— Итак, я вижу: у вас нашлись проводники к древу Идэлии, — сказал он, когда последняя варежка скрылась из виду. Что ж, это их право — здесь я не могу указывать им, но впрочем, ладно, а то я уже заждался.

Хранитель рассмеялся, но все же милостиво указал гостям на пеньки, служащие здесь сиденьями. И вдруг вновь послышалось чудное пение, на этот раз все смогли понять смысл песни: брина пела ее на древнеэльфийском.

— О, Хранитель Идэлии, славься!

Не померкнет твой светоч вовек:

Ты конечности, смерти, избег.

Призывает смиренный: "Останься!"

Но порой он заносчив чрезмерно

И не ведает, что говорит,

И какие деянья творит,

И не просит он боле смиренно,

Но он якобы слово диктует

И красивые песни поет,

Да, к тому же, все сам создает!

Так остаться один он рискует,

Да укутаться в сети обмана

И увидеть все то, чего нет,

Что, по сути, лишь прежнего свет! -

И кому эта глупая рана?

Остается святая обитель —

Есть у эльфов одуматься шанс:

Пробужденье — хороший аванс.

Ты — в Идэлии вечный Хранитель!

Брина смолкла — Хранитель самодовольно улыбнулся — да, это его владения, его вотчина, здесь он предстает полновластным властелином. Пусть могущество его во многом иллюзорно: заповедный лес — всего лишь часть большого мира, где управляют другие Боги, а область в его подчинении вообще ничего не значит, и реальную власть он утратил почти сразу после своего становления, но ведь зачем-то Великий Бог Справедливости сохранял это место, давал Берендору право входить в Совет.

— Итак, вы просите ночлега?

— Да, Хранитель! — ответила Руфина, но ее тут же, как и у входа во владения Берендора, резко и сразу прервали.

— Я не давал тебе слова!

Искра гнева вспыхнула в глазах Хранителя, но не только из-за выступления Руфины (хотя как она могла прочесть его мысли, узнав тем самым: кому он хотел дать слово), но и из-за недовольного взгляда Георга — нет, этот юноша ведет себя чересчур вызывающе!

— Пусть говорит королева, а все остальные помолчат.

"И вы тоже", — мысленно добавил Георг, отчего старик крепко сжал подлокотники своего деревянного резного кресла, но промолчал.

Амариллида встала, поклонилась и негромко произнесла следующие слова.

— Мне нечего добавить к уже сказанному. Мы просим вас позволить нам передохнуть у вас до завтрашнего утра, по наступлении которого мы удалимся.

— Хм. А что ж та сила? Вы ее уже не боитесь?

Амариллида выпрямилась и гордо ответила.

— Я — королева своего народа и бросать его, тем более в трудную минуту, не собираюсь, как бы мне ни было тяжело!

— Я чувствую, что вам, действительно, тяжело, но коли все так, как вы говорите, то одна любовь к народу уже может вас исцелить. Так, причем здесь я?

Георг возмущенно отвел взгляд в сторону. О, если б он мог вступить в разговор! Он бы мигом отказался от всех просьб и молений о помощи, но сейчас говорила королева — прервать ее он ни за что бы себе не позволил. Руфина, крепко сжала его руку, словно подтверждая: "Молчи, молчи, ради всего святого!"

— Тем паче, — иронично заметил старик, — что некоторые из вашей компании и вовсе не прочь отказаться от моей помощи!

— Если вы не можете нам ее оказать, Хранитель, нам ничего другого не останется, как покинуть ваш дом немедленно.

— Ну, что вы так сразу в амбиции впадаете? При занимаемом вами положении, в вашем возрасте, это, по меньшей мере, глупо, ребячество, так сказать.

Руфина еще крепче сжала руку Георга. Понять: на кого намекал Хранитель, было не мудрено.

— Я не могу реагировать иначе, — сказала Амариллида, — вы не даете определенного ответа, а мы, действительно, все очень устали и нуждаемся в отдыхе…

Хранитель жестом, подняв вверх руку, прервал ее.

— Хватит! Не вам судить о моих намерениях, а в том, что я расспрашиваю вас, нет ничего предосудительного. Ведь, если бы кто-то приехал к вам, пусть и донельзя вымотанный, вы бы тоже поинтересовались: каковы его намерения, кто он, откуда. А, милый юноша, может, вы хоть представитесь?

