1917 Тусклая картинка Под небом тускло-синеватым, Ограждена зеленым скатом С узором белых повилик, Река колеблет еле внятно По синеве стальные пятна И зыби цвета «электрик». Обрывки серых туч осели К вершинам изумрудных елей И загнутым плащам листвы; А, ближе, ветер — обессилен И слабо реет вдоль извилин Болотно-матовой травы. Черты дороги — чуть заметны, Но к ним, как веер многоцветный, Примкнули кругозоры нив: Желтеет рожь, красна гречиха, Как сталь— овес, и льется тихо Льна синеватого разлив. Июль 1917 Ночью Ночь («Пришла и мир отгородила…») Пришла и мир отгородила Завесой черной от меня, Зажгла небесные кадила, Вновь начала богослуженье, И мирно разрешился в пенье Гул обессиленного дня. Стою во храмине безмерной, Под звездным куполом, один, — И все, что было достоверно, Развеяно во мгле простора, Под звуки неземного хора, Под светом неземных глубин. Пусть Ночь поет; пусть мировые Вершатся тайны предо мной; Пусть благостной евхаристии Торжественные миги минут; Пусть царские врата задвинут Все той же черной пеленой. Причастник, прежней жизни косной Я буду ждать, преображен… А, сдвинув полог переносный, Ночь — бездну жизни обнаружит, И вот уже обедню служит Во мраке для других племен. 1916 Ночью у реки Воды — свинца неподвижней; ивы безмолвно поникли; Объят ночным обаяньем выгнутый берег реки; Слиты в черту расстояньем, где-то дрожат огоньки. Мир в темноте непостижней; сумраки к тайнам привыкли… Сердце! зачем с ожиданьем биться в порыве тоски? Мирно смешайся с преданьем, чарами сон облеки! Чу! у излучины нижней — всхлип непонятный… Не крик ли? К омуту, с тихим рыданьем, быстро взнеслись две руки… Миг, — над безвестным страданьем тени опять глубоки. Слышал? То гибнет твой ближний! Словно в магическом цикле Замкнуты вы заклинаньем! словно вы странно близки! Словно ты проклят стенаньем — там, у далекой луки! Воды — еще неподвижней; ветви покорней поникли; Лишь на мгновенье журчаньем дрогнули струи реки… Что ж таким жутким молчаньем мучат теперь ивняки? 1916
Восход луны Белых звезд прозрачное дыханье; Сине-бархатного неба тишь; Ожиданье и обереганье Лунного очарованья, лишь Первое струящего мерцанье Там, где блещет серебром камыш. Эта ночь — взлелеянное чудо: Ночь из тех узорчатых часов, Зыблемых над спящими, откуда Рассыпается причуда снов, Падающих в душу, как на блюдо Золотое — груда жемчугов. Этот отблеск — рост непобедимой Мелопеи, ропоты разлук; Этот свет — предел невыразимой Тишины, стук перлов, мимо рук Разлетающихся — мимо, мимо, Луциолами горящих вкруг. Дышат звезды белые — прерывно; Синий бархат неба — побледнел; Рог в оркестре прогудел призывно; Передлунный облак — дивно-бел… В белизне алея переливно, Шествует Лунина в наш предел. 1917 Закатный ветер Веет древний ветр В ветках вешних верб, Сучья гнутся, ломятся. Ветр, будь милосерд! Ветви взвиты вверх, Стоном их кто тронется? Час на краски щедр: В небе — алый герб, Весь закат — в веселии. Ветр, будь милосерд! Я, как брат Лаэрт, Плачу об Офелии. Бледен лунный серп. Там — тоска, ущерб; Здесь — все светом залито. Ветр, будь милосерд! Кто во прах поверг, Близ могилы, Гамлета? Вздрогнет каждый нерв… И из тайных недр Память кажет облики… Ветр, будь милосерд! Верба, словно кедр, Шлет на стоны отклики. 1916 Ночной гном Жутко в затворенной спальне. Сердце стучит все страдальней; Вторят часы все печальней; Кажется: в комнате дальней По золотой наковальне Бьет серебром Безжалостный гном. Стелются гостеприимней Сумраки полночи зимней; В лад с молотком, все интимней Тени поют; в тихом гимне Ночь умоляет: «Прости мне!» Нежная мгла Кругом облегла. Жутко в безжизненном доме… Сердце изныло в истоме… Ночь напевает… Но, кроме Гимнов, чуть слышимых в дреме, Бьет, утомительно — гномий Молот в тиши, По тайнам души… |
