Вот она поворачивает голову на его оклик, и длинные русые волосы падают на плечи…

Вот она выходит из воды: длинноногая, стройная; по гладкой, смуглой от загара коже стекают капельки морской воды…

И последний день… побелевшие, пересохшие губы шепчут что-то ему, бессвязно, умоляюще… Что… Что она хотела сказать…

Ральф вздрогнул – таким громким показался ему голос управляющего.

– Почему Вы так кричите, Ричард. Что-нибудь случилось?

– Я вовсе не кричу, сэр. Я несколько раз обращался к Вам. Но вы меня не слышали.

К Вам мистер Тиккрей. Прикажете принять?

– Проси скорее. И прикажи подать кофе со сливками для мистера Тиккрея и чёрный – для меня.

– Слушаюсь, сэр.

– Мистер Норд, добрый вечер! Прекрасно выглядите, друг мой. – Профессор, как всегда был полон энергии. – Позвольте представить: мистер Лоуренс. Он преподаёт графику в академии Художеств и любезно согласился приехать со мной и быть нашим консультантом.

– Прошу вас, господа. – Ральф указал на кресла и прошёл к столу. – Ричард, будьте добры, для мистера Лоуренса… – он выжидательно посмотрел на художника, – ещё один чёрный кофе – без сахара.

Взяв со стола рисунок, и в который раз поразившись его чёткости, Ральф передал его Лоуренсу.

На бледных впалых щеках художника проступили алые пятна. На рисунке был изображён мужчина, простирающий руки к огромному синему солнцу. Серые, безжизненные равнины вокруг… Чёрная, растрескавшаяся земля…

Но более всего поражали глаза мужчины: молящие, почти безумные от отчаяния и безысходности.

– Сколько лет Вашей дочери, мистер Норд? – голос Лоуренса дрожал от волнения.

– Три с половиной года.

– Невероятно! – Лоуренс вскочил и начал метаться по кабинету. – Это сделано рукой талантливой, я бы даже сказал – гениальной, но… рукой взрослой, опытной. Взгляните на твёрдость, на завершённость линий! Трёхлетнему ребёнку, пусть даже и одарённому, такое не под силу – здесь всё говорит о руке мастера.

– И, тем не менее, Лоуренс, – профессор просто сиял, понимая, что его идея с балом-маскарадом принесла свои плоды, и этот рисунок – лучшее тому доказательство, – рисунок сделан трёхгодовалой девочкой. Да вот и она сама! Прошу любить и жаловать: перед вами мисс Норд.

Малышка вопросительно посмотрела на отца и, получив одобрительный кивок, вошла в кабинет. Она улыбнулась как старому знакомому профессору Тиккрею и перевела взгляд на Лоуренса.

– Это мистер Лоуренс, милая, он – художник. – Ральф усадил дочурку в кресло, – он специально приехал для того, чтобы взглянуть на твой рисунок, и, кажется, рисунок произвёл на него впечатление.

– Вы позволите задать ей несколько вопросов? – Лоуренс подошёл ближе.

– Разве профессор не рассказал Вам? Дело в том, что моя дочь не говорит.

Но, я думаю, что на общение это не повлияет – Вы всё поймёте. Дорогая, покажи мистеру Лоуренсу свои розы – там вы и пообщаетесь…

– А как её зовут?

– Пока не знаю, – рассмеялся Ральф, но, видя недоумение на лице художника, пояснил – мы перебрали тысячу имён: ни на одно их них она не отозвалась.

– Прошу прощения, я боюсь показаться невежливым, но, всё-таки… Как же она может отозваться, если не говорит…

– Может, Лоуренс, ещё как может, – заверил художника профессор, – и Вы убедитесь в этом в самое ближайшее время.

– Так ты видела этого человека во сне?

Малышка кивнула и погладила огромную белую розу, распустившуюся утром.

– А почему у него такие глаза? У него что-то случилось, какое-то горе?

Вновь лёгкий кивок, – и Лоуренсу показалось, что он действительно слышит детский голосок, тоненький и тихий. – Скажи мне, ты ещё будешь рисовать?

На этот раз девочка пожала плечами.

– Если будешь, позови меня, пожалуйста. Мне очень хочется увидеть, как ты рисуешь. Можно?

И лёгкое движение очаровательной детской головки превратило Лоуренса в счастливейшего из смертных.

