У здоровенных входных ворот мне пришлось объяснять громилам из службы безопасности, кто я такой. По тому, как они меня проверяли, у меня создалось впечатление, что миссис Парк крупная шишка. Охранник дал мне временный бедж, и я застегнул его на правом запястье. Въехав внутрь, я остановился там, где мне велели. Передо мной высился угрожающе изящный комплекс зданий, отделанных драйвитовскими [115]панелями. Вылизанный парк украшала гигантская зеленая скульптура в виде трех переплетающихся колец, которые отражались в большом округлом пруду. В главном здании было шесть этажей — больше, чем в других. Стеклянные створки разъехались, и я вошел. Атмосфера помещения досаждала своей искусственностью. Под потолком шла галерея с конференц- и тренажерными залами, на полу стояла в вазоне громадная Дугласова пихта, увешанная сферическими видеоэкранами, на которых сияли счастливые лица Детей Разных Народов. Меня встретила длинноволосая женщина, назвала исковерканным именем и провела по некоему подобию атриума, где находились кафе «Жизнерадостный гурман» и большая каменная жаровня для пиццы. Кучка технарей обогнала нас — одни на сигвеях, [116]а другие, как я догадался, на скользовках.
— Нам сюда, — сказала она и махнула рукой, словно приглашая: «Идемте, будет весело, вот увидите».
Я кивнул и, подражая ей, пропищал спасибо.
Представить только, что это будет за работенка, подумал я. Еще душ заставят принять. Шутка. Душ я принимаю. Иногда.
— Профессор Мора говорит, что вы один из майя, — добавила женщина.
Произнесла она это в рифму с «шея».
— Да, чоланский майя, — ответил я и в стотысячный раз подумал, что во множественном числе майя будет «майя». Группа языков называется майяской. Вы говорите на майяском с майя о майя.
— По-моему, это совершенно очаровательно, — улыбнулась она.
Моя сопровождающая была высокой, с копной светлых волос, напоминавших руно, в общем, хорошенькой на овечий манер.
— Неужели? Что именно? — спросил я.
— Ну то, что вы из Южной Америки, и все такое.
— Из Центральной Америки.
— Пардон.
— Мы не из Южной Америки, — проговорил я. — Мы из Центральной Америки. Это примерно к северу от Панамы.
— Как это увлекательно. — Она рассмеялась. Мы прошли по пандусу на второй этаж мимо пустого проекционного зала, оформленного в ретростиле тридцатых. — А знаете что? — повернулась ко мне овечка. — Две недели назад я ходила на лекцию к х’мену.
— Вот как.
— Он научил нас, как стать майяским хранителем снов.
— Здорово. И что же для этого нужно?
— Он сказал, что майя в духовном плане были очень продвинутыми.
— Правда?
— Мы пришли, — пискнула овечка.
Она повела меня в приемную с черным полом и зелеными диванами в стиле «джинн» — словно негатив сцены из «Одиссеи-2001». [117]Оттуда секретарша проводила нас в некое подобие торгового зала, где сидели явно счастливые работники в индивидуальных стеклянных боксах, стояли автоматы с кофе и сэндвичами, а рядом — столики с приправами, кофеварочные автоматы «Капрессо», маленькие холодильники «Саб-Зеро» [118]с наклейками на них, гласящими что-нибудь вроде «амарантовое молочко [119]здесь». Мы прошли в зону, устланную ковром, и девица заглянула за приоткрытую дверь. Тот, кто находился внутри, вероятно, подал знак, и овечка пропустила меня.
