— Амедео, прошу тебя! Она переходит все границы. Сначала она захватила Руфину, теперь она хочет захватить и разделаться с моим учеником!

— С чего вы взяли, что это она захватила Руфину?

— Кто же еще?

— Вы её видели во владениях Амнэрис?

— Нет.

— Тогда почему вы делаете преждевременные выводы? Слышать такое от вас, по меньшей мере, странно.

— Она не пустит меня в свои владения.

— А я, значит, могу? Вы забываетесь, Тасмир! Забываете: кто вы, кто Амнэрис и кто я, — холодно произнес Бог Справедливости, буквально испепеляя Тасмира взглядом, но тот всё равно продолжал.

— И ты тоже. Прости, но я думал, что когда-то ты был моим сыном.

— Это не имеет значения с того момента, как я стал совершенно иной частью этого мира. И ваше счастье, что не имеет, поскольку, будь я сейчас тем самым Амедео, то не преминул бы вспомнить вам очень многое, из которого никак не следовало бы желание помочь вам.

— Значит, ты ничего не будешь предпринимать?

— Вы верно понимаете. И на будущее: восстановите в своей памяти некоторые правила: сюда можно входить только с моего согласия, а переносить любого смертного в пространстве можно только в том случае, если ему угрожает смертельная опасность.

— Я помню это, но не могу молчать, когда наказания за неправомерные действия нет.

— То, что это неправомерные действия надо еще доказать, а если вы хотите возмездия, то обращайтесь к Азалии, но не ко мне. До встречи, Тасмир!

Бог Добра и Милосердия не успел и подумать о возражении и уж тем более что-либо сказать, как оказался за пределами небесного храма Бога Справедливости, в толще воздуха, над океаном, стремительно падая вниз. Такого поворота события он не ожидал, хотя следовало бы: Бог Справедливости не помог бы ему как Бог, Амедео не помог бы ему как сын, причем в последнем случае он, действительно, ни на что не мог рассчитывать: именно он, отец, отдал решающий голос, приговорив сына к смертной казне, он вместе с тогдашним главой Долины Времен Года Амарусием поднимал войско на родную страну, чтобы свергнуть нового короля-диктатора.

В чём-то он был прав даже при беглом взгляде на дело: Амедео помог своей матери, могущественной темной волшебнице, в разрушении старого материка, дав свободу огромному силовому полю. Таким образом, был создан серьезный противовес сообществу светлых магов. Юный Амедео после непосредственного участия в том деле, посмел вернуться на новый материк, но не успел он добраться до Каримэны, как его нашел отец и обманом доставил в Идэлию, в Долину Времен Года. Там Амедео приговорили к смертной казни, изощренной и жестокой, умирать от голода и жажды, зная, что единственная влага на одинокой восьмигранной горе — отравлена. Когда будущий Тасмир, а тогда Эдвин Норан Антвелле, прилетел на гору Паллиды забрать тело сына, то был буквально сражен увиденным: его сын, целый и невредимый, стоял перед ним и вместо того, чтобы задуматься на таким выбором Природы, Эдвин не преминул продолжить начатое, даже зная о превосходстве сына в силе. Однако его знания о силе Амедео оказались очень скромными — хрупкий с виду юноша сковал его силовым полем в одно мгновение, но убивать не стал. Долго еще будет вспоминать Эдвин Антвелле тот день и тот час. Амедео отпустил его, более того, простил, и чем же отплатил ему отец? Благодарностью и раскаянием? Не, он предательски напал на сына, уже поднявшись в воздух, обдал волной огня, но огонь не коснулся ни единого волоска на голове Амедео, зато окутал самого Эдвина, камнем от тогда падал вниз, совсем как сейчас, но только тогда он знал: это конец. Когда он пришел в себя, что в принципе явилось для него шоком, то увидел над собой сына, он протягивал ему воду, странную, темную. Она обожгла Эдвина изнутри, он хотел откинуть эту природную чашу, но не смог, Амедео заставил его выпить жидкость.

— Отравил? — спросил он Амедео.

