—  Не отвлекайтесь.

—  Кусачки есть у его молодцов,— облизнув пересохшие губы, сказал Парамон.— Раз нажал — пальца нет. Десять раз нажал — две кульки вместо рук... А после свяжут и растоп­ленную тинктуру в рот... Вся шея — в дырках... Ты видел, как раскаленная жижа насквозь через глотку течет... Я ведь что — я маленький человек! Куда мне против Омара!

—  Это что же за сказки вы мне рассказываете? — рас­сердился Шукаев.

—  А то не сказки, майор... виноват, гражданин майор,— встретив взгляд Жунида, поправился Парамон.— Я видел, чего осталось от фрайера, который пошел поперек старику Еще при покойном ротмистре Асфаре... в Осетии. Омара тогда звали Ханом. Говорили, сам Унароков стоял перед ним стол­бом.

—  Ладно, предположим, он действительно палач и убий­ца, к нему мы еще вернемся. С кем вы были? — спросил Жунид, отметив про себя, что уже второй человек после Чернобыльского говорит ,ему о первоначальном и, может быть, тоже не настоящем) имени дербентского ювелира.

—  Где?

—  С кем грабили ювелирный ларек?

—  Ловишь,  майор? Ты же взял Зубера в церковном дворе.

—  Он молчит.

—  Ну, и дурак. Я с ним и был. Он камнем продавщицу огрел.

—  Зачем камень обернули в платок?

—  Феофан велел. Наказать надо было бабенку. Мужик ее дюже зажимистый стал.

—  Кто привозил ему украшения от Омара?

—  А ты, гражданин майор, я вижу, даром времени не терял: уж и про это унюхал.

Страх, видимо, понемногу отпускал Будулаева. Лицо его и жилистая худая шея снова приобрели свой первоначальный оттенок.

—  Отвечайте на вопрос.

—  Зубер сперва носил. Потом — уж после праздников — объявился Хапито. Говорили, из тюряги он бежал — не знаю точно. Не спрашивал: с Хапито лучше зря не вязаться...

—  Гужмачев?

—  Ага.

—  Куда вы должны были доставить перстень?

—  А к Феофану. Омар с ним дело имел.

— Что означают слова «вторая капля»?

Будулаев пожал плечами.

—  Не знаю. И Зубер не знает. Так лтарик кольцо назы­вал. Но болтать не велел.

—  Откуда он знал, что кольцо находится в скупочном отделе ювелирного ларька на рынке?

—  Хапито видел его там. Пахан еще год назад собрал на­ших, показал бумажку, на ей то кольцо было нарисовано. Ска­зал, кто первый найдет — от Омара будет иметь косую

[56]

Парамон говорил, не раздумывая, видно, твердо решив ничего не скрывать и попытаться спасти свою шкуру. Цыган прекрасно понимал, что за попытку убийства майора госбе­зопасности в военное время его мог судить трибунал, а это равносильно расстрелу.

—  Назовите членов вашей шайки.

На этот раз Будулаев насупился. Он. уже переступил границы воровского кодекса чести, давая свои показания, но теперь вопрос был поставлен настолько прямо и недвусмыс­ленно, что он заколебался.

—  А то сам не знаешь, начальник?

—  Я что знаю — то знаю. Ваше дело отвечать.

Цыган хрустнул пальцами рук.

—  Лады, майор. Я скажу, но помни...

Жунид поморщился. Он никогда не мог преодолеть сво­его омерзения к таким типам, как Будулаев. Ради собствен­ной выгоды готов выдать кого угодно. Для таких не сущест­вовало никаких нравственных норм. Нахов не в пример луч­ше. Конечно, может, он молчит потому, что запуган Омаром, но все же молчит...

Это было двойственное чувство, Жунид и сам не очень-то понимал его природу. Запирательство допрашиваемого в любом случае шло во вред расследованию, но упорство, ха­рактер преступника, остатки хоть каких-то, пусть до неузна­ваемости искаженных человеческих принципов, внушали ему невольное уважение.

Он сам не заметил, как брезгливо отодвинулся, когда Будулаев, повернувшись, задел его коленом сквозь одеяло.

—  Помнить должны вы,— твердо сказал Жунид.— В ваших интересах говорить, а не молчать. Итак — кто в шай­ке? Кто главарь?

—  Барон. Кто еще? Он — пахан и есть. Зубер... Был Даша-Гирей.

—  Почему был?

—  Он недолго. Сначала Хапито заявился. Потом чегото с Феофаном не поделили и Паша наладился в Новорос­сийск...

—  Еще.

—  Ну, я сам, Хапито...

