– Можно подумать, что меня тащат на виселицу! Ну, до свидания! Не беспокойтесь, все пройдет отлично!

И, проложив себе дорогу через толпу любопытных, собравшихся поглазеть на выезд сеньора Хуана и пожелать ему удачи, тореро сел в экипаж.

Для близких день выступления эспады в Севилье тянулся мучительно долго. В другие дни семья покорно и терпеливо дожидалась вечерней телеграммы. Но тут драма разыгрывалась под боком, и домашние каждые четверть часа посылали узпать, как проходит коррида.

Шорник, одетый, словно сеньор, в добротный светлый костюм, в белой шляпе из шелковистого фетра, пообещал держать женщин в курсе событий, хотя и был возмущен грубостью своего знаменитого шурина,- ведь тот даже не предложил ему места в своем экипаже рядом с квадрильей! После каждого убитого Хуаном быка он будет посылать домой мальчишку, их немало кишит вокруг цирка.

Коррида прошла с шумным успехом для Гальярдо. Выйдя под аплодисменты толпы на арену, он разом почувствовал себя сильным.

Хуан был в своей родной стихии, все было ему здесь знакомо и мило. Сама арена оказывала волшебное действие на его суеверную душу. Ему припомнились просторные цирки Валенсии и Барселоны, посыпанные светлым песком, темная земля цирков на севере и красноватая почва большого мадридского цирка. Севильский песок отличался от всех других – ярко-желтый песок Гвадалквивира, точно краска, истолченная в мельчайший порошок.

Когда из вспоротого брюха лошади фонтаном лилась кровь, Хуану казалось, что он видит перед собой цвета национального флага, подобного тем, что реяли над крышей цирка.

Различие архитектурных стилей также действовало на охваченное суеверными страхами воображение тореро. Чаще всего ему случалось выступать в современных цирках, построенных в романском или в арабском стиле, похожих друг на друга, как новые церкви, холодные и бесцветные. Севильский же цирк – это храм, где каждый камень говорит об ушедших поколениях, где старинный портал оживляет в памяти силуэты людей в белых париках, а песок цвета охры хранит следы поступи прославленных героев. Здесь гремели имена несравненных и тонких мастеров, поднявших национальное искусство на высшую ступень, маститых питомцев Ронды с их исполненными достоинства приемами боя; здесь выступали живые, веселые матадоры севильской школы, пленявшие зрителей быстрыми и неожиданными выпадами… Опьяненный рукоплесканиями, солнцем, гулом толпы и белой мантильей на фоне синего платья за барьером ложи, Хуан чувствовал себя способным на неслыханную отвагу.

Проворство и дерзость Гальярдо в этот день били через край, словно он задался целью затмить всех матадоров и сорвать все аплодисменты толпы. Еще никогда он не был так хорош в глазах своих сторонников. Дон Хосе стоя встречал каждый его подвиг и вызывающе кричал невидимым противникам, затерянным в толпе: «Ну, кто теперь осмелится сказать хоть слово?! Да ведь это первый матадор в мире!»

Второго быка, которого предстояло убить, Насиональ искусными взмахами плаща подвел по приказу Гальярдо к ложе, где белела мантилья на синем платье. Рядом с доньей Соль сидел маркиз с двумя дочерьми.

Держа в руке шпагу и мулету, провожаемый взглядами толпы, Гальярдо прошел вдоль барьера и, поравнявшись с ложей, остановился и снял шляпу. Второго быка он заколет в честь племянницы маркиза Мораймы. Зрители лукаво усмехались: «Оле, парню везет!» Тореро сделал полуоборот и отбросил в сторону шляпу, в ожидании быка, которого, размахивая плащами, гнали к нему капеадоры. Эспада приготовился быстро и решительно покончить с быком, не давая ему отойти от ложи. Он хотел заколоть животное на глазах у доньи Соль: пускай она вблизи увидит его безграничную отвагу! Каждый взмах его мулеты сопровождался восхищенными или тревожными возгласами толпы. Рога мелькали у самой его груди; казалось невозможным выйти живым из этого поединка. Наконец матадор застыл на месте, вытянув руки со шпагой, и, прежде чем взволнованные зрители успели открыть рот, он сделал прыжок, и на короткий миг человек и животное слились воедино.