– Твои розы великолепны! А ты знакома с сортом «Кария»?

При этих словах девочка вздрогнула и как-то странно посмотрела на художника.

– Незнакома, – догадался Лоуренс, – а между тем, это один из лучших сортов роз. Я пришлю тебе несколько кустов в подарок.

Малышка схватила его за руку и умоляюще заглянула в глаза. Затем она прижала свои крохотные ладошки к груди и указала на цветок.

– Постой… я начинаю понимать… Ты хочешь, чтобы тебя называли Кария?

– Я вижу, вы подружились, – в оранжерею вошёл Ральф.

– Мистер Норд! – Лоуренс бросился к Ральфу, – Кажется, Ваша дочь нашла своё имя!

Малышка подбежала к отцу, и тот с радостью подхватил её на руки и закружил.

 – Это правда, дорогая?

Девочка кивнула и указала на розы.

– Это связано с цветами?

– Мы беседовали о розах, и я пообещал подарить несколько розовых кустов сорта «Кария» – это любимый сорт моей матушки.

Девочка приложила ручки к груди и поклонилась Лоуренсу, отчего тот чуть не разрыдался.

– Так значит, Кария? – спросил Ральф. – Красивое имя… Я Вам признателен, мистер Лоуренс и очень надеюсь на то, что вы будете частым гостем нашего дома. Я и… Кария – будем вам всегда рады.

И в привычном, размеренном укладе жизни обитателей старого дома наступили перемены.

Лоуренс приезжал почти каждый день – он полюбил малышку. Бедный художник был одинок, кроме старенькой матери у него никого не было. Он рассказывал Карии удивительные истории, читал стихи и баллады, приносил свои эскизы, наброски… Иногда они рисовали вместе, иногда – только Лоуренс, а девочка устроившись неподалёку, наблюдала, как из-под его руки проступали черты чьего-то лица или проглядывал зимний солнечный день.

Февраль подходил к концу – близилась весна. Деревья в парке стояли притихшие – в ожидании тепла, готовые взорваться зелёными клейкими брызгами молодой, нетерпеливой листвы. Все семь розовых кустов сорта «Кария», подаренных Лоуренсом, принялись и уже радовали глаз свежими, тёмно-зелёными листочками. И, хотя Лоуренс утверждал, что в первый год они цвести не будут, вскоре на одном из кустов появился маленький крепкий бутон. Кария боялась пропустить момент, когда он раскроется, и приходила в оранжерею даже по ночам.

Рисовать ей больше не хотелось – тот рисунок оказался единственным, и Лоуренс уже начал опасаться, что новых рисунков не будет.

Но майской тёплой ночью, в полнолуние, расцвёл первый розовый бутон «Кария». Девочка от радости захлопала в ладоши и собралась было бежать за отцом, как вдруг остановилась – перед ней проносились ожившие видения из её снов: дома из белого камня, улицы, мощёные лазурной плиткой, висячие сады, фонтаны и… розы, розы на каждом шагу…

Одно удивило её – прекрасный город казался вымершим. Ни на улицах, ни в парках, ни на балконах – нигде не было людей. Только чайки высоко в небе кричали тревожно о чём-то.

Ей захотелось оживить улицы сказочного города и, вытащив из кармашка блокнот и карандаш, с которыми никогда не расставалась, она начала рисовать.

Утром Ральф, встревоженный отсутствием дочери, которая всегда прибегала к нему по утрам, – нашёл её в оранжерее. Кария спала прямо на полу, положив руку под голову, а поодаль лежало несколько рисунков.

Отец бережно поднял малышку на руки, но она не проснулась – так крепок был её сон. Он коснулся детского лба губами – жара нет… Значит, просто спит…

Ральф отнёс девочку в спальню и вернулся. Он долго рассматривал рисунки и не мог понять, откуда в очаровательной детской головке взялись такие фантастические сюжеты. Где, в каком из её снов, живут эти люди, широкоплечие гиганты и стройные, гордые девы – им под стать.

Он вернулся в комнату дочери и увидел, что Кария уже не спит.

– Доброе утро, жизнь моя, – ты меня напугала. Ты видела – роза расцвела? Мистер Лоуренс не преувеличивал – это действительно уникальный сорт. А теперь скажи, кто эти люди на твоих рисунках? И где находится город из белого камня с лазурными мостовыми и тротуарами?