—  Рахман?

—  Он совсем мало. Не доверял ему Феофан. Думсал, стукач. Проверить хотел.

—  На чем же он его проверил? На ограблении кассира Шахарской фабрики?

—  То не мое дело. Слыхать слыхал, а так оно или нет — не знаю.

—  Кто убил инкассатора? В Дербенте. Шестнадцатого апреля?

Будулаев замотал головой.

—  Знаю только, что дня за два перед тем Хапито и Паша- Гирей нагрянули к барону. Мировая пьянка была.

—  Здесь, в Черкесске, кто связан с шайкой?

—  Улита. Но Феофана она в глаза не видала. Никого дербентских не знает.

—  Кто вас подослал вчера? Кто поручил убрать меня? Или, может быть, медэксперта?

—  Не-е-е,— Парамон пошевелил ногой и, скривился от боли.— Не ее. Барон сперва сказал, чтобы я припух в Дер­бенте и не совал носа сюда. А опосля чего-то у них там пе­ретасовалось. Буй притопал, и они с Феофаном пошли к Омару...

—  Алексей Буеверов?

—  Он. Тоже — сука. Газиза тогда пришил, а сам раско­лолся. Ты про то помнишь, начальник, старое дело...

—  К Буеверову мы еще вернемся. Продолжайте — кто вас подослал?

— Барон. Кто же еще? Зубера твои огольцы сцапали. Ему барон припухать велел, а потом говорит, дуй в Черкесск, за тем самым колечком...

—  Что сказал Феофан, посылая вас?

—  Дал машинку. Пока, говорит, Шукай живой по земле ходит, не вертайся. Я за тобой, майор, двое суток мотался. А тут перепутал или что — не знаю. Промазал, выходит.,,

—  Стреляли вы в судебно-медицинского эксперта Зулету Хасановну Нахову,— сказал Жунид, изучающе глядя на Парамона.— Вас ввела в заблуждение фуражка, которую она надела.

—  Вон оно чего. Надо же...— на туповатом лице Будулаева появилось некоторое подобие улыбки.— Спутал, зна­чит...

— Ну, и сволочь,— прошептал Сугуров, не сдержавшись и добавил еще фразу по-цыгански.

Будулаев удивленно воззрился на него.

—  Чавел, что ли?

—  Цыган я,— сказал Арсен, презрительно скривив губы.— А ты позоришь все цыганское племя.

—  Не лайся. Скажи ему, майор! Нет такого закона ла­яться!

—  Ишь, какой законник,— усмехнулся Шукаев, закури­вая, и успокаивающе кивнул Сугурову.— Вернемся к делу, Будулаев. У нас нет времени. Вам сказали, почему вы долж­ны убить меня?

—  Сказали. Сказали, что мы все у тебя на крючке. Шевельнешь пальцем — и хана.

—  Где сейчас Буеверов?

—  В той хате, где меня Феофан прятал.

—  Дербентская, 21?

—  Ну, ты даешь! — искренне изумился Парамон.— Все, что ли раскопал?

—  Почти. Немного осталось.

—  Дока ты, майор.

— Кто выкрасил вам волосы в день ярмарки? Будулаев снова усмехнулся, посмотрел на Шукаева и покачал головой.

—  Не зря, видать, Феофан велел тебя пришить, началь­ник. И это усек...

—  Отставить болтовню,— посмотрев на часы, негромко, но резко сказал Шукаев.— Отвечайте йа вопросы коротко и точно.

—  Улита.

—  Откуда вам известно, что мы ее арестовали?

—  А Буй на что? Он сказал барону, что ихняя малина накрылась.

—  Все? Что еще можете добавить?

Парамон откинулся на подушку. Лицо его снова приня­ло угрюмое выражение.

—  А ничего. Что тут добавлять. Дурак я был, дурак остался.

—  Почему же такое самоуничижение?

—  «Само» .. что?

—  Почему себя дураком обозвал?

—  А потому. При Асфаре объедками жил, бока подстав­лял и теперь не краше. Башли, так те — барону, Хапито или Паше-Гирею, а нам с Зубером — шиши позолоченные...

—  Кто снабдил Гумжачева восточным костюмом?

—  Чего?

—  Халат, феску и чувяки — кто дал Хапито?

—  Она же. Улита. Из театра брала.

—  Почему вам не доверяли торговлю фальшивыми дра­гоценностями?

Парамон несколько секунд недоверчиво смотрел на Шукаева.

—  Опять темнишь, начальник? Какие еще фальшивые? Феофан сказал — у Омара Садыка все в ажуре, как на мо­нетном дворе...