— Ак тан а пух тун й ан И па ок’ ин кабал пайее тцо’к т питцом? — раздался голос у меня над ухом. «Помнишь, как мы здесь играли и ты выбил глаз у нападающего?»

Мне понадобилось биение, чтобы понять, что говорит он со мной.

— Б’ааш, — снова прозвучал тот же голос. В переводе: «Привет, Земля говорит с 10 Сцинком».

Со мной решил пообщаться 2 Рука, брат Хун Шока, сидевший рядом со мной. Хун Шок занял место впереди. С нами ехали и другие важные персоны — 3 Возвращающийся Мотылек, вспоминатель, и 4 Пила Язык, один из моих двойников. Наши прислужники шептались слева от нас. Я повернулся к 2 Руке и произнес:

— Ма’аш ка’ан. — «Это был не я».

— Он тогда упал, а ты бросил в него мяч и попал по затылку; если бы не повязка, голова бы у него треснула, но один глаз у него таки выпал. — И 2 Рука, крупный, коренастый, похожий на жука, раздвинул пальцами веки правого глаза. — Но другим-то он мог видеть и попытался вставить выпавший назад в глазницу. У него ничего не получилось, а он знал, что вот сейчас вырубится, и не хотел, чтобы этот глаз достался нам. И он его проглотил.

— Я этого не помню.

— Тебе нужно съесть большую миску тапиоки, — буркнул Хун Шок.

Это означало, что 2 Рука должен помолчать. Видимо, Чакала подвергли damnatio memoriae, [612]и спрашивать о том, что случилось со мной до великой перемены, запрещалось — так же, как и произносить мое прежнее имя. Но 2 Рука не слишком обращал внимание на такие вещи.

Я расслышал подавленный смешок 4 Пилы Языка.

— Неужели это случилось и в самом деле? — вздохнул я.

— Не совсем так, — сказал Хун Шок.

— Точно так, — возразил 2 Рука.

— Ты помнишь 22 Паршу? — вдруг спросил у меня 2 Рука.

Я цокнул «нет».

— Он был садовником у 3 Яиц, — стал рассказывать Хун Шок. — Весь в бородавках. Ужасный с виду. И он всегда ходил в парильню один, но потом как-то раз 22 Гремучая Змея пошел с ним и увидел, что у него отрезан кончик пениса. А он никому не хотел рассказывать, как это случилось…

— Неужели Дерьмоволоску тоже забыл? Из-за нее-то вся история и вышла, — повернулся ко мне 2 Рука.

— Ты у меня спрашиваешь? — спросил я.

Он цокнул «да».

Я помотал головой, исподтишка разглядывая 2 Руку сквозь маску. В какой степени он верит моим ответам? То есть в мою амнезию? Он, очевидно, звезд с неба не хватает, но все же. Интересно, как относятся ко мне остальные люди в каноэ? И все участники нашего похода, которые наверняка попозже узнают все, что я говорил? Вряд ли они приняли за чистую монету речи 2ДЧ. Моих спутников не назовешь идиотами. Впрочем, скептический негативизм тоже им чужд — во всяком случае, ничего подобного в их поведении я не замечал. Наверное, каждый имел свою точку зрения. Некоторые верили всему, другие считали, что их религиополитические вожди склонны к преувеличениям.

И конечно, если они сочли эту историю правдивой, то должны затаить зло на меня — ведь я вытеснил Чакала. 2ДЧ, разумеется, объяснил всем, что я пришел в том числе и для спасения знаменитого игрока в хипбол… Но наверняка кое у кого я все же вызывал неприязнь. А может, и страх. Они не уверены, что я принадлежу роду человеческому.

Ладно, не сходи с ума. Это все тебя не касается.

2 Рука продолжал:

— По пути домой после игры мы остановились в деревне грязевиков и встретили там к’аак’ — девушку из купологоловых с длинными коричневыми волосами. Она хотела, чтобы с нею совокупились все. Каждый из команды. Она всегда там ошивалась, и ее кликали Дерьмоволоской. Помнишь?

— Нет, — сказал я.

Вообще-то в моей памяти забрезжил просвет, но мне требовалось побольше контекста, чтобы вспомнить все.

— Ты спал, а 1 Черный Морфо втер тебе в пенис к’ан аак’от? Забыл?

Я цокнул.

— А потом? — спросил 4 Пила Язык.

