7 января 1910 Кошмар («Эту женщину я раз единый видел…») Эту женщину я раз единый видел. Мне всегда казалось: было то во сне. Я ее любил; потом возненавидел; Вновь ее увидеть не придется мне. С ней вдвоем мы были где-то на концерте, Сближенные странно радостной мечтой. Звуки ясно пели о блаженстве смерти, О стране, где сумрак, тайна и покой. Кончилась соната. Мы перебежали Яркий блеск фойе и залы тихой мглы. Промелькнули лестниц темные спирали, Нижних переходов своды и углы. Наконец, пред дверью, почернелой, низкой, Словно сговорившись, стали мы вдвоем. Кто-то мне твердил, что цель исканий близко. Задыхаясь, тихо, я сказал: «умрем!» Женщина поспешно дверь открыла. Смутно Озарились глуби сумрачных углов. Комната была пустой и неприютной, У стены направо высился альков. И движеньем быстрым, — делая мне знаки Следовать за нею, — женщина вошла, Распустила косы, хохоча во мраке, На постель припав, любовника ждала. Раненное больно, сердце вдруг упало. Помню вновь проходы, отблеск на стене… Я вернулся к людям, к свету, к шуму зала. Мне всегда казалось; было то во сне. Январь 1910
Бессонница Луна стоит над призрачной горой; Неверным светом залита окрестность^ Ряд кипарисов вытянулся в строй; Их тени побежали в неизвестность. Она проснулась и глядит в окно… Ах, в полночь всё странней и идеальней! Как давит бедра это полотно, Как мало воздуха в знакомой спальне! Она молчит, и всё молчит вокруг, Портьеры, дверь, раздвинутые ставни. И рядом спит ее привычный друг, Знакомый, преданный, любовник давний. Он рядом спит. Чернеет борода И круг кудрей на наволочке белой. Он равномерно дышит, как всегда; Под простыней простерто прямо тело. Луна стоит. Луна ее зовет В холодные, в свободные пространства. В окно струится свет, и свет поет О тайной радости непостоянства… Встать и бежать… Бежать в лучах луны, По зелени, росистой, изумрудной, На выси гор, чтоб сесть в тени сосны, И плакать, плакать в тишине безлюдной! Под простыней тревожно дышит грудь, Мечты влекутся в даль и в неизвестность… Луна плывет и льет живую ртуть На сонную, безмолвную окрестность. 10 января 1910 Радостный миг …тот радостный миг, Как тебя умолил я, несчастный палач! А. Фет Когда, счастливый, я уснул, она, — Я знаю, — молча села на постели. От ласк недавних у нее горели Лицо, и грудь, и шея. Тишина Еще таила отзвук наших вскриков, И терпкий запах двух усталых тел Дразнил дыханье. Лунных, легких бликов Лежали пятна на полу, и бел Был дорассветный сумрак узкой спальной. И женщина, во тьме лицо клоня, Усмешкой искаженное страдальной, Смотрела долго, долго на меня, Припоминая наш восторг минутный… И чуждо было ей мое лицо, И мысли были спутаны и смутны. Но вдруг, с руки венчальное кольцо Сорвав, швырнула прочь, упала рядом, Сжимая зубы, подавляя плач, Рыдая глухо… Но, с закрытым взглядом, Я был простерт во сне, немой палач. И снилось мне, что мы еще сжимаем В объятиях друг друга, что постель Нам кажется вновь сотворенным раем, Что мы летим, летим, и близко цель… И в свете утреннем, когда все краски Бесстыдно явственны, ее лица Не понял я: печати слез иль ласки Вкруг глаз ее два сумрачных кольца? 1910–1911 Неизъяснимы наслажденья Всё, всё, что гибелью грозит, Для сердца смертного таит Неизъяснимы наслажденья. А. Пушкин Демон самоубийства И кто, в избытке ощущений, Когда кипит и стынет кровь, Не ведал ваших искушений, Самоубийство и любовь! Ф. Тютчев Своей улыбкой, странно-длительной, Глубокой тенью черных глаз Он часто, юноша пленительный, Обворожает, скорбных, нас. В ночном кафе, где электрический Свет обличает и томит, Он речью, дьявольски-логической, Вскрывает в жизни нашей стыд. Он в вечер одинокий — вспомните, — Когда глухие сны томят, Как врач искусный в нашей комнате, Нам подает в стакане яд. Он в темный час, когда, как оводы, Жужжат мечты про боль и ложь, Нам шепчет роковые доводы И в руку всовывает нож. Он на мосту, где воды сонные Бьют утомленно о быки, Вздувает мысли потаенные Мехами злобы и тоски. В лесу, когда мы пьяны шорохом Листвы и запахом полян, Шесть тонких гильз с бездымным порохом Кладет он, молча, в барабан. Он верный друг, он — принца датского Твердит бессмертный монолог, С упорностью участья братского, Спокойно-нежен, тих и строг. В его улыбке, странно-длительной, В глубокой тени черных глаз Есть омут тайны соблазнительной, Властительно влекущей нас… |