Георг встал — Руфина медленно отпустила его руку, теперь лишь тревожно глядя то на него, то на Хранителя.

— О, не знаю, что даст вам имя обычного смертного, ведь, как бы ни был знатен мой род, все равно вся моя жизнь бессмысленна.

— Бессмысленна и значима одновременно: этого нахала я буду вспоминать не раз!

— О! Приятно слышать, что мой образ будет запечатлен хоть где-то, только вот не понимаю: какой мне будет от этого толк?

— Ясное дело — никакого! После смерти ничего нет!

— Я знаю, хотя вот так, определенно, тоже бы не говорил: погибнет мое сознание, но не составляющие меня начала.

— Мы тут о проблемах бытия говорим или о вашем имени? А потом ведь сами скажете, что я вас измором брал.

— Ради моих спутников ускорю нашу беседу — мое имя Георгий Амадос Ти-Ирис. Удовлетворены?

— Вполне, — холодно ответил Хранитель, но потом почти назидательно добавил, — надеюсь, ваше высочество, когда вы станете королем, дерзости в вас поубавится, а то жаль видеть такого короля на престоле Каримэны.

— О, с честью исполню ваше пожелание! — Георг даже поклонился.

— Нет, все-таки нахал ты порядочный! И что только Руфина нашла в тебе?!

— Видимо, нахальство — не единственная моя составляющая. Так, мы сможем у вас передохнуть?

— Сможете, только сначала мы кое о чем потолкуем.

— Мне сесть?

— Нет, отчего же, я думаю, что вы и ваша драгоценная Руфина знаете об интересующем меня вопросе, куда больше, чем ее величество, — Хранитель холодно взглянул на Амариллиду, — сядьте пока. Итак, почему перстень королевы бездействует, уж не забыл ли королевский род о том, как использовать его?

— Перстень был утерян, Хранитель, — сказала Руфина, — утерян почти сразу после Великой войны.

Берендор смутился: а ведь он даже не почувствовал этого!..

— Нашелся перстень буквально несколько дней назад, — продолжал Георг, — но какое воздействие он сможет оказать на Балскове?..

— Балскове, Син Балскове? Что вы такое говорите? Он жил незнамо когда!

— Жив и сейчас, — возразила Руфина, — верьте нам.

— Верить вам? С какой стати? Балскове не может жить сейчас — не во времени же он переместился?

— Именно, — утвердительно сказал Георг, — кто-то помог ему переместиться во времени, или он узнал, как это сделать без помощи Богов, но тогда у него все равно должен быть покровитель. Но вот, кто он?

— Откуда мне знать? Но если все так….Оставьте меня — мне нужно подумать. Можете купаться в любых речках и развести не более двух костров.

— Благодарим вас, Хранитель, — сказала Руфина, — вы великодушны.

— О, не стоит называть меня великодушным: подумай, что скажет на это твой принц.

Руфина улыбнулась и, глядя на Георга, возразила.

— Ничего не скажет!

— Только, если ты того желаешь. Мы пойдем направо.

— А мы влево.

С этим они разделились: Георг пошел с Яромиром, а Руфина с эльфийками. Вскоре Хранитель остался один, в окружении двух стражей: волка и брины, но они никогда сами не вступали в разговор с повелителем, лишь отвечали на его вопросы — сейчас этого не требовалось.

Минут десять старик сидел неподвижно, но неожиданный звук заставил его выйти из оцепенения и поднять голову. Легкое движение ветерка всколыхнуло листья, на том месте, где недавно стояла Амариллида, появился Тасмир.

— Здравствуй, Берендор.

— Тасмир? Ты?

— Как видишь. Отчего печален?

— Я не бываю печален, с чего ты взял, что это так? Я просто… задумался.

— О перстне королевы, о Сине Балскове и моем ученике?

— Так, вот о последнем давай не будем?

— Хорошо, тем более что: если надо, он и сам за себя постоит.

— О, можешь в этом не сомневаться! Я в его возрасте боялся на взрослых взор поднять — не то, чтобы так огрызаться!

— Ну, ладно, ты тоже хорош был!