***

Несмотря на теплый плащ, было почему-то ужасно холодно, зябко и очень неуютно, все тело пронизывала дрожь. Руфина, конечно, не могла знать всего этого, но лишь догадываться, стоило ей только обратить взгляд на Георга. Она ничем не могла помочь ему, точнее, она не знала: как помочь. Глубоко вздохнув, Руфина стала разжигать печь, чтобы не напороться на какие-нибудь осколки, а они здесь после ареста Игната с дочерью лежали на каждом шагу.

Сухие дрова, заготовленные радетельным хозяином на ночь, быстро стали потрескивать в печи и вскоре уже давали знать о себе разогревом влажного вечернего воздуха, который проникал через разбитое окно. Руфина, укрыв потеплее Георга, сама села на скамью и вскоре невольно задремала: после всех передряг сегодняшнего дня она едва держалась на ногах. Но вдруг раздался резкий звук, поначалу девушка решила, что ей это приснилось, и она вновь закрыла глаза, но звук повторился. Когда же Руфина прислушалась и отчетливо разобрала рычание и скрежет когтей зверя Балскове, то ей стало не по себе.

— Так, — вслух размышляла Руфина, судорожно потирая виски, — нельзя отчаиваться. Еще не все потеряно, сражение еще не проиграно. Что я могу противопоставить зверю Балскове?.. Сразиться с ним я вряд ли смогу: для этого нужно знать его слабые стороны, хотя бы часть из них, если они у него, конечно есть…. Есть — нет! Что мне от этого?!

Мурлычик зло скреб дверь, с его когтями его приход в гости был вопросом времени, в небольшой дистанции, а, судя по недовольному рычанию, этому времени суждено было и без того сократиться.

— Что же делать? Что? — судорожно повторяла Руфина, но вдруг ее осенило, твердо и громко она произнесла. — Я знаю, что делать! Это ведь смертельная угроза! Значит, я могу просить Богов о перемещении в пространстве, но вот кого и куда?.. Берендора, и в его владения!

Берендор мог отказать, а мог разрешить вновь посетить его владения, но сейчас, Руфина знала, это являлось оптимальным вариантом: безопасное место, в Идэлии, не так далеко от Звенящего родника, куда, скорее всего, отвели Амариллиду, Лидию и Яромира. Попробовать стоило. Мурлычик почти сломал дверь, но обитателей в ней уже не было — Берендор проявил милость и приютил в своей долине и Руфину, и принца Каримэны.

— Спасибо! — прошептала девушка, даже не пытаясь остановить текущие из глаз слезы.

— Успокойся, — ласково сказал Берендор. — Здесь вам ничто не угрожает.

***

После того, как произошло сражение Балскове и Георга, Тасмир в спешном порядке собрал Совет, он хотел добиться правды, осудить действия Сина и его госпожи, призвать их к ответу. Совет собрался, но мог ли предполагать Тасмир, что он так быстро кончится? Мог, но отказывался верить самому себе до последнего.

— О! Великий Бог Справедливости! Внемли тому, что я поведаю тебе.

— Не думаю, что ваш рассказ будет для меня чем-то новым, — слишком резко, как показалось Тасмиру, оборвал его Бог Справедливости, — лучше назовите тот вопрос, который вы хотите обсуждать.

— Хорошо. Я хочу обсуждать правомерность действий Богини, которая сама назначает себе учеников.

— Это запрещено?

— Да.

— Да? Каким правилом?

Тасмир едва нашелся, что ответить.

— А-а, статус ученика — начальный этап обучения нового Бога.

— Не всегда, но даже если и так, что это меняет?

— Но…. Я имею право спросить с Амнэрис за ее действия?

Он переловил ее холодный, чуть насмешливый взгляд, устремленный на него с высокой боковой трибуны, а потом его, спокойный и не менее холодный. Невольно вспомнил он годы жизни, когда не раз спрашивал себя: как сын может быть так похож на мать, и почему отец — именно он.

— Что именно вы хотите? Наказания?

— Да.

— Какого же?

— Наказания соответствующего нарушению закона.

— Нарушению закона? Не было никакого нарушения, Тасмир, мне жаль, но я вынужден ответить вам, что все произошло в рамках закона.

— В рамках?! Вот как? И перенесение во времени на сущностных началах, и все несчастия Идэлии, и чудом не совершенное убийство королевы, и поединок Сина Балскове с Георгием Ти-Ирисом?

— Да, — беспристрастным тоном ответил Великий Бог Справедливости, — если у вас нет больше тем для обсуждения, то я объявляю этот совет закрытым.

