Ночь 15/16 мая 1910 На пляже Я видел их. Они вдвоем на пляже Бродили. Был он грустен и красив; И не сходила с уст одна и та же Улыбка. Взгляд ресницами закрыв, Она шла рядом. Лик ее овальный Прозрачен был и тонок, но не жив. Качалось солнце, в яркости прощальной, Над далью моря. Волны на песке Чредой стихали, с жалобой печальной. Играл оркестр веселый вдалеке, Нарядов дамских пестрота мелькала… И не было приюта их тоске! Когда ж заката пышность отблистала, Замолк оркестр, и берег стал пустым, Как широта покинутого зала, — Коснулся их лобзанием святым Вечерний ветер. С жалобным укором, В безлюдьи море подступило к ним. И красный месяц сзади встал над бором, Провел по волнам яркую черту, На них взглянул неумолимым взором. И, взявшись за руки, одну мечту Постигли оба. Странным счастьем полны, Вошли в сиянье, кинув темноту. И долго шли, покорны и безмолвны. Вода росла и ширилась вкруг них, Чрез плечи их перебегали волны, Вдруг нежный ветер горестно затих, И смолк прибой; лишь лунный взор на страже Один сиял на небесах нагих. Все было пусто в море и на пляже, <1910> Офелия Офелия гибла и пела, И пела, сплетая венки, С цветами, венками и песнью На дно опустилась реки. А. Фет Ты не сплетала венков Офелии, В руках не держала свежих цветов; К окну подбежала, в хмельном веселии, Раскрыла окно, как на радостный зов! Внизу суетилась толпа безумная, Под стуки копыт и свистки авто, Толпа деловая, нарядная, шумная, И тебя из толпы не видел никто. Кому было дело до лика странного, Высоко, высоко, в чужом окне! Чего ж ты искала, давно желанного, Блуждающим взором, внизу, на дне? Никто головы не поднял, — и с хохотом Ты кинулась вниз, на пустой гранит. И что-то упало, с тяжелым грохотом, Под зовы звонков и под стук копыт. Метнулась толпа и застыла, жадная, Вкруг бедного тела, в крови, в пыли… Но жизнь шумела, всё та же, нарядная, Авто и трамваи летели вдали. 1911 Соблазнителю Лишь ты один владеешь ключами рая, праведный, утонченный, могущественный! Г. де Куинси Ко мне вошел ты. Соблазнитель, Глаза укромно опустив. Ты, милосердый победитель, Со мной был ласков и стыдлив. Склонив на шею мне несмело Две нежно-огненных руки, Ты тихо погрузил всё тело В истому пламенной реки. Ты все желанья, всё былое В моей душе дыханьем сжег, — И стало в мире нас лишь двое: Твой пленник — я, и ты — мой бог! Ты обострил мне странно зренье, Ты просветил мне дивно слух, И над безмерностью мгновенья Вознес мой окрыленный дух. И всем, во мне дремавшим силам, Ты дал полет, ты дал упор, Ты пламя мне разлил по жилам, Ты пламенем зажег мой взор. Когда ж воскликнул я: «Учитель! Возьми меня навек! я — твой!» Ты улыбался, Соблазнитель, Качая молча головой. Сентябрь 1909 Париж Le paradis artificiel [1] C'est une beatitude calnae el imniobile. Истома тайного похмелья Мое ласкает забытье. Не упоенье, не веселье, Не сладость ласк, не острие. Быть недвижимым, быть безмолвным, Быть скованным… Поверить снам, И предавать палящим волнам Себя, как нежащим губам. Ты мной владеешь, Соблазнитель, Ведешь меня… Я — твой! с тобой! В какую странную обитель Плывем мы голубой водой? Спустились лавры и оливы К широким белым ступеням… Продлись, продлись, мой миг счастливый, Дремлю в ладье, у входа в храм… Чья шея, гибкая, газелья, Склонилась на плечо мое? Не упоенье, не веселье, Не сладость ласк, не острие. Нет, ничего мечте не надо! Смотреть в хрустальный небосвод, Дышать одной тобой, услада Журчащих и манящих вод! Все позабыть, чем жил я прежде, Восторг стихов, восторг любви… Ты, призрак в голубой одежде, Прекрасный миг останови! Пусть зыблют бледные оливы Тень по широким ступеням. Я — недвижимый, я — счастливый, Я предан нежащим губам. Сверкает чье-то ожерелье Так близко… Милая, твое? Не упоенье, не веселье, Не сладость ласк, не острие… вернуться Это безмятежное и неподвижное блаженство. Ш. Бодлер (фр.) |
