Допустим, Уоррен хочет сохранить все в тайне. Но тогда почему компания позволила Таро дать интервью «Тайму»? Если уж они не могли предотвратить публикацию Кодекса (о нем знало слишком много людей, занимающихся майяской цивилизацией), то попросили бы профессора наплести газетчикам какую-нибудь чушь…

— Хотите увидеть нынешнее игровое поле? — прервал мои размышления Таро.

— Конечно, — ответил я.

— Вообще-то я вам его не должен показывать, поскольку дело это абсолютно секретное, но вы же помогали в его разработке, и я знаю: вам можно довериться.

Я сказал спасибо. Черт. Я настоящий pisado. [102]Все это меня немного доставало.

Таро кликнул по экрану.

Ух ты, подумал я. Просто. Изящно. Иногда смотришь на что-нибудь и видишь: да, вот оно.

Черт, почему же я сам до такого не допер?

— Угу, — буркнул я. — Это основано на том самом Кодексе?

Он ответил, что большей частью да.

Следующие полчаса я кликал по доске, опробовал разные календарные варианты, привыкал к интерфейсу. Оказалось не так трудно, как я опасался. Люди думают, что размеры игровых полей всегда одинаковы, что у крестиков-ноликов всегда девять квадратов, а у шахмат — шестьдесят четыре. Но на самом деле это не так. Некоторые обучают новичков на доске с тридцатью шестью клетками. У сёги, японских шахмат, восемьдесят одна клетка. У стандартного поля го триста шестьдесят одна клетка, но даже серьезные профи иногда играют быстрые партии на доске в восемьдесят одну клетку. Спецы по крестикам-ноликам соревнуются на больших многомерных досках. В феодальной Японии генералы и придворные сражались в сёги на доске из шестисот двадцати пяти сегментов, используя всякие идиотские фигуры вроде синих драконов, злых волков и пьяных слонов. И конечно, в эпизодах 1–2, 1–3, 1–20 и 3–14 Кирк и Спок [103]проводили досуг за трехмерной шахматной доской, копии которой теперь предлагает «Франклин минт». [104]То же самое можно сказать и об игре жертвоприношения — вы играете на большой или маленькой доске, не меняя правил или даже меняя их, а иногда и всю стратегию. Но чтобы хорошо приспособиться к новой доске, требуется время. Я мог еще лет десять обкатывать новинку. Черт возьми, вот ведь оно как должно быть, думал я. Если бы я пользовался такой версией, то имел бы миллиарды, а не миллионы. Компания Таро наверняка играет на бирже с помощью этой штуки, а если нет, то они просто идиоты. Ладно, забудь об этом. Сосредоточься.

— Думаю, что готов попробовать, — решился я.

— Хорошо, — сказал Таро. — У меня есть первый вопрос.

Из карманчика для часов я вытащил упаковку жвачки. «Ахпаайеен б’ахе’лах к’ин ик’…» — произнеся. («Я заимствую дыхание этого дня».) Пять раз постучал по экрану, бросил несколько так называемых виртуальных семян на игровое поле и украдкой оглянулся на ОМОД. Когда штуковина начала соображать по-настоящему, по жидкости пошли вибрации. Я кивнул, дескать, можно стартовать.

Таро сперва подкинул мне несколько простеньких вопросов, потом стал задавать потруднее. Внезапно новое поле показалось мне больше, чем я рассчитывал, мои бегунки вполне могли потеряться на этих просторах и вернуться лишь спустя некоторое время после Большого схлопывания. [105]А ОМОД был противник хоть куда. Я сразу понял, что с игроками такого класса еще не сталкивался. Он явно опережал всех. Но первый бросок я отыграл не так уж и плохо. Игра принадлежала к тем областям жизни, в которых я не испытывал недостатка в уверенности.

— Сейчас явится наш лучший студент, — сообщил Таро часа два спустя. — Хотите сыграть в прогноз в реальном времени?

Я согласился не без волнения. Ибо в соревнованиях никогда не был силен.

— ИК — вниз по лестнице, — сказал Таро. Он имел в виду изолированные комнаты. Отлично, я выразил восторг.