— Потом Ча… он проснулся, — засмеялся 2 Рука, — принялся подпрыгивать, держась за пенис, и кричать: «Он слишком велик! Он слишком велик!!!» — (К’ан аак’от, должно быть, являлся разновидностью местного фаллического галлюциногена.) — Бегал, бегал по двору, потом увидел Дерьмоволоску и сказал: «Ага». Схватил ее и запендюрил ей в задницу. Спустя какое-то время ему полегчало, он вытер свой пенис, но тут Дерьмоволоска как подскочит, и давай вопить: «А-а-а-ай, а-а-ай-а-а-а, о-ой, о-ой!»

Как вы, наверное, догадались, 2 Рука теперь подражал голосам и энергично изображал сцену в лицах, чуть ли не раскачивая лодку.

— И тогда она присаживается и начинает срать. Дерьмо выходит из нее, а все стоят и смотрят. И вдруг у нее из задницы полезли кишки, все больше и больше. Они сворачиваются под ней в кучу, подбегает собака, хватает за конец кишок и мчится прочь, а они разматываются. Псина стала их жрать, и тут Дерьмоволоска морщится, и из нее вываливается кишка с комком. А этот, — (он имел в виду меня), — выхватывает кишки у собаки, выдавливает комок через пожеванный конец, и на землю падает маленькая штучка, вся морщинистая и бородавчатая. Наш-то и говорит: «Я этот кончик где угодно узнаю! Это пенис 22 Парши! Кто-нибудь сбегайте за ним! Мы его нашли! Мы его нашли!»

Прислужники кусали губы, чтобы не рассмеяться. 3 Возвращающийся Мотылек и 4 Пила-Язык хохотали. Гребцы, к счастью, не понимали нашего домашнего языка.

— Для меня это большая новость, — сказал я и тоже рассмеялся.

Надо признать, 2 Рука довольно умело выложил свою историю. Но чтобы проникнуться всем этим, нужно было оказаться там.

— Хватит, — приказал Хун Шок. — Кончили. А то Костоломы учуют, что у вас торчки.

Не забыл ли я упомянуть о том, что для кровных существовало правило: ограничивать сексуальный аппетит в экспедиции? Дальние походы приравнивались к сакральной охоте. Не допускались даже непроизвольные эрекции (интересно, кому удавалось справиться с этим?), потому что, как сказал Хун Шок, запах возбуждения не только отпугивает дичь, его могут почуять и враги. Однако молодым парням было нелегко сладить с природой.

— Мы должны быть сак канами, — продолжал Хун Шок (то есть копьеголовыми змеями — быстрыми, неуловимыми и, самое главное, передвигающимися бесшумно).

2 Рука угомонился.

— К тому же, — сделал ему замечание брат, — ты изрядно приврал. Наружу вышло совсем немного ее кишок. — Он откинулся назад и сунул в рот плитку жевательного табака.

Уже опустилась темнота. В чертогах солнца не бывает сумерек. [613]Миновав костер у Комалькало, мы повернули на северо-запад (в сторону смерти), ориентируясь на звезды Теотиуакана — Хищницу и Рану Хищницы, на Тубан (который в 3113 году до н. э., в начале Долгого счета, был Полярной звездой) и на его красную тень, йоту Дракона. Я видел алый оттенок четче, чем когда-либо прежде, даже если смотрел в телескоп. Хун Шок сказал, что мы очень близко подходим к звездам и можем слышать шорох, когда они касаются воды. И вправду, я уловил звук, похожий на шипение окурка сигары, упавшего в лужу, — конечно, то был говор волн. При каждом взмахе весел на них вспыхивали фитобактерии, словно искорки между двумя кремнями. Перед рассветом — а это лучшее время для сбора беспозвоночных — я перевесился через борт, стараясь не вглядываться в свое отражение, которое меня неизменно пугало, и провел «инвентаризацию». Здесь наличествовали перечно-мятные креветки и длинные красные ленты криля, громадные стрекающие медузы и незнакомые мне гигантские сиреневатые ктенофоры, цветом напоминающие пояс Венеры. [614]Мне попалась на глаза разновидность, явно не описанная, но когда я попытался ее схватить, в воде оказалось столько ядовитых медуз, что я отдернул руку.

Наш арьергард догнал нас в полдень. Они плыли в узком каноэ, похожем на гоночный ялик. Десять гребцов сидели на веслах, десять отдыхали. Хун Шок и другие кровные сперва ухватились за копьеметатели, но вскоре различили украшавшие лодку бумажные гирлянды фамильных цветов Гарпии. Мы направились к берегу и причалили к песчаной косе.