Когда эспада, отделившись от быка, снова неподвижно застыл, бык, шатаясь, пробежал еще несколько шагов, громко фыркая, открыв пасть и свесив язык; па окровавленном затылке его чуть виднелась алая рукоять шпаги. Потом он рухнул наземь, п толпа, словно подброшенная пружиной, разом, как один человек, вскочила на ноги и разразилась громом рукоплесканий и яростными выражениями восторга. Нет на свете смельчака, равного Гальярдо! Этот парень не знает страха!..

Стоя перед ложей и раскинув широким жестом руки, эспада поклонился, между тем как затянутые в белые перчатки руки доньи Соль неистово аплодировали ему.

Затем, быстро переходя из рук в руки, маленьким комочком промелькнул носовой платок доньи Соль, посланный из ложи к барьеру,- ароматный квадратик из батиста и кружев, продетый в бриллиантовое кольцо,- подарок матадору, заколовшему быка в честь сеньоры.

Тут снова грянул гром аплодисментов. Забыв на миг своего героя, толпа повернулась спиной к арене, чтобы взглянуть на донью Соль, и со всех сторон раздались крики, с чисто андалузской фамильярностью прославлявшие ее красоту. Небольшой, поросший шерстью треугольник быстро прошел по рукам зрителей от барьера к ложе. То было еще не остывшее бычье ухо, посланное матадором сеньоре, в честь которой он заколол быка.

К концу празднества по городу разнеслась весть о триумфе Гальярдо. Когда эспада вернулся домой, все соседи собрались у входа, шумно приветствуя героя, словно они сами присутствовали на корриде.

Шорник, позабыв свои обиды, с восторгом глядел на тореро, ошеломленный не столько его подвигами на арене, сколько его связями в высшем свете. Он уже давно точил зубы на одно выгодное местечко и теперь, убедившись, что шурин его дружит со слпв-ками севильского общества, не сомневался в удаче.

– Дай-ка взглянуть на перстень. Посмотри, Энкарнасьон, что за подарок! Сам Роже де Флор позавидовал бы!

Передавая друг другу кольцо, женщины так и ахали от восторга. Кармен только поморщилась: «Да, красиво». И поспешно, словно кольцо жгло ей руки, передала его золовке.

После севильской корриды для Гальярдо наступила пора разъездов. Контрактов в этом году оказалось больше, чем когда бы то ни было. После боя быков в Мадриде ему предстояли выступления на всех аренах Испании. Его доверенный погрузился в изучение железнодорожного расписания, занимаясь бесконечными расчетами и составляя маршруты.

Гальярдо шел от одного успеха к другому. Еще пикогда у него не было такого приподнятого настроения. Поистине он ощущал новый прилив сил. И все же перед каждой корридой его терзали сомнения, тревога и неуверенность – порождение страха, которого он никогда не ведал в те времена, когда с трудом пробивал себе дорогу в жизни. Но едва он выходил на арену, как страх рассеивался, уступая место безрассудной отваге, неизменно приводившей к успеху.

После выступления на арене чужого города он возвращался в гостиницу в сопровождении квадрильи, так как они жили все вместе. Усталый и потный, он, не снимая боевого наряда, опускался в кресло с приятным сознанием успеха и принимал поздравления от представителей «лучшего общества». Хуан был сегодня неподражаем! Первый тореро в мире! Здорово он прикончил четвертого быка!..

– Не правда ли? – с ребяческой гордостью подхватывал Гальярдо.- Удар и впрямь был неплох!

И время проходило в нескончаемых разговорах о быках: эспада и поклонники его таланта без устали перебирали события дня и вспоминали минувшие корриды. Наступал вечер, зажигались огни, а любители все не уходили. По давно заведенному обычаю квадрилья, забившись в отдаленный угол, молча и терпеливо сносила эту болтовню. Без разрешения маэстро «ребята» не имели права уйти, чтобы переодеться и пообедать. Пикадоры, изнемогая под тяжестью железных доспехов, защищавших ноги, и страдая от ушибов, полученных при падении с лошади, вертели между колен свои твердые касторовые шляпы; бандерильеро в шелковых костюмах, насквозь пропитанных потом, томились от голода после папряженпой работы. Бросая свирепые взгляды на поклонников маэстро, все думали лишь об одном: «Да когда ж эти болтуны уберутся восвояси? Чтоб им пусто было!»