— Шесть, — сказала она.

— Найти могилу с тонной кирпичей.

Речь шла о начале второй части операции — под названием «Янтарная гробница». Если записки не смогут дать ответа на все вопросы (выяснится, что игра — это просто сумма навыков, а не процедура, поддающаяся описанию), мы используем еще один ход, хотя тут шансов на успех было маловато. Для этого во дворце уже подготовлено все необходимое. Если повезет, мой мозг вернется назад тщательно пластифицированным. И чтобы защитить его, нужно надежное укрытие, куда соперничающие цари, грабители и случайные люди не сумеют проникнуть. Отсюда и выражение «тонна кирпичей».

— Пять.

— Найти пять компонентов геля, чтобы ожить.

Я сохраню мой мозг и попутно тело (если уж быть точным, тело и мозг 9 Клыкастого Колибри, но с моим сознанием) в быстро затвердевающем коллоидном веществе. Над этим несколько десятков лет работал «Алкор», [509]пытаясь найти альтернативу крионике, но положительные результаты у них появились лишь два-три года назад. В Стейке мы видели несколько не самых привлекательных фильмов про опыты на макаках. Должен сказать, что обезьяны на экране выглядели очень даже ничего, видимо, привыкли к новым телам.

В лаборатории Уоррена приспособили новый рецепт к низкотехнологическим (точнее, нетехнологическим) средствам, которые несложно отыскать в прошлом. Мы сочинили мнемонический стишок для восьми ингредиентов (битума, пчелиного воска, копаловой смолы и других веществ) и еще один, более длинный, для процедур обогащения и замешивания. Я предполагал, что меня заставят поучаствовать в данном процессе. И действительно, в течение последних дней в Стейке я четыре раза готовил этот состав и испортил только один замес. О, я стал крутым спецом настоящий Железный шеф. [510]Нет проблем.

— Четыре.

— Задействовать противовесы, чтобы заблокировать дверь.

— Три.

— Запечатать записки, запустить противовесы крышки и не забыть пописать.

То есть для подстраховки я должен оставить вторую копию записок об игре в гробнице. Противовесы должны были медленно опустить крышку на гроб. Третий пункт объяснялся просто: мы не хотели, чтобы на коллоид воздействовали жидкости, кроме крови.

— Два.

— Разогреть гель, установить противовесы и отослать прочь своих людей.

— Один.

— Вскрыть две вены — и делу конец.

— Нуль.

— Забраться в гель и проснуться героем.

Эта часть меня тоже не особо радовала. Мне предстояло обвешаться мешками с песком, один из них привязать к шее, погрузиться с головой в теплую жижу, выдохнуть, сосчитать от десяти до нуля и вдохнуть.

— Хорошо, — сказала Марена. — Продолжаем. Назови три фильма Феллини.

— Кхе, «Сатирикон», «Дорога», «Рим»… нет, последний вычеркни. Мне нравится «Восемь с половиной»…

— Повтори цифры в обратном порядке: 9049345332.

— 2335439409.

— Превосходно.

— Я возьму монеты Замбии за десять тысяч, Алекс. [511]

— Здесь вопросы задаю я.

— Извини.

— Если ты выкрасишь стороны тетраэдра красным или синим, то сколько разных цветовых узоров получишь?

— Ммм… пять.

— Можешь немного рассказать нам о твоей матери?

Дьявольщина. Я так и знал — спросят что-нибудь эдакое. Лизуарте обмолвилась: когда они просматривали данные другой загрузки (я говорю об опыте с Соледад), то решили, что в следующий раз немного раскачают меня эмоционально. Чтобы зажечь еще несколько слоев гиппокампа. Ну да ладно. Я стал рассказывать, как мать обучала меня игре, как мы нарвались на неприятности с fincas… [512]Может, меня излишне напичкали медикаментами, только я вдруг осознал, что плету и плету все дальше — о больнице, об арестах в Т’оцале, о том, что это была моя вина. Todo por mi culpa. Все это моя вина, моя вина, черт побери. Черт побери.

