Лишь небольшая часть сооружений сохранилась до наших дней, как и в Ише. Но в отличие от него развалины Теотиуакана в начале двадцатого века раскопали и отреставрировали. Я провел здесь несколько недель в 1999 году и был неплохо знаком с археологической картой. Теперь я понимал, насколько халтурными и недостоверными являются реставрационные работы Института национальной этнографии и истории Мексики. Но даже если бы их выполнили идеально, я не узнал бы это место сейчас, хотя и исследовал его когда-то, — здесь обнаружилось столько нового и неизведанного, что я диву давался. Туристам показывали центр с его бурым каменным теокалли [640] — и более ничего, а ведь когда-то вокруг простирался многолюдный и неоглядный город — грандиозная конструкция из взаимосвязанных ульев, которые казались единым зданием. Они заполонили долину и ее склоны, включая Серро-Гордо. Передо мной предстал ландшафт агрессивной архитектуры, какая обычно ассоциируется с Гонконгом или Лас-Вегасом, а не с Древним миром. Практически незаметные с высоты узкие проходы были проложены между широкими кварталами, где обычно селились обширные семейства, целые кланы, и отсюда мне сперва померещилось, что я смотрю на ближневосточный город — во всяком случае, с постройками Старого Света вы не нашли бы много общего. Если бы не такие мелочи, как цвет и стиль, иллюзия сохранялась бы дольше. Как в Манхэттене, главная ось планировки чуть уклонялась на восток от севера, в данном случае на 15,25 градуса — на Кохаб. [641]Прямо от нас уходила вдаль длинная прямая цепочка углубленных площадок и широких стен, предназначенных для зрителей. Впоследствии ацтеки назовут ее Улицей Мертвых. Но, даже судя по тому, что мы видели в двадцать первом столетии, это была не улица и не церемониальная дорога, а скорее ряд взаимосвязанных площадей, ощетинившихся башнями, о которых во время реставрации не имели ни малейшего представления. Теперь перед моим восхищенным взором красовались черно-красный мул Урагана, черно-белый мул Нефритовой Карги, черный и лазурный мул Сотрясателя. Первая пирамида, громада из громад, могла поспорить масштабом с окружающими холмами. Для людей ли ее строили? Казалось, положи стальной шар на землю, и он покатится к этой махине. Обескураживающая весомость массивного храма не допускала инакомыслия. Да и кто мог взбунтоваться против вечной твердыни? Огонь непрерывно горел здесь сорок четыре года со времени последнего разрыва в цикле, правда, через одиннадцать солнц его погасили, чтобы не рассердить Проказника, Черного Жевателя. По окончании затмения его снова зажгли — от солнечного луча.

Мул Нефритовой Карги (гораздо позднее он будет называться пирамидой Луны) возвышался в конце этой гигантской улицы. Он находился слишком далеко, чтобы ясно видеть его за дымом и паром. Вокруг него суетилась какая-то живность. Птицы? Или у меня в глазах мелькает? Третий великий мул, поражавший грозной мощью своей архитектуры, единственное синее здание в городе, дом общины Сотрясателя Звезд, стоял на своем месте — на юго-восточном окончании главной оси, словно ладья, занявшая позицию на королевской вертикали. Он проигрывал в размерах своим предшественникам, однако внушал не меньше трепета. Его замысловатая отделка была восхитительна — она могла дать фору реконструированному варианту, который спустя столетия обнажит более ранний фасад. Мул воплощал южно-майяский дух, о чем свидетельствовали украшавшие его сплетенные змеи, и при этом геометризованные формы отсылали вас то ли к кубизму, то ли к мексиканскому стилю, бог знает отчего храм одновременно вписывался и не вписывался в окружение — еще одна добавка асимметрии, очередной диссонанс.

В центре основной оси на большой площади перед мулом Урагана находился четвертый элемент. Его не было на чипе Чакала. 2ДЧ не говорил о нем, и в археологических реконструкциях он тоже отсутствовал. Как же они могли его упустить? Черт побери, он такой большой — почти отвесный конус торчал, словно зеленый палец, чуть ли не достигая высоты мула. Я пригляделся. Оказалось, это некое подобие открытой пагоды с тринадцатью этажами или платформами, разнесенными приблизительно на пять рук. По ней, как муравьи, ползали обнаженные люди. Серые полосы покрывали их тела. Рабы. Я решил, что сооружение, очевидно сделанное из тростника и дерева, и есть шканакатл, тот костер тщеславия, о котором говорил 12 Кайман. Его завершат и начинят подношениями к наступлению темноты, и когда кормильцы спустятся с Жевателя, оно загорится новым огнем второго рассвета.