Марена Парк сидела, скрестив ноги, на рабочем столе и смотрела на большой зеленый экран, лежащий у нее на коленях. Это была одна из модных новинок, которая реагирует на движение рук владельца с большого расстояния, — Марена рисовала что-то, держа палец на некотором удалении от монитора. Она оказалась меньше, чем я представлял по фотографиям, чуть не на голову ниже меня, отчего походила на подростка. Лицо у нее было более плоским и корейским, чем на постановочных снимках, но такой она мне нравилась больше — «лицо как полная луна», если воспользоваться выражением из «Тысячи и одной ночи». Я оценил ее костюмчик от Иссея Мияки — поточного производства, видимо, для катания на коньках, — нечто плиссированное и серое из полиамида, словно она появилась здесь из роскошного спортивного будущего. Марена подняла палец, давая понять: освобожусь через минутку. Я обвел взглядом комнату. Ого, какой аквариум на 125 галлонов, вделанный в стену. А в нем — новый вид сверкающих золотых рыбок от «Монсанто». [120]Я попытался сдержать улыбку. Иммунная система этих тварей никуда не годится — они страдают инбредной депрессией, и стоит два раза постучать по стеклу, как у них сдуру начинается общее заражение крови. На полу рядом со столом лежали срезанная наискосок игральная доска для го из японского багряника и старинные чаши тутового дерева, полные розовых игровых фишек из ракушек вымершего моллюска. Комплект должен стоить не меньше сотни тысяч долларов… Окно кабинета выходило на северо-запад, был виден плывущий над зелеными кронами символ Диснеевского парка — сфера под названием «Космический корабль Земля», напоминающая старый футбольный мяч в затянутом ряской пруду. Марена подняла на меня глаза.
— Привет, подождите секундочку, — сказала она. Голос тоненький, но не высокий. Как у жокея-мужчины. Последовала пауза. — Ну так перетолмачьте это на санскрит. Или на чем они там болтают? В чем проблема-то?
Я не сразу понял, что у нее в ухе телефон. Садиться я не стал, чувствуя, как мое сердце колотится о грудную клетку. Сунул руки в карманы и подошел к большой полке с безделушками, висящей на восточной стене. Мое внимание сразу привлекли большие медные часы с прозрачным корпусом, судя по всему сделанные в 1950-х. Из пяти вращающихся зубчатых колесиков четыре отсчитывали время по майяскому календарю, а пятое, самое большое, — георгианские даты, начиная с 3113 года до н. э. и заканчивая 21 декабря 2012 года. Увидел я и кольцо из лицевых глифов, но особого смысла в них не нашел. Может, это просто кто-то сделал от фонаря. Рядом стояли другие часы, поменьше, с треугольным масонским циферблатом, на котором было написано: «Уолтам. 17 камней. Возлюби ближнего»; остальные вещи на полке представляли собой награды — маленькие серебряные кубки за победу в турнире по го и по скалолазанию, две пружинки «Вебби», [121]Всемирная премия за достижения в области бесплатного программного обеспечения, несколько призов, присуждаемых обозревателям компьютерных игр, две тощенькие стеклянные пирамидки Академии интерактивных игровых искусств и наук, масса всяких фиговин, о которых никто и слыхом не слыхивал, и, на самом заднем плане, словно Марена не хотела, чтобы кто-нибудь подумал, будто она придает этому значение, статуэтка «Оскара» (одна шестая натуральной величины), облаченная в костюм из «Нео-Тео». Она стояла там, словно Христос в толпе восторженных нефитов. [122] Вы по-настоящему любите меня? [123]подумал я. — Меня, маленького, царя мира?»
Хотелось, чтобы был кто-нибудь, кого я мог бы поблагодарить. Что ж, пожалуй, я должен поблагодарить Сатану, который позволил мне променять мою душу на это мгновение. Напротив полки с наградами висел на стене детский рисунок — Санта-Клаус, держащий большой универсальный дистанционный пульт, с помощью которого он управлял стадом северных оленей-роботов. Листок, прилепленный скотчем, частично закрывал сибахромовую [124]фотографию в рамке. На ней миссис Парк свешивалась головой вниз с выступа желтоватого гранита — пальцы у нее на ногах явно отличались обезьяньей цепкостью. Надпись над снимком гласила: «Одиночное восхождение “Шоколадная свастика”, E7 6c, [125]Халам-Вью-Батресс, [126]гравелит, [127] 14/9/09». Рядом я увидел маленькое по сравнению с первым фото в рамочке, в выпяченных кодаковских синевато-коричневатых тонах 1950-х годов: молодая кореянка с нетерпеливым выражением лица, одетая в форму летчика американских ВМС, бок о бок с пятизвездным генералом, чье лицо показалось мне знакомым, а на заднем плане пыльный B-29. На носу его были нарисованы две игральные кости, выпавшие в сумме на семерку, и грудастая брюнетка, а еще там красовался девиз «Удвойся или уходи». [128]В левом верхнем углу снимка я разобрал сделанную от руки подпись: «Пак Юнг с неизменной благодарностью за службу “В небе, где нет границ” [129] — главнокомандующий союзных сил генерал Дуглас Макартур, Кадена, 12/27/51».
