— Ну, что, выучил прием? — в едва сдерживаемом тоне спросил Зору — Яромир побледнел, он уже зол, а что будет дальше?

— Нет, учитель.

— Что?! — взревел дракон (злоба вылилась чересчур быстро, смекнул Яромир, значит, дело очень плохое) — Сколько это может продолжаться?! Сколько можно терпеть твое отлынивание от работы?

— Нет, учитель, я с утра…

Мощным силовым потоком Зору схватил и сдавил ему горло, приподняв над каменным полом. Юноша тщетно попытался отнять от себя невидимую руку.

— Как ты смеешь перечить мне?! Ты забыл своё место? Забыл, какое великое одолжение я тебе сделал, взяв к себе в ученики? Ты, Яромир, нагло отлыниваешь от работы, тогда как сам клялся, что будешь стараться изо всех сил. Твои слова?

— Мои, — с трудом прохрипел Яромир.

— Тогда потрудись выполнять их!

Дракон зло резко откинул ученика и, как минуту назад, поспешно вышел из комнаты. Яромир, всё еще не понимая, чем вызван гнев учителя, беспомощно лежал на полу. Понятно, что не только его неусердием, он был чем-то разозлен до того, как вошел сюда, и эльфу было страшно обидно, что виновным в том, Зору посчитал все-таки его, выместив на нем свое негодование.

Лёгкая вспышка ярости отнюдь не удовлетворила Зору, он жаждал не вспышки, а беспрерывного потока, возможность которого ему вскоре представилась.

Сейчас храм Зору представлял собой жалкие остатки былого величия. Всего несколько подземных галерей осталось от некогда запутанной огромной их сети; снаружи не было ничего, кроме руин, поросших прочным слоем растительности, к счастью луговой, поэтому леса здесь не образовалось. А внутрь вело только два тоннеля.

Дракон нервно расхаживал у небольшого люка в ожидании своего таинственного друга. Вот, наконец, дверца люка открылась с внутренней стороны, и в проходе показался Син Балскове. Заметив недовольный взгляд старого хозяина подземного дома, Син, удивился, и едва спрыгнул вниз, спросил об этом, но довольно прохладно, так, будто это его мало волновало.

— В чём дело?

— В чём дело?! И ты еще спрашиваешь: "в чем дело"?!

— Да, я спрашиваю: в чем дело, — непоколебимым голосом ответил Син.

Зору задыхался в приступе ярости. Син, напротив, сложив на груди руки, спокойно и внимательно ждал рациональных, взвешенных объяснений.

— Я тебе сейчас скажу, я тебе сейчас всё скажу! Ты что мне обещал? Что? Что я буду бессмертным, только в каком виде, господин Балскове, вы мне не сказали, теперь можете не утруждаться, я сам могу ответить за вас: в виде нетленного праха, если меня забальзамируют, если нет, то в виде бессмертных молекул, в кои превратиться при разложении мое тело!

— Что на тебя напало, Зору, ты ведешь себя, как какой-то паяц, — все тем же спокойным голосом спросил Балскове, Зору буквально лихорадило, такое отношение бесило еще больше.

— Ты спросил: что на меня напало, а я скажу тебе: прозрение на меня напало, понимаешь, прозрение.

— Насколько я вижу, оно не сочетается со здравым смыслом.

— Да что ты! Я бы посмотрел на тебя, если бы ты после всех увещеваний продолжал стареть, а это, знаешь ли, уверенная такая поступь к вечному пребыванию в Первоедином!

— Ты забываешь, Зору, что всё есть развитие, изменение и рано или поздно, ты вновь возродился бы, но в каком-нибудь другом облике.

— Да, одураченной макаки! Ты обманул меня, Син, обманул! Ты обещал мне вечную жизнь, только взял её себе. Что ты скрыл от меня? Почему я продолжаю стареть, а эта проклятая Паллида продолжает жечь меня изнутри. Где обещанное исцеление?

— Видимо, силы не могут взаимоисключать друг друга, — рассуждал Син, — в сочетании они дали следование основным законам Природы.

— И это всё?! — заорал Зору, что было силы, даже до Яромира долетели обрывки этого крика, хотя учебная комната находилась через три коридора отсюда, этажом вниз.

— Как видишь. Я не всесилен, Зору, мне жаль, что всё так вышло: в твоем лице я теряю друга и помощника. Мне очень жаль.

Оставив внезапно стихшего дракона одного, Син вышел в коридор, Зору долго молчал, он даже не делал малейших попыток изменить странную неудобную позу, только спустя минуты три, он зло, задыхаясь, прошептал.

— Пусть так, но прежде ты поплачешь, Амедео.

Поспешно вышел он из входной камеры и отправился в экспериментальный кабинет к Сину, твердо решив помочь другу и отомстить врагу.

***

Дописав и упаковав письмо Андрей долго сидел в нерешительности, не зная: оставить всё так или изменить что-нибудь, в конце концов решив, что суть не изменить, а как-то иначе описать её вряд ли получиться, он встал и уже собрался идти в почтовый отдел, как услышал сзади голос Беатрис.

— Андрей!

Он обернулся, она была в одном халате, с нерасчесанными волосами, всё равно прекрасная — он улыбнулся ей.

— Доброе утро.

— Мне стало так страшно, я думала: это всё сон.

Андрей подошел к ней и, обняв, ласково произнес:

— Ну что ты, милая моя, я бы тебя в любом времени нашел, даже если ради этого мне пришлось бы переступить все законы.

— Не говори так, мне делается страшно!

— Не буду.

— Ты куда-то шёл?

— Да, я хотел отправить письмо, родителям.

— Иди, я пока приведу себя в порядок.

— Ты всегда прекрасна, — с улыбкой сказал он, гладя её по волосам.

Не легко оставить жену в первое утро, но оба они не могли рассчитывать на медовый месяц, брак в такое тревожное время мог лишь отвлечь от основных дел, но ненадолго.

Андрей ушел. Стараясь не обращать ни на кого внимания, он шел вперед, надеясь не встретиться с Марком Сметиным. Почти не отвечая, как и вчера, на приветствия, он дошел до почтового отдела. Там никого не было, кроме главного служителя, коротко поздоровавшись с ним, Андрей передал письмо и собрался уходить обратно.

— Всё в порядке, князь?

— Да, а что такое? — довольно нервно спросил Андрей, отчего пожилому эльфу стало немного не по себе.

В душе он только спросил себя: "Что я такого сказал?"

— Ничего, я просто поинтересовался, он хотел добавить: "Вы очень бледны и взволнованы", но от греха подальше промолчал.

— Всего доброго, Бруно.

— Всего доброго, господин Бероев.

Едва выйдя из голубятни, Андрей пожалел, что так говорил с ни в чем не повинным Бруно, но возвращаться не стал. Вернувшись, он мог снова сказать в том же тоне. Он, действительно, очень нервничал, если вчера впереди была ночь, то сегодня только разлука, он должен был найти Яромира, он поклялся в этом. И он должен был сказать это Беатрис. Проводить бы её до Бириимии, но время терять нельзя, и оставлять её здесь тоже. Полностью погруженный в свои мысли, он не заметил, как налетел на Элизу Бельскую.

— О, простите, простите, пожалуйста! — взволнованно произнес он, нервно проведя рукой по волосам.

— Что с тобой?

— Ничего! Со мной всё в порядке! Позвольте. Мне нужно идти.

— А это что за номер с примеркой колец? Мне, кажется, или это перстень Тэат?

— Не знаю, кажется это вам или нет!

Андрей обошел госпожу Бельскую и направился к себе.

— Сумасшедший! — чуть слышно произнесла она вслед, скорее себе, чем ему. — Разве можно такие решения за несколько часов принимать? Погоди, еще поплачешь ты из-за этого!

Ему казалось, что время идет непростительно быстро, не давая ни одуматься, ни остановиться на секунду. Он сидел напротив неё, тщетно пытаясь подобрать в уме правильные слова. Чай остывал, но его это мало волновало.

— Андрей, ты… жалеешь?

— Нет, нет, что ты! Дело не в этом. Дело в том, что я сказал, — в его глазах читалось искреннее страдание, он смотрел на неё не укоризненно, но лишь ища поддержки. — Я сказал, что отправлюсь на место бывшего храма Зору, что буду искать убийцу Фёдора, но я не могу подвергать тебя опасности, и оставить здесь тоже, не могу.

— И всё? Я полечу с тобой, и, очень тебя прошу, не надо за меня бояться. Иначе я тебя поколочу. К тому же мне тоже не хочется подвергать тебя опасности.