«Что происходит?» — время от времени спрашивал я себя.

Попросил перерыв, отправился наверх, набрал эспрессо из четырех кофейных автоматов, прикупил пакетик «джелли белли» [106]и вернулся. Таро повел меня еще ниже по холодному коридору в маленький конференц-зал.

— Чувствую себя как школяр перед испытанием, — поделился я.

— Ну вы же знаете, я все люблю испытывать, — отвечал Таро.

— Если я покажу хороший результат, мне дозволено будет увидеть Кодекс?

— Если Марена Парк разрешит.

Я подумал, что он имеет в виду какое-то место, но Таро объяснил:

— Она главный босс.

— Ясно, — сказал я.

— Тони практиковался с таким раскладом больше месяца, — сообщил Таро. — Поэтому не думаю, что вы его переиграете. — (Я кивнул типа: «И я тоже, поскольку я всего лишь скромный ученик».) — Но знаете, у вас получается лучше, когда присутствует элемент состязательности.

— Верно, — согласился я.

Вот спасибо. Ну да, мне нужно немного мотивации. Знаете, я работаю с полной отдачей, когда в лицо светит ксеноновый прожектор, а к мошонке подведены электроды. Надо вспомнить, почему же в свое время я вышел из проекта?

В дверь робко постучали, и вошли двое. Коренастая девушка южноазиатской внешности в очках — Таро представил ее как Эшли Тью — и молодой человек, судя по всему наполовину майя, по имени Тони Сик.

Мы поздоровались на английском, а потом Сик спросил у меня на юкатекском, дескать, правильно ли он понял, что я из Альта-Верапаса. Я сказал «да». Волосы у него были подстрижены под ежик, очень коротко, но на военного он не походил. По его словам, он только что играл в футбол. Я окинул взглядом его шорты и старые «Дайадора Ар-Ти-Икс 18» — довольно серьезные профессиональные бутсы. Пахло от него здоровым мужским потом. Я стал дышать через рот.

— Это ваш зеленый автомобиль перед входом? — поинтересовался он по-английски.

— Да, — ответил я.

— Класс.

— Спасибо. Вот только по накрученным милям он далеко не зеленый.

— У моего брата в Мериде есть такой. Правда, его собрали из нескольких аварийных — этакий Франкенштейн.

Я сказал ему, что два месяца работал в музее в Мериде. Он спросил, не в том ли музее, что на 48-й calle, [107]нет, ответил я, на 58-й, и он улыбнулся.

Мы вышли в пустой коридор. Стены, пол и потолок были отделаны дюрастоуновскими [108]панелями — предположительно они затрудняли возможность спрятать провода или передатчики, которые позволили бы сфальсифицировать эксперимент. Сик скрылся в комнате за тяжелой стальной дверью. Меня посадили в другом помещении — четырьмя дверями дальше. В этом бетонном мешке не было ничего, кроме голой флуоресцентной лампы в потолке, старого ЖК-монитора, неудобного стула, видеокамеры с собственным питанием и передатчиком, электроэнцефалографа и рабочей поверхности из жаростойкого пластика и уже включенной сенсорной панели управления.

Черт, подумал я, довольно серьезный подход. Видимо, у них возникла какая-то проблема и им потребовался эксперт. Верно? Верно.

Эшли закрепила электроды у меня на голове — ей пришлось повозиться, мои волосы ей мешали, — и сказала:

— Ну все, мы вас оставляем.

Она имела в виду: «Оставляем вас здесь в одиночестве». Клаустрофобией я не страдаю. Хотел ей об этом сообщить, но, как обычно, пробормотал что-то невнятное. Мы с Сиком должны были играть одновременно с одним и тем же набором данных. Таро контролировал ход эксперимента и наблюдал за нами по видео. Никакой другой связи между комнатами не предполагалось, так что ни малейшей возможности воздействовать друг на друга мы не имели. Не то чтобы мы с Сиком играли друг против друга, мы просто состязались, с одной стороны, рассматривая Таро как обычного клиента, а с другой — действуя, как всегда, от его имени против отсутствующего бога.