XX. И возвращались полем, по дороге С глубокими канавками колей, Где мягкая трава им обвивала ноги. Половички пушистых зеленей Тянулись к зарослям, начавшись свежим знаком — То треугольником, то ромбом, то крестом — , Над ними уж торчал репей с высоким маком И валуны дремали древним сном. А в небе, в блеске дня не видные, смеялись Захлебываясь жавронки, взвивались Навстречу к ним другие и потом Вдруг падали нечаянным комком. XXI. Шли мимо пригорода с церковью, в ограде Широко-кронных лип, с высокой, старше лип, И темно-синей колокольней. В палисаде Краснела богадельня. Мерный скрип Колодца слышен был оттуда. Поп и дьякон В достатка жили: куры всех пород Бродили стаями, и, лейками заплакан, Разросся у попа цветник, как огород. Тянулись улицей крестьянские избушки Вплоть до лесной березовой опушки… Здесь было дачное местечко городка, Затем, что в городе и сырость и тоска. XXII. «Подлипичи» — местечко называлось. Оно ушло на холм, на гребень мирных волн. Оттуда в городе все плохеньким казалось, И лишь собор, изображавший челн - Челн православия — был так же все прекрасен Как будто, правда, был заложен в нем Красивый замысел какой-то. Тих и ясен Над городом был только крест. Мечем Не битв, а одиночества сиял он, Серебренный. Что в светлой выси знал он? Что сил дало ему уйти под облака? Случайность творчества? Случайный взгляд Петра? XXIII. Со всех сторон зеленых волн грядами Был город окружен — закинутый к реке, Со слишком темными от сырости садами, С рогаткой глупою на грязной каланче И там-в провале-люди копошились, Везли, несли, сбегали по крыльцам; Галопом стражники на лошадях носились; Теленка гнал мальчишка; по концам Острога пара будок полосатых Томилась, в трепанных шапчонках и халатах Мучного цвета между куч известняку Возились арестанты на плацу. XXIV. Узлом двух рек был заперт в балке город, Узлами повседневности глухой Был в городе задушен каждый. Ворот Весов общественных на площади сенной Застыл каким-то знаком преисподни И однокрылой птицею пугал Он ночью странника, и именем Господним Напрасно тот суровый призрак гнал. По горнам кузниц зажигал сам дьявол Огни зловещие, и в сизом утре плавал Удушливый, промозглый адский пар С котлов подземных, полный страшных чар. XXV. О, маринад! Петра он встретил снова.- Из грязных чайных с тухлой колбасой, С яйцом каленым; из окон пустого Заброшенного дома, где доской Забиты были сорванные рамы; Из предводительского сада, где в кустах Горел стеклянный шар, где тосковали дамы С бумажным веером в провисших гамаках; Из нового трактира, где стучали Билльярдные шары, где из окон кричали Извозчику, стоявшему внизу, Где доктор Иванов пел и пускал слезу; XXVI. С терраски домика, где жил исправник Гнипов И где внимательно играли в преферанс; Из садика, где исполины-липы Столетние, где старенький пасьянс «Наполеонову могилу» разложила Старушка крошечная, где на вензеля Цветов из гидропульта лил Данила Щипящий дождь, где сонно тополя Душистою листвою трепетали… За каждою сторою, как часовые встали, За каждым профилем, как сумрачный двойник — Тавро не-жизни, тлена скудный лик! XXVII. «Могильщики глубоких, светлых, далей, Влекущих, сладких, таинств бытия, . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . XXVIII. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Сизифы алчные, они воздвигли глыбы, И грохот глыб их оглушил вовек. Окровавленные плетьми и батогами, Довольствуясь захватанным куском, Они переплелись с врагами и богами Уродливым раздавленным клубком. И задыхаются от пресыщенья днями, Окутанными гарью и тенями Их мелких зол, расчетов и страстей… И человек вовеки раб людей. XXIX. Нет божества, и нет любви у человека, И жизни нет! Гомункул тесных колб, Он вытравлен и вылущен от века, И как святой Семен, посажен в столп. Натаскан лицемерью, лицедейству И догматам мудрейших мудрецов — По шахматной доске он движется к злодейству И высчитан порыв на косточках счетов! Его по правилам и женят и повесят, И жизнь в опаре под гербом замесят, И даже падаль жалкую его Оформят, не забывши ничего! |