— Я требую пояснений!

— Какие пояснения еще вам нужны?.. Что ж, хорошо. Адорио, в равновесном ли состоянии магические токи в Идэлии?

— Да, о Великий!

— Берендор, сохраняется ли равновесие источников в Идэлии?

— Да, о Великий!

— Амнэрис, есть развитие сущностных начал будущего Бога, есть ли развитие миросозерцания жителей Идэлии?

— Да, о Великий!

— Нужны ли вам еще какие-то объяснения, Тасмир?

— Нет, мой господин. Этого достаточно.

— Я рад. Тогда — объявляю совет закрытым.

Холодный и беспристрастный ответ — иным его Тасмир назвать не мог. А ведь к такому тону следовало привыкнуть. С того самого дня, когда четырехлетний мальчик спокойно смотрел за охотой кошки на выпавшего из гнезда птенца, и ничего не сделал, когда усилия кошки увенчались успехом. Он, Эдвин, был рядом, в которой раз выясняя отношения со своей женой Адэлиной, лишь изредка бросал взгляды в сторону сына, он не сомневался в том, что мальчик отгонит кошку, каково же было его недоумение, непонимание, когда мальчик поступил иначе. Он подбежал к нему, схватил за руку, развернул к себе и посмотрел ему в глаза, ребёнок едва не плакал, но, уже зная вопрос отца, ответил холодно: "Так должно быть, кошка должна охотиться, чтобы есть". "Ты — маленькое чудовище! Ты должен был отогнать её!" "Нет, вы должны, вы можете, а я не имею права". "Что?! О каком еще праве ты говоришь? Что ты мне голову морочишь? Знаешь, как это называется: содействие убийству!" "Нет! — воскликнул мальчик, вырвавшись из рук отца, — я не убивал его! Но я не могу нарушать закон! Вы — можете, а я нет! Думаете, я не хочу помочь?! Я хочу, но ничего не могу с собой поделать, потому что знаю, что не должен мешать!" "Оставь его, Эдвин! Если он так говорит, значит, так и есть!" "А ты всегда рада поперечить мне! Это что, нормально, когда ребенок спокойно смотрит на то, как кошка ловит и съедает птенца?!" Она холодно посмотрела на него и ответила спокойно, не повышая голоса, так, словно читала наизусть свод законов: "Если это Амедео Ти-Ирис, то да. Обрати на него внимание Эдвин, ты, видимо, раньше не замечал, насколько необычен твой сын! Амедео, иди к себе!" Далее последовал скандал, сейчас Бог Добра и Милосердия Тасмир печально опустил голову: не согласный с решением, он согласился, в который раз.

Подходили к концу международные игры, подводились итоги минувших дней, естественно, определились лидеры по количеству медалей, большинство из участников, а также все гости ожидали церемонии закрытия Игр. То, насколько привлекало зрителей театрализованное представление конца, заставляло всерьез задуматься о таковом для начала Игр, но пока на открытии традиционно оставалось лишь торжественное шествие участников и несколько показательных номеров, не смеющих соревноваться с пышностью декораций, сюжетом действа, количеством задействованных актеров закрытия. Однако участники последних двух дней, акробаты, не теряли головы, и морально готовились к выступлениям, не однократно исполненным на тренировках. Теперь им предстояло оправдать все вложенные до того труды, достойно и для этого скорее искусства, чем спорта, в первую очередь красиво выступить.

Тэния жила в ожидании значительного красивого и торжественного события, в этой обстановке все, казалось, забыли, что Игры были прерваны, и что Георг и Яромир до сих пор не вернулись. Антонио уже почти перестал верить в истинность того видения, в мыслях всё четче и четче звучала одна мысль: прошло слишком много времени, но от них нет никаких известий. Его возмущало и приводило в негодование внешнее спокойствие драконов, души которых, на самом деле, наполняло не меньшее волнение. А король Адельберт мог только ругать себя: зачем он приказал возобновить Игры, теперь все будут осуждать только его, и будут правы. Лучше бы он организовал конкретные поиски, привели они к чему-нибудь или бы не привели, по крайней мере, он бы знал, что делает все возможное, и никто со стороны не осудил бы его, наоборот, оценил по достоинству. А так, что теперь? Адельберт глубоко вздохнул и, закрыв глаза, откинулся на спинку кресла, и в этот самый момент, когда он, наконец-то, смог остаться один, в дверь постучали. "Может, сделать вид, что я сплю?" Но в дверь постучали вновь, и, решив, что это что-то серьезное, Адельберт, мрачно сказал: