Аймерик де Пегильян и Эльяс д'Юссель [260] Эльяс, ну как себя держать… [261] I. – Эльяс, ну как себя держать С той, без кого мне счастья нет? Она взяла с меня обет — Когда с ней буду возлежать, 5Желанья пылкие сдержать, А лишь прижаться потесней Да тихо целоваться с ней, — И вот позволила прийти! Могу ль обет не соблюсти? 10II. – Что ж, Аймерик, тут рассуждать! Вам случай упускать не след. Ведь вы, мой друг, не старый дед — Как можно с донной лечь в кровать И наслажденья не урвать! 15Нет, не такой я дуралей: Любовь обетов всех сильней. А клятва станет на пути — Нарушу, господи прости! III. – Эльяс, ведь я не плут, не тать. 20Даете вы дурной совет, — Повергнет он в пучину бед! Тем, кто готов ему внимать, Любви вовеки не понять. А клятве изменив своей, 25Ни в Донне, ни в царе царей Мне милосердья не найти. Нет, против клятвы не пойти! IV. – Но, Аймерик, зачем опять Нести бессмыслицу и бред! 30Какой же в этом будет вред — Свою красавицу ласкать И невзначай добычу взять? Потом, изволь, хоть слезы лей, Плыви за тридевять морей, — 35Святую землю посети И отпущенье обрети. Ригаут де Барбезьеу
(годы творчества – 1170–1200) [262] На землю упавший слон… [263] I. На землю упавший слон Поднимается опять, Коль начнут вокруг кричать, — Я, как слон, свалившись с ног, 5Без подмоги встать не мог. Такой проступок мною совершен, И так мне душу угнетает он, Что двор Пюи [264]осталось мне молить, Где есть сердца, способные дружить: 10Пусть к милосердью громко воззовут И снова встать мне силы придадут. II. Коль не буду я прощен, Счастья мне уже не знать! С песнями пора кончать, — 15Спрячусь, грустен, одинок, В самый дальний уголок. Кто Донною сурово отстранен, Тому вся жизнь – лишь труд, лишь тяжкий сон, А радость может только огорчить: 20Я не ручной медведь, чтоб все сносить, Терпеть, когда тебя жестоко бьют, Да и жиреть – коль есть тебе дают! III. Может, мой услышав стон, И простят меня, как знать? 25Симон-маг [265]Христу под стать Вознестись хотел, но бог Грозный дал ему урок: Господней дланью тяжко поражен, Был Симон-маг за дерзость посрамлен. 30И я был тоже дерзок, может быть, Но только тем, что я посмел любить. Не по грехам бывает грозен суд, Так пусть со мной не столь он будет крут! IV. Впредь я скромности закон 35Не осмелюсь нарушать. Фениксом [266]бы запылать, Чтоб сгореть со мною мог И болтливости порок! Сгорю, самим собою осужден 40За то, что чести наносил урон, Восстану вновь – прощения молить И Донны совершенство восхвалить, Когда в ней милосердье обретут Те слезы, что из глаз моих бегут. 45V. В путь посол мой снаряжен — Эта песня! Ей звучать Там, где я не смел предстать, Каяться у милых ног — И в очах читать упрек. 50Два года я от Донны отлучен, В слезах спешу к Вам, Лучшая из Донн, — Вот так олень во всю несется прыть Туда, где меч готов его сразить. Ужель меня одни лишь муки ждут? 55Ужель чужим я стал навеки тут? Жил в старину Персеваль [267] I. Жил в старину Персеваль, — Изведал вполне я Сам Персеваля удел: Тот с изумленьем глядел, На оружия сталь, На священный Грааль, — Так, при Донне смущеньем объят, Только взгляд 10Устремляю вослед Лучшей из Донн, – ей соперницы нет. II. Врезано в сердца скрижаль Свидание с нею: Взор меня лаской согрел, 15Я оробел, онемел, — Этим себе я Заслужил лишь печаль И сомненье, едва ль Я других удостоюсь наград. 20Но стократ Муки прожитых лет Сладостней радостей легких побед. III. Ласкова речь ваша, – жаль, Душа холоднее! 25Иначе я бы посмел Верить – не зря пламенел Молча, робея: И без слов не пора ль Знать, как тягостна даль 30Для того, кто, любовью богат. Вспомнить рад Хоть ваш первый привет, Хоть упованья обманчивый бред. IV. В небе найдется звезда ль, 35Что солнца яснее? Вот я и Донну воспел Как совершенства предел! Краше, милее Мы видали когда ль? 40Очи, словно хрусталь, Лучезарной игрою манят И струят Мне забвение бед, Тяжких обид и печальных замет. 45V. Жизнь не зовет меня вдаль, Всего мне нужнее Сердцу любезный предел. Все бы дары я презрел, — Знать бы скорее: 50Милость будет дана ль, Гибель мне суждена ль? Если буду могилою взят, Пусть винят — Вот мой горький завет! — 55Вас, моя Донна, очей моих свет! VI. Старость умом не славна ль? Вы старцев мудрее. Юный и весел и смел, Все бы резвился и пел, — 60Вы веселее! Юность в вас не мудра ль? Мудрость в вас не юна ль? Блеск и славу они вам дарят, Говорят, 65Покоряя весь свет, Как совершенен ваш юный расцвет. VII. Донна! Муки мне сердце томят, Но сулят, Что исчезнет их след: 70Милость приходит на верность в ответ. вернуться Эльяс д'Юссель был братом Ги д'Юсселя (см. выше); он писал в основном тенсоны (четыре из них – со своим братом Ги) и коблы, которыми он обменивался с Гаусельмом Файдитом (всего от Эльяса сохранилось семь стихотворений). вернуться Р. – С. 10, 37; 136, 5. Это единственная тенсона Эльяса, обращенная не к родственнику. вернуться По-видимому, Ригаут был небогатым рыцарем, уроженцем небольшого городка Барбезьеу, недалеко от Коньяка (в настоящее время в департаменте Шарант). Из творческого наследия этого поэта сохранилось 10 кансон и один плач. вернуться Р. – С. 421, 2. Уже древний биограф отмечал пристрастие поэта к метафорам из жизни животных; метафоры эти основаны на фантастических сведениях, распространявшихся «бестиариями» (средневековыми руководствами по изучению животного мира). вернуться В городе Пюи, по-видимому, время от времени собирались любители и знатоки поэзии, устраивавшие поэтические конкурсы. Поэтому слово «пюи» со временем стало обозначать самые эти собрания и сообщества городских поэтов. вернуться Симон-маг– по христианским преданиям, лжечудотворец, посмевший соперничать с Иисусом Христом, за что и был посрамлен и тяжко наказан. Ригаут де Барбезьеу сравнивает свои притязания на любовь дамы с дерзостью Симона. вернуться Феникс– по сведениям средневековых «бестиариев», чудесная птица, сжигавшая себя раз в пятьсот лет, чтобы затем вновь возродиться из пепла. вернуться Р. – С. 421, 3. В этой кансоне поэт ищет «опоры» своему любовному чувству в популярнейших в Средние века легендах о Персевале и поисках им священной чаши Грааля. Между тем в этих легендах как раз подчеркивалось целомудрие рыцаря, его полное безразличие к женским чарам. вернуться В данном случае Ригаут имеет в виду ключевую сцену всех романов о Персевале: в заколдованном замке юный рыцарь видит торжественную и полную затаенного смысла процессию, в которой проносят кровоточащее копье и волшебную чашу. Копье это должно соответствовать тому копью, которым была нанесена рана распятому Христу, чаша же – той чаше, в которую была собрана кровь Спасителя. Но Персеваль был слишком робок и не спросил о смысле увиденного и тем самым не помог освободиться от злых чар замку и его обитателям. |
