V. Он помнит, как ему сказали: «Мертвый… мальчик», И звука этих слов ему не позабыть… Вот — он повис, весь синий; каждый пальчик И ножка каждая и ручка; вот — лежит Комочком маленьким… Да, маленький комочек! Тот самый… Он теперь на сердце навсегда У Кади, у него… Он вспомнил образочек Там, в детской, на кроватке. Как тогда Он верил, что его избавит он от горя, И говорила мать: «На суше и на море Он будет над тобой невидимо сиять И злых духов сияньем отгонять». VI. Теперь над ним другой — нерадостный, колючий, С лучами черными, и не избыть его. Он ангелом его не осенит над кручей, Но в жерла темных бездн низринет глубоко. Еще ничто, ничто не изменилось! Ничто, что нет ее; ничто, что гулок гром… Еще правдив обман, что это все приснилось, Что все пройдет с недолгим, близким сном. Но сердце слишком в горе простодушно, И обмануть не сможет так, как нужно: Оно живет на много дней вперед, И глупый ум его не проведет. VII. Но что-то раму дернуло, раскрыло… Петр встал, шатаясь подошел к окну, И рухнул гром навстречу с новой силой, В лицо метнулась молния ему. И хлынул ветер, лампу потушило, Петра отбросило, и он упал опять… Над ним вокруг гремело и бурлило, И вздрагивала старая кровать. Подумал он: что там теперь, в больнице? Она не спит, вокруг чужие лица, Гроза, удары и — одна… А за стеной, Быть может, крик и стон другой больной. VIII. Заснул он тяжко, мучили кошмары. Проснулся — снова гром, и, сквозь его раскат, Над ухом за стеной и пляс и звон гитары, И хохот, Мань и Кать неистово визжат… И кто-то дергает его за плечи… Спичку Зажег — Семен Семеныч, пьян, едва стоит. «Я к вам… простите глупую привычку Будить того, кто — очень просто — спит. Уважьте — выпейте со мною коньячишку! Никто не хочет… Разбудил мальчишку, Петюшку этого — родитель запретил… Вдруг в голову: а вы; пошел и разбудил…» IX. «Вы не вставайте! Вы, того, лежите! Он у меня с собой, и рюмки есть… Вы только что-нибудь воспламените И чуть подвиньтесь к стенке, чтобы сесть. Жена родит, мой друг? Мне говорили… И шут с ней, пусть! А мы — дитю спрыснем…» Петр выкинул его за дверь. «Ах, шут — разбили! Ведь фин-шампань… Заплачено почем!» Петр вскинул на плечи пальто и вышел В грозу на волю. Окрика не слышал: «Куда, постойте!» Он бежал туда, Гдe Кадя, мальчик, где беда, беда… X. И до утра сидел он на ступенях. Прошла гроза, и свеж был новый день, И пахло ладаном сверкающей сирени, И был в алмазах сломанный плетень; И звон монастыря был нежным и певучим, Как будто из стекла литы колокола; И уходили сгорбленные тучи, И даль к холмам их весело гнала… Петр спал, к стеклянной двери прислонившись, И воробьи слетались, удивившись, И бегали и прыгали вокруг, Касаясь крылышками соскользнувших рук. Часть пятая
Что это, друг? Иль злая жизнь не даром, Та жизнь — увы! — что в нас тогда текла, Та злая жизнь, с ее мятежным жаром, Через порог заветный перешла? Ф. Тютчев. Глава первая I. Любовник давний твой, я неизменно верен Тебе, холодная, осенняя Москва! Из вдумчивой глуши, гдe день мой равномерен, Где дремлет радостно усталая душа, Гдe родственников нет, гдe нет друзей, где мирно Творится жизнь моя, с природой заодно, Где в шуме хвой поет мне голос клирный О жизни чащ и внятно и темно — Из вдумчивой глуши, как гном, обросший мохом, Влекусь к тебe, прощаясь тайным вздохом С моими ставнями — каймой зеленых гор — И на сердце лежит зимы грядущей сор. II. Как горько видеть вновь знакомые селенья И замечать порядок их иной! Еще недавно столько утешенья В весенний путь они вплетали мой, И вот — уходят там же все и те же, Все с той же церковкой и тем же ветряком, И так же виснут голубые мрежи Над тихим, в озеро упавшим, сосняком, И так же говоришь: — здорово — и - прощайте — , И так же звонко вслед кричит: «Эй, покупайте! „В Торбееве моих пельменей нет!“ Бабища ражая, набравши в рот монет.» III. Поет о Божьем человеке Алексее Под па-д-эспань гармоники слепец; Корявые морщинистые шеи И наклонившийся к распутью голубец… И с горькой грустью смотришь на приметы Печально-строгой осени: стоят Скирдами темными густые нивы лета, И аромат их тягостен, как яд;- Дымятся низкие, суровые овины, И вылежены, выбиты лощины, И корневища вывернули пни, Как злобные лесные пауки. IV. И все ж люблю тебя, твой грохот тяжкий, Твоих угрюмых, озабоченных людей. Что ж, как и мнe, и им ты не даешь поблажки, Запутав каждого звеном своих цепей. Люблю простор и блеск знакомых магазинов И толкотню, всегда насупленных, пивных И солнечных кофеен; всюду спины - Воротники пальто с фамильями портных… …Ко мне на строчки села бабочка ночная, Такая неподвижная — макая В чернила букв и ножки и усы, Задумалась и… что ей до Москвы? |
