—  Я стрелял наудачу, понимаете?.. Темно, хоть глаз выколи. Луна-то зашла... Да, простите, я забыл — сержант Доценко,— он привстал и козырнул Жуниду.

—  Оставьте,— с усилием сказал Шукаев.— Как вас зо­вут?

—  Иван Михайлович.

—  Где Бекбоев? Я его ранил, по-моему...

—  Тот, черный? Без памяти он. Ранение в грудь. На диване там лежит,— он махнул рукой в сторону другой ком­наты.— Я послал соседнего паренька позвонить из автома­та. Сейчас будет «Скорая». И наша машина подойдет...

—  Вот что, Иван Михайлович.— Я, пожалуй, ни на что сейчас не гожусь. Когда ваши люди приедут... ничего здесь не трогайте... Васюкову и обеих Щеголевых — в КПЗ управ­ления. Позвоните туда дежурному, пусть найдет следовате­ля по особо важным делам капитана Вадима Акимовича Дараева. Только под его началом произведете тщательный обыск здесь... По всей форме...

Тирада эта стоила Жуниду такого напряжения, что, кон­чив говорить, он бессильно уронил голову на стол и засопел, стараясь сдержать стон.

У ворот взревел и заглох мотор машины «Скорой помощи»

Утром следующего дня Шукаев был уже на ногах. С пе­ревязанной головой он сидел на диване в их комнате и, дер­жа в руках блокнот, собирался начать оперативное совеща­ние, как назвал бы подобный деловой разговор, скажем, Коноплянов. Шукаев же никогда не питал пристрастия к гром­ким названиям и не любил «играть» в работу, как иные, иначе говоря,— заниматься симуляцией деятельности. Его стиль — дело и еще раз дело, а совещания, когда в них назревала не­обходимость, он никак не называл и, собирая людей, заявлял будничным тоном: «Есть разговор».

Сейчас как раз наступило время, когда расследование разветвлялось и, чтобы уследить за всеми его ответвления­ми нужны были все наличные силы. Гоголев, поднявшийся в три часа ночи, чтобы выслушать Жунида, сказал ему: «Если дополнительно нужны люди,— дам. Вообще — каждый чело­век на счету, но я дам». Шукаев ответил, что воспользуется его предложением.

Сейчас опергруппа была в полном составе. Вадим Аки­мович и Арсен — оба невыспавшиеся, с воспаленными от бессонницы веками. Ни тому, ни другому за ночь не удалось сомкнуть глаз. Абдул Маремкулов и Семен Дуденко вопро­сительно поглядывали на Жунида и Дараева, видимо, заин­тересованные событиями минувшей ночи, о которых в управ­лении, кроме, конечно, начальства, никому ничего достовер­но известно не было. Однако, ни тот, ни другой вопросов не задавали.

— Вот что, друзья,— сказал, наконец, Жунид, оглядев всех.— Наступают горячие денечки. По-моему, мы держим их за хвост, и события будут развиваться гораздо быстрее Те­перь весь вопрос в том, кто окажется поворотливее — они или мы. Вчера, как видите, я был не на высоте, и вот ре­зультат...— он коснулся пальцем бинта на своей голове.— Так что прошу всех учесть мой печальный опыт. Преступни­ки, с которыми мы имеем дело,— люди страшные. Убийцы, для которых нет ничего недозволенного и недопустимого. Имейте это в виду...— он сделал паузу, вывел в блокноте карандашом цифру «1» — потом добавил: — Сегодня под утро Арсен и Вадим Акимович доложили мне новые данные по де­лам, которые мы расследуем. Сведения очень нужные, под­тверждающие некоторые наши предположения. Я сообщу о них, только вкратце: нет времени на подробные разговоры. Итак...

В двух словах он рассказал им об открытии, сделанном Сугуровым в Дербенте: старый их знакомый цыганский ба­рон Феофан третий, оказывается жив и здравствует, причем, судя по всему, не отказался от старого образа жизни, а лишь сменил профессию — кража и сбыт лошадей нынче не в моде, Да и не столь доходное дело, как прежде. Чем он занимается теперь, еще до конца не ясно, но связи его — подозритель­ный ювелир Омар Садык, человек, задержанный перед май­скими праздниками в ларьке ювелирторга, а затем бежав­ший,— говорят сами за себя. В их распоряжении благодаря Арсену имеются фотографии Омара Садыка и Феофана. Из­вестен и адрес дома, где должен «отсидеться» их сообщник, выслеженный в Дербенте Сугуровым, имя которого пока не известно.  

