X. И были странны в ихнем доме дети. Их было двое — мальчики. Один В реальное сдавал, но на одном предмете Который год все резался; причин Тому родители не знали. Он считался Уж взрослым; как папаша, по ночам, Таинственно пропав, до петухов шатался И возвращался со скандалом, как и сам. Второй все время с кошками возился И в лодке на дворе водой прогнившей мылся, На побегушках был, на кухне помогал И — к ночи — , где-нибудь приткнувшись, засыпал. XI. Был и еще один, да умер. Из комода Достав его портрет, когда уж был в гробу, Она так ласково разсказывала: «Году Еще он не был. На его беду Был тиф у родственников, где гостили, И — умер… Ландыши любил он, звал «динь-динь», Так в ландыши его и положили… И сам был ландышком, глазками только синь, А то весь беленький — и тельце, и волоски… Бывало, все таскал мои расчески, Ломал их зубья и втыкал в песок… Меня одну любил, все путался у ног.» XII. «Вот все и жду его. Все верю — будет Митя! Уж очень махоньких я, грешница, люблю. Вот и у вас сын будет… Назовите, Как я, Димитрием Селунским! Как в раю Теперь вы, милая… В вас ангел Божий! Вот — кабы мне… Заметно по лицу, Что сын. Тогда мне говорили тоже. Как сын, уж больно радостно отцу… На дочерей так и не смотрят — диво! И пол-беды, когда еще красива, А уж дурную… Это — мол — на что? И замуж-то не ссунешь ни за что!» XIII. Был самым частым гостем рыжий Гнусов, Иван Иваныч — желтый, худ, как жердь. Любил кощунствовать, что верит в двух Исусов И в то, что враки будто небо — воздух; твердь, Так значит, твердое. А пьяным принимался Разсказывать из библии, и так, Что уводился на балкон, чтоб не заврался, И чтоб жильцам не слышно было врак. Потом он многолетье пел октавой И хвастался, что не достиг он славы Лишь потому, что apxиерей Был не любителем таких, как он, жердей. XIV. Пореже приходил Семен Семеныч Котов. Он был пониже ростом, поскромней, Носил пенснэ, душился против пота И говорил изысканно-нежней. Играл на гуслях, и играл чудесно Не только танцы, но какие-то свои Еще фантазии, и если бы не тесно Сжимал воротничок, пропел бы он две-три «Мелодии», как Гнусов выражался… Пить водку он простую не решался, И потому держали для него Придуманную им настойку «Кипроко». XV. Потом ходил Нил Силыч Малодеткин. Ужасно важен, в дымчатых очках, Сосал все время с «бочкою» конфетки И издавал особый звук в ушах. С ним вместе неизменно был Трегубов, Степан Фомич — плешив, приземист, рыж, Любил острить хихикая и грубо Жену звать Танькой или «старый пыж». Жена была костлява, говорила В нос, томно ахала и все хвалила, Звала Степушей мужа и при всех В карманы прятала то пряник, то орех. XVI. Обыкновенно так распределялись роли: Иван Иваныч пел, играл на скрипкe сам, Семен Семеныч брал аккорды на «бемоле», Нил Силыч развлекал, жуя конфеты, дам. Семен Фомич выкидывал аллюры По зальце, а когда бывали Мань и Кать — Веселые девицы — , севши с ними, Он начинал безумолку болтать О том, что аисты и что девицы носят, О том, что с ними познакомить просят, О модах, о вареньи, женихах. И Кать и Мань смеялись, все в слезах. XVII. Их всех Петр с Кадей замечали мало, Хоть часто видели, хоть ночью долго спать Смех, гусли, грохот, крик девиц из зала Мешали. Но зато до полдня не вставать Привыкли в доме; только Петька с кошкой Вставали рано ставить самовар И прыгали во двор через окошко, Не в силах снять крюка, и на базар Бежали. Да и слишком много было Всего, что — светлое — еще не тяготило! Уж Кадя мальчиком и будущим жила И целый день мечтать о нем могла. XVIII. А новые тарелки, чашки! Вещи Дешевые, базарные, но все Свое, сквозь каждое из них еще трепещет Воспоминанье близкое. Мытье Посуды, убиранье комнат и постелей Тянулось долго с непривычки и еще Спешить внимательные руки не хотели. Сказать всему поутру: «Ты мое…» Насыпать, как тогда, в подол игрушек, Позвать Петра, дать целовать зверушек, Японца и индейца, и потом Рассказывать про сына шепотком; XIX. С улыбкою глядеть, как Петр, приникнув, будет Ребенка слушать, спрашивать: «Ну что?» А ночью вспомнит что-нибудь, разбудит И скажет: «Милый, не сердись, я все про то!» Как много солнца выдалось в то лето, Как было ласково и радостно тепло, И в комнатках так было много света И от известки чисто и бело. Гуляли много в роще, по оврагу, К ручью сходили, там на темную корягу Садились и купались иногда, Где ванной под ольхой струясь легла вода. |