Мул Нефритовой Карги выходит на основную ось — стоит там, как генерал на параде, а вот мул Урагана смотрит в пустоту. По другую сторону главной улицы расположена площадь среднего размера, чтобы как-то уравновесить массивное здание. Но она слишком мала, и выпуклая громада одна-одинешенька взирает на запад, отчего возникает чувство одиночества и утраты. А вкупе с ними — недоумение. К примеру, вы видите классическую статую атлета с поднятой рукой. Но она отломана у плеча, и вы не знаете, то ли он приветствует кого-то, то ли бросает копье, то ли замахивается мечом. Или вы слышите повторяющуюся музыкальную фразу без концовки, и это так вас достает, что вы сами сочиняете продолжение и начинаете мурлыкать его себе под нос. В общем, великий город замер в странном ожидании… или предвкушении. Что-то должно было случиться. Наверное, то же испытывала мисс Хэвишем [642] — вот, мол, накрывается пышный стол для важного гостя, визитера из большого мира, и он вот-вот заявится.

Наши носильщики застыли в нерешительности. Мой забормотал короткую молитву-оберег на деревенском диалекте: «Пращуры, не дайте мне пропасть», но 12 Кайман поторопил их, и мы двинулись вперед и вниз. С подвески-гребешка у меня капало, носовая перегородка побаливала. Ступенчатый спуск не петлял, как дороги в Старом Свете. С непривычки я несколько раз спотыкался и чуть не свалился. Нас обволакивали запахи вывешенного на солнце чили, варящейся кукурузы, сжигаемых фекалий и землистый дух недавно расколотых глыб кремня и обсидиана. Из кварталов, где располагались мастерские по обработке камня, доносились непрестанный треск и шуршание, словно там обосновались тысячи жуков-щелкунов и загадочных цикад. Белолицый регистратор из дома Ауры подошел к нам, попросил назвать имена, положение, общее количество людей и зафиксировал все это узлами на клубке веревок наподобие инкских кипу. [643]

Мы перестроились. В нашей группе осталось только двадцать человек. Это показалось мне нехорошим знаком. Отряд снова двинулся вниз. Когда мы поравнялись с вершиной мула Урагана, его углы приподнялись, разные уровни в какой-то логической прогрессии то возникали в поле зрения, то исчезали, в необъяснимом ритме танцевали крутые скаты, пологие террасы, отвесные плоскости.

Наконец мы спустились в долину и приблизительно в полумиле от района теокалли свернули на запад с торговой дороги на другую, которую я назвал бы пешеходной улицей. Она была битком забита, и люди 14 Раненого шли впереди нашей колонны, размахивая бичами — прогоняя с пути всякий сброд. «Дорогу, дорогу преподобному отцу полковнику». [644]Мы неторопливо миновали ряд дверей. Их недавно укрепили с помощью камней и обвязали веревками. Гм. Здесь что, ждут беспорядков? Слишком много моряков в городе?

Горожане расступались перед нами. Они смотрели на нас не с враждебностью, а с откровенным любопытством, и я слегка забеспокоился. Может, дело в раскраске? Майя размалевывали лица только в определенных случаях. Теотиуакане же не выходили из дома без «макияжа». Кроме того, лицевая раскраска была здесь агрессивно-абстрактной. Темные полосы, словно маска-домино, скрывали индивидуальные черты, делая всех похожими друг на друга, если только не считать точек принадлежности к клану, но я этих символов не знал. У некоторых краска кое-как маскировала язвы и гнойники, и вообще у многих был нездоровый вид. Все время кто-нибудь кашлял или отхаркивался. Тут у них туберкулезная палочка, подумал я. Нездоровые условия. Должно быть, много паразитарных инфекций, наверняка есть неклассифицированные болезни… ну да, нам только этого не хватало.