При обыске в доме Щеголевых, где обнаружена самая настоящая воровская «малина», изъят целый ряд веществен­ных доказательств, свидетельствующих о связи Улиты, а, возможно, и ее родительницы с преступным миром. Это два тюка пряжи с бирками шахарской прядильной фабрики, финка, мешочек с порохом и гильзами от охотничьего ружья шестнад­цатого калибра (Жунид заметил в скобках, что именно из такого ружья были убиты Барсуков и Кумратов) и гример­ный набор, принадлежавший Улите, работавшей гримершей в драматическом театре. Кроме того,— мужские сапоги со­рок второго размера со следами цементного раствора на по­дошвах.

Об аресте Галины Васюковой он им ничего не сказал, решив, что будет лучше, если о нем пока будут знать лишь Гоголев, он сам и Вадим Дараев. Осведомитель в аппарате управления — это было ЧП настолько неожиданное и выхо­дившее за всякие рамки, что на ее допрос из Ставрополя был приглашен полковник Шахим Алиханович Денгизов. Похищен­ная Васюковой бумага из дела об убийстве кассира и охран­ника Шахарской прядильной фабрики оказалась протоколом допроса Итляшева, зверолова и охотника, встретившего трех неизвестных на окраине леса в районе Псыжского моста. Жу­нид предполагал, что эти трое и есть убийцы.

— Можно вопрос? — спросил Сугуров.

— Пожалуйста, Арсен. Только покороче

— Жунид Халидович, я.    я до сих пор не могу понять, в чем соль этой путаной истории с кольцом.    Я не знаю, боюсь — могу подвести... сделать что-нибудь не так...

Шукаев усмехнулся и лицо его исказила гримаса боли,

— Черт,— сказал он.— Даже смеяться не могу, стреляет в затылке. Так вот, Арсен, чтобы ты знал: я сам очень смут­но себе все это представляю: не хватает многих деталей. И, прежде всего, самого кольца, о чем я скажу еще. А предла­гать тебе или кому-нибудь другому свою версию, пока никакне подтверждаемую,— не в моих правилах. Одно могу ска­зать: чувствую я — зацепились мы за дело незаурядное, и то мельхиоровое колечко может вывести нас на фигуру доста­точно крупную... Может, уже и вывело...— последние слова он произнес, словно никого тут не было, и он обращался к самому себе.

Сугуров слегка порозовел и больше ни о чем не спра­шивал.

— Вот что, мальчики,— продолжал Жунид, снова обво­дя карандашом единицу в своей записной книжке.— Первое, что нам надлежит сделать — это посадить надежных ребят возле Покровской церкви. Конечно, они не должны дать себя обнаружить. Дежурить придется дня два-три по моим сооб­ражениям. Так, Арсен?

— Да. Дня три. Я думаю, Цыганов не заставит себя ждать.

— Он такой же Цыганов, как я — шах персидский,— без улыбки сказал Шукаев.— Людей для засады даст Виктор Иванович Гоголев. Старшим пойдешь ты, Семен.

— Есть. Инструкции я получу у вас?

— Да. Они несложны. Приметы Цыганова,— так он себя назвал при аресте, а в беседке у барона Парамоном,— у тебя имеются. Этот самый Парамон в ближайшие дни, а, может, часы, появится у орехового дерева, которое растет во дворе Покровской церкви. Будет искать кольцо, которое он впопы­хах во время бегства с ярмарки сунул в дупло. Как найдет — берите его. Не найдет — тоже берите. Возможно, -он попы­тается отравить собаку — предупредите попа, не вдаваясь в подробности, чтобы убрал ее на несколько дней подальше. Славный пес, жалко, если погибнет. Вот все. Выполняйте.

— Есть. За людьми к кому я должен обратиться?

— Они тебя ждут внизу, в вестибюле. Посвятишь их в задачу в самых общих чертах. Сам понимаешь.

— Так точно.

— Ступай.

Дуденко вышел, притворив за собой дверь. Жунид вывел в книжечке цифру «2».

— Арсен, тебе снова отправляться в Дагестан. Но лишь после того, как мельхиоровый перстень будет у нас в руках. Не раньше. Тогда и обговорим детали. Возможно, поедешь не один.

— Хорошо бы,— просительно сказал Сугуров.— Хоть посоветоваться...

— Учись принимать решения самостоятельно... Не век же ты будешь при мне состоять.