условием успешных боевых действий было наличие тяжелой артиллерии. Имперское командование не имело возможности перетащить пушки через горы и рассчитывало получить их у герцога Феррарского Эрколе д'Эсте. Семейство д'Эсте издавна враждовало с Римом. Когда же на папский престол взошел Климент VII, представитель дома Медичи, правившего соперничавшей с Феррарой Флоренции, эти отношения обострились еще больше. Понимая, сколь опасно для него сближение между Феррарой и империей, папа решил подкупить Эрколе д'Эсте, однако замешкался, и папские послы прибыли к герцогу, когда тот уже столковался с Карлом. А ведь поторопись Климент с деньгами — и имперская армия могла бы так и не получить орудий.

Вторая случайность в этой роковой цепи произошла в ноябре 1526 года. Тогда, в мелкой стычке с отрядом Франдсберга, был случайно ранен единственный по настоящему одаренный военачальник в семействе Медичи, молодой человек по имени Джованни делла Банде Нере (к слову, невероятно похожий на будущего покорителя Италии — Наполеона). Его настигло ядро одной из тех самых феррарских пушек. Рана оказалась смертельной, в результате чего не стало последнего полководца, способного преградить имперским войскам путь к Риму.

Но не только это сочетание военных и политических обстоятельств имело серьезные последствия для Вечного Города со всеми его средневековыми святынями и шедеврами Ренессанса.

В мае 1527 года, как раз в то время, когда в Риме хозяйничала имперская солдатня, за тысячу миль от Италии, Генрих VIII заявил своей жене Екатерине Арагонской, что желает развода. Так началось «великое дело короля», в основе которого лежало, на первый взгляд, вполне естественное желание получить жену, способную принести наследника. В конце концов, Генрих был женат на вдове своего брата, так что канонические основания для расторжения брака имелись, и обычно в таких случаях Святой престол шел навстречу венценосцам Европы. Однако нынешний папа находился в зависимости от племянника Екатерины, Карла V, так что рассчитывать на согласие Генриху не приходилось. В результате всего за несколько лет Генрих радикально решил эту проблему, разведясь не только с женой, но и с Римом, Он объявил себя главой независимой англиканской церкви, что повлекло за собой необратимые перемены в духовной и общественной жизни Англии, а также упрочение позиций протестантизма, обретшего сильного союзника.