27 ноября 1911 Родной язык Мой верный друг! мой враг коварный! Мой царь! мой раб! родной язык! Мои стихи — как дым алтарный! Как вызов яростный — мой крик! Ты дал мечте безумной крылья, Мечту ты путами обвил, Меня спасал в часы бессилья И сокрушал избытком сил. Как часто в тайне звуков странных И в потаенном смысле слов Я обретал напев — нежданных, Овладевавших мной стихов! Но часто, радостью измучен Иль тихой упоен тоской, Я тщетно ждал, чтоб был созвучен С душой дрожащей — отзвук твой! Ты ждешь, подобен великану. Я пред тобой склонен лицом. И всё ж бороться не устану Я, как Израиль с божеством! Нет грани моему упорству. Ты — в вечности, я — в кратких днях, Но всё ж, как магу, мне покорствуй, Иль обрати безумца в прах! Твои богатства, по наследству, Я, дерзкий, требую себе. Призыв бросаю, — ты ответствуй, Иду, — ты будь готов к борьбе! Но, побежден иль победитель, Равно паду я пред тобой: Ты — Мститель мой, ты — мой Спаситель, Твой мир — навек моя обитель, Твой голос — небо надо мной! 31 декабря 1911
Ответ («Растут дома; гудят автомобили…») Растут дома; гудят автомобили; Фабричный дым висит на всех кустах; Аэропланы крылья расстелили В облаках. Но прежней страстью, давней и знакомой, Дрожат людские бедные сердца, — Любовной, сожигающей истомой Без конца… Как прежде, страшен свет дневной Дидоне, И с уст ее все та же рвется речь; Все так же должен, в скорбный час, Антоний Пасть на меч. Так не кляните нас, что мы упрямо Лелеем песни всех былых времен, Что нами стон Катулла: «Odi et amo» [6]— Повторен! Под томным взором балерин Дегаза, При свете электрической дуги Все так же сходятся четыре глаза, Как враги. И в час, когда лобзанья ядовиты И два объятья — словно круг судьбы, — Все той же беспощадной Афродиты Мы — рабы! 30–31 декабря 1911 Предчувствие («Во мгле, под шумный гул метели…») Во мгле, под шумный гул метели, Найду ль в горах свой путь, — иль вдруг, Скользнув, паду на дно ущелий? Со мной венок из иммортелей, Со мной мой посох, верный друг, Во мгле, под шумный гул метели. Ужель неправду норны пели? Ужель, пройдя и дол и луг, Скользнув, паду на дно ущелий? Чу! на скале, у старой ели, Хохочет грозно горный дух, Во мгле, под шумный гул метели! Ужель в тот час, как на свирели В долине запоет пастух, Скользнув, паду на дно ущелий? Взор меркнет… руки онемели… Я выроню венок, — и вдруг, Во мгле, под шумный гул метели, Скользнув, паду на дно ущелий. 1911 Властительные тени Зову властительные тени. А. Фет Египетский раб Я жалкий раб царя. С восхода до заката, Среди других рабов, свершаю тяжкий труд, И хлеба кус гнилой — единственная плата За слезы и за пот, за тысячи минут. Когда порой душа отчаяньем объята, Над сгорбленной спиной свистит жестокий кнут, И каждый новый день товарища иль брата В могилу общую крюками волокут. Я жалкий раб царя, и жребий мой безвестен; Как утренняя тень, исчезну без следа, Меня с лица земли века сотрут, как плесень; Но не исчезнет след упорного труда, И вечность простоит, близ озера Мерида, Гробница царская, святая пирамида. 7-20 октября 1911 Моисей («Пророк, чей грозный нимб ваятель…») Пророк, чей грозный нимб ваятель Рогами поднял над челом, Вождь, полубог, законодатель, — Всё страшно в облике твоем! Твоя судьба — чудес сплетенье, Душа — противоречий клуб. Ты щедро расточал веленья, Ты был в признаньях тайных скуп. Жрецами вражьими воспитан, Последней тайны приобщен, И мудростью веков напитан, — Ты смел смотреть во глубь времен. Беглец гонимый, сын рабыни, Чужих, безвестных стад пастух, Ты с богом говорил в пустыне, Как сын с отцом, как с духом дух. Ты замысл, гордо-необычный, Как новый мир, таил в себе, И ты, пришлец, косноязычный, Царю пророчил о судьбе. Пастух, — ты требовал народа, Раб, — совершал ты чудеса. Тебе содействуя, природа Тьмой облекала небеса. Вчера преступник, нынче принят Как вождь, ты был гордыни полн: Ты знал, что жезл взнесешь, и сгинет Погоня меж взметенных волн. Но что ж, несытый, ты замыслил? Тысячелетий длинный строй Ты взмерил, взвесил и исчислил, Как свой удел, как жребий свой. Народ пастуший и бездомный, Толпу, бродящую в песках, На подвиг страшный и огромный Ты дерзостно обрек в веках. Сказал: «Ты сломишь все препоны! Весь этот мир, он — мой, он — наш! Я дам тебе мои законы, — Ты их вселенной передашь! Что может мира жалкий житель? И что могу — я, человек? Ты будь моей мечты хранитель. Теперь, потом, в веках, вовек! » Назначив цель, ты, год за годом, Водил в пустыне племена, Боролся со своим народом, Крепил умы и рамена; Великий, строгий, непонятный, Учил мятущихся детей, Готовил их на подвиг ратный, Воспитывал ловцов людей. И день настал. В дали туманной, Ты, с Нево, взорами обвел Далекий край обетованный, Поник челом и отошел. Твой лик, спокойно-помертвелый, Взирал на ближний Галаад, Но знал ты, что во все пределы Твои глаголы долетят. Какие б племена ни встали, Какие б ни пришли века, Им всем вручит твои скрижали Твоих наместников рука! Как древле, грозный и безмерный, Над буйным миром ты стоишь, И свой народ, поныне верный, Ведешь державно и хранишь. |