— Los Sorreanos están un grande calamidad, — сказал я тогда.

Помню, было утро, потому что мне дали тосты из белого хлеба. «У Сорреано большая беда».

— Diciendo debido a Teniente Xac? — спросила как бы невзначай добрейшая сестра Елена. «Ты хочешь сказать — из-за лейтенанта Хака?»

Конечно, что мог ответить глупый, нетерпеливый семилетний ребенок? Наверное, я забыл, что нельзя говорить… Должно быть, слишком обозлился, а может, просто хотел внимания или важничал.

— Mi padre y Tio Xac van a quemarse la casa Sorreano, — заявил я. «Мой отец и дядя Хак сожгут дом Сорреано».

Черт, черт, черт. Todo por mi culpa. Через дверь я уставился на Хомам, дзету Пегаса — она едва проступала в предрассветной мгле в левой нижней части проема. Эта неяркая звезда приятного желтоватого оттенка появляется в довольно пустынной области небесного свода между Фомальгаутом и Вегой. Я замолчал. Последовала пауза.

— Хорошо, — произнесла Марена децибела на два тише, чем обычно. — Ладно. Теперь реши, пожалуйста, уравнение xразделить на xпять раз в кубе на xв квадрате плюс xравно нулю.

Вопросы и ответы продолжались еще час. В три сорок пять Лизуарте предложила нам сделать минутный перерыв. Хотя загрузка, конечно же, шла своим ходом. Марена дала мне глотнуть «Ундины» через соломинку.

— Спасибо, — поблагодарил я. — Кажется, это то, что мне надо…

Прощаться не имело смысла — ведь я никуда не исчез. После вопросов и ответов мне даже сна не полагалось. Я должен был вытащить голову из этого металлического ануса и спуститься по земляной горе. А здесь оставалось мое второе «я», и его уже окружали совсем другие реалии…

Но если я был тем «я», которое обрело себя в древности… м-да…

— Я бы хотел попрощаться от имени своей полной копии, сказал я.

— Да, — ответила Марена. — Ни пуха, мальчик.

— К черту.

— Ты их поразишь насмерть.

— Спасибо.

Она взяла меня за руку. Какие нежности. Ты смотри с этим дерьмом поосторожнее.

— Отлично, — засмеялась она. — Едем дальше. Назови своего первого голожаберного моллюска.

— Hermissenda crassicornis.

Снаружи занимался рассвет. Наверное, из-за красной лампы небеса казались зеленоватыми. Иш-Чель оранжево сияла и явно увеличилась. Я закашлялся.

— Имя твоей первой настоящей подружки?

— Ее звали Джессика Ганнисон.

— Кто говорил голосом Микки-Мауса?

— Подожди секунду, — попросил я.

У меня болел язык. Я не сводил глаз с Иш-Чель. Теперь она сменила цвет на красный, и Вега, находившаяся над ней и чуть левее, тоже заалела, а потом ниже появилась третья багровая звезда, их стало пять, девять, тринадцать, и эти точки начали сливаться… Я понял: это капли крови, которые капают с моего языка на сложенную петицию Оцелоту Один в Чреве небес. От ударов гигантского ствола черного дерева вибрировали камни.

— Джед? — донесся до меня голос Марены.

У меня все хорошо, попытался ответить я, но рот у меня полнился болью и кровью. Что-то я запамятовал. Не волнуйся, хотел произнести я, вообще-то у меня все распрекрасно. Возникло ощущение, что я вот-вот отключусь, словно после бессонных суток, и одновременно во всем теле чувствовалась легкость. Я вдохнул струю загустевшего воздуха. Чего в нем только не намешано — дым жертвоприношений, запахи дикого табака, гераниевых почек, паленой кожи, кинзы, каучука, пузырящихся кристаллов копаловой смолы и еще один сильный аромат из прошлого, счастливого прошлого, ах вот оно что — шоколад…

Постой.

Я забыл кое о чем — не…