Юноша в ответ рассмеялся, но не сказал ни слова. И вопреки всем предположениям, что посетили Тасмира в те недолгие секунды, когда он был в сознании, утро для Эдвина настало, более того: ожогов на теле почти не осталось, но какая удивительная сила могла это сделать? Уж не ошиблись ли маги насчет однообразия деревьев Паллиды, может, здесь растет что-то еще? Но нет, Амедео демонстративно сорвал плод с того самого дерева, о котором Эдвин знал наверняка — оно ядовито.

— Не буду.

— Будете. Иначе долго теще не понравитесь.

— Это яд.

— Однако это яд вчера вам жизнь вернул.

— Лжешь.

Амедео пожал плечами и сам пригубил сока голубоватого плода.

— Даже вкусно, зря отказываетесь. Но, впрочем, ваше право, только учтите: простой воды здесь нет, еды тем более, есть только Паллида, так что рано или поздно вы всё равно попросили бы меня.

— Нет! Я лучше умру!

— Мне бы этого не хотелось.

— О, только не думай, что я тебе верю!

— Я на это давно перестал надеяться, еще в детстве. И, тем не менее, умрете, когда вам будет положено, но не здесь и сейчас от моего бездействия.

— С чего вдруг такая забота?

— Ну, не брать же мне с вас пример, с заместителя содружества светлой магии. Моё темное прошлое настойчиво отговаривает меня от этого.

— Один добрый поступок не избавит тебя от заслуженного наказания.

— А вы мстительны, возможно, я ошибаюсь, но месть не входит в устав светлого мага.

— А необходимость наказывать преступников, да.

— Я уже говорил вам отец, почему участвовал тогда в создании противовеса, но боюсь, проще, чем тогда, объяснить не смогу. Видимо, не видать нам согласия никогда.

— Видимо.

— И всё-таки выпейте. Сюда летит ваша бывшая жена, не думаю, что она станет, так же как я, беседовать с вами. Выпьете сейчас — успеете улететь.

— Я не боюсь её!

— О, какая смелость! Глупая и необоснованная. Она просто разделается с вами, разделается и всё, а я не хочу заступаться за вас, ибо считаю её гнев правомерным. Пейте! — резко и холодно сказал Амедео и, более не церемонясь, насильно влил содержимое синего плода в отчаянного мстителя.

— А теперь улетайте!

Эдвин мало верил в способности Амедео чувствовать чьё-то приближение на больших расстояниях, чувствовать силы, скрытые, порой, от самих их обладателей, и в целом его поразительно острое восприятие и ощущение мира, но сейчас решил последовать приказу-совету сына. Молча, даже не подумав поблагодарить его, Эдвин взлетел и вскоре скрылся в облаках.

Тогда Адэлина забрала Амедео и после долгих споров и уговоров всё-таки доставила его в Каримэну. Целых три года он вынужден был скрывать своё лицо (а маг третьей и выше степени в те времена имел на это право), по чистой случайности он стал королевским магом, а по случаю постоянного отсутствия короля на месте, вместе с группой единомышленников, фактическим правителем Каримэны.

После очередного военного похода — Каримэна обладала такими размерами большей частью благодаря ряду захватнических войн — король решил провести оценку очевидных преобразований, а когда провел, то пришел в ужас. Правительство королевского мага изменило все сферы общественной жизни, коснулось как внутренней, так и внешней политики король пришел в ярость, а ведь однажды, в таком порыве, он убил единственного своего сына, поэтому на тот момент не имел наследника. Он ультимативно вызвал Амедео на честный поединок на мечах — выбора не было. Естественно, Амедео пришлось снять с себя тяжелый плащ, полностью скрывавший его внешний облик, и то, что шокировало бывших рядом придворных, короля взбесило еще больше. Политикой в его отсутствие играл даже не ставший собственно драконом юноша!

Амедео не обладал особыми навыками в фехтовании, и если бы не ранение короля, победа вряд ли была бы на его стороне. Как и тогда, на горе Паллиды, победив, Амедео не стал убивать своего противника, но дал ему свободу, протянул руку, помог подняться. Безжалостно Леонардо занес руку с металлическим рельефным нарукавником над своим сыном и в тот момент над юным королевским магом.