Когда между Калифорнией и захваченными Японией Гавайями не осталось ничего, способного защитить побережье, по стране прокатилась волна требований направить все возможные силы и средства — войска, технику, снаряжение, припасы — на обеспечение безопасности собственной территории. Ограниченные возможности берегового авиационного патрулирования могли привести к отзыву из Британии главного стратегического оружия США — предназначавшихся для налетов на Германию «Летающих крепостей» В-17[294], и превращению их в самолеты береговой обороны. Правда, применение В-17 на Филиппинах и в операциях возле Мидуэя показало, что тяжелые бомбардировщики не слишком эффективны при борьбе с кораблями — но что поделать, если ничего лучшего все равно нет!

Конечно, в первую очередь надлежало увеличивать производство военной продукции — но и тут имелось немало проблем, одной из которых, как ни странно, являлся патриотизм. Мужчины трудоспособного возраста рвались в армию, так что страна испытывала затруднения не только с материальными, но и с людскими ресурсами. Разумеется, даже в таких обстоятельствах Америка могла произвести больше военной техники, нежели весь остальной мир: вопрос заключался в том, могла ли она сделать это вовремя?

Не исключено, что в 1942 году стремление увеличить численность американской армии более чем до ста дивизий внесло бы сумятицу во все ранее составленные мобилизационные планы, а также схемы и расписания, связанные с производством, снабжением и подготовкой персонала. Адмиралу Эрнесту Кингу и генералу Джорджу Маршаллу при определении приоритетов пришлось бы выдерживать сильнейшее давление. Впоследствии реалистическая позиция могла снова возобладать над мобилизационной суматохой, однако это замедлило бы движение по истинно американскому пути, позволяющему, создавая качество, качество и еще раз качество, доставлять все необходимое в нужное время в нужное место, равно как и куда угодно.

 Нам представляется, что вопреки чаяниям Ямамото и некоторых других японских стратегов, захват Гавайев отнюдь не подвиг бы руководство Соединенных Штатов к мирным переговорам. Доказательством тому могут служить слова, произнесенные президентом Рузвельтом в Конгрессе 8 декабря 1941 года. «Не имеет значения, сколько потребуется времени для того, чтобы справиться с этим спланированным вторжением. Но народ Америки в своей праведной мощи добьется полной и окончательной победы»[295]. Однако долгая борьба за острова (даже с учетом того, что она наверняка ослабила бы и японский флот) могла серьезно истощить Америку. И тогда бы все чаще начали бы раздаваться голоса, твердящие о том, что отвоевание Гавайев не стоит времени и усилий, которые придется затратить на строительство огромного ударного флота.

Представляется вероятным, что после победы японцев у Мидуэя и оккупации Гавайских давняя мечта американских стратегов о постепенной подготовке вторжения в Японию путем захвата все более близких к ней островов и размещении на них своих баз, превратится в военно-исторический реликт. Однако, хотя бы в теории, еще будет сохраняться возможность осуществления альтернативного кошмара, пугавшего японских стратегов еще до войны — наступления американцев через Аляску.

В свете этой возможности становится понятен повышенный интерес Ямамото к Алеутским островам. Единственный прямой путь из Америки в Японию при сложившихся обстоятельствах пролегал через приполярные льды и туманы. Так называемый «Великий круговой путь», связывавший Сан-Франциско с Манилой, проходил прямо через Токио. Но чтобы сделать такое наступление реально осуществимым, потребовалось бы не просто завершить начатое в феврале 1942 года строительство Алканской дороги, обеспечивавшей прямой наземный путь в центральную Аляску. Нет, здесь была бы нужна «Аляскинская супердорога» — не только шоссе, но и цепь аэродромов, причалов, баз снабжения и тому подобного на всем пути от западной Канады и Сиэтла (штат Вашингтон), до Датч-Харбора, и даже далее. Проект воистину грандиозный — хотя Америка и Канада могли бы воплотить его в жизнь, сочти они это необходимым.

 Всякий, изучающий историю Второй Мировой войны, сталкивается с аксиомой: используя свой индустриальный потенциал, Америка всегда создавала то, что ей требовалось создать. После Перл-Харбора она показала способность к сплочению и мобилизации всех сил. Однако непрекращающаяся череда неудач — утрата Филиппин, отступление из западной части Тихого океана, потеря союзниками стратегических ресурсов Голландской Ост-Индии, а особенно — гибель флота у Мидуэя и падение Перл-Харбора, могли поколебать даже эту решимость.

Значит ли это, что Америка должна была проиграть войну? Маловероятно, учитывая ее гигантские экономические возможности. Однако после поражения у Мидуэя победа над Японией стала бы еще более трудновыполнимой задачей. И суть проблемы не только в восполнении потерь: дело в том что в этом случае с июня 1942 года инициатива в боевых действиях надолго закреплялась за Японией. То есть Америке приходилось сосредоточивать ресурсы на обороне собственной территории — что не могло не привести к затягиванию войны в Европе. А это, в свою очередь, давало Германии время, чтобы поставить на поток производство своего «супероружия». Технический прорыв Германии в области реактивного оружия, и та грозная сила, которую представляли собой ракеты (особенно «Фау-2»), существенно осложнили бы остановку на европейском театре военных действий. А для миллионов узников лагерей смерти, чьи судьбы не очень-то волновали союзников, нацистское «окончательное решение» могло и вправду стать окончательным.

Продолжение войны означало также продолжение японской оккупации Восточной Азии, а значит, и всех связанных с ней ужасов и страданий. Массовая мобилизация японцами трудовых ресурсов в Китае и Малайе могла повлечь за собой новые, неисчислимые жертвы. Ну и, наконец, последнюю, неизмеримо большую, чем та, что была уплачена в 1945 году, дань человеческими жизнями пришлось бы уплатить под градом атомных бомб самой Японии. Разумеется, при том допущении, что, несмотря на все дополнительные трудности, связанные с катастрофой 1942 года, власти США сочли бы возможным финансировать не сулившие скорой практической отдачи программы большой науки, к которым относился и «Манхэттенский проект».

Когда 7 декабря 1941 года ударные японские самолеты внезапно обрушились на Перл-Харбор, Тихоокеанский флот Соединенных Штатов оказался для них легкой добычей. Почти весь — но все же не весь. В ловушке оказались линкоры, эсминцы, подводные лодки и множество вспомогательных судов — однако трем авианосцам удалось избежать гибели. Чтобы смягчить горечь потерь, боги войны сделали военно-морским силам США маленький подарок: «Саратога» проходила капитальный ремонт на Западном побережье, «Лексингтон» доставлял самолеты на Мидуэй, а «Энтерпрайз» находился с той же миссией у острова Уэйк. Им довелось участвовать в других сражениях. «Лексингтон» погиб в Коралловом море, «Саратога» заслужил семь «Боевых звезд», внеся важный, хотя и не решающий, вклад в достижение победы.

Однако именно самолеты с «Энтерпрайза» (а также с авианосца «Йорктаун») потопили  у   атолла   Мидуэй  четыре  японских авианосца, переломив ход отчаянного сражения, нанеся смертельный удар по надеждам японцев захватить Мидуэй и Гавайи и не позволив им развернуть боевые действия на Цейлоне и в Австралии. То было величайшее морское поражение Японии с 1592 года, когда японский флот уничтожили корейские броненосцы. Как справедливо отмечает Сэмюэль Эллиот Морисон, Мидуэй изменил весь ход войны на Тихом океане. Но представьте себе, чем могла бы обернуться эта историческая битва, не выйди «Энтерпрайз» в плавание за несколько дней до того страшного декабрьского утра...