Скоро, друг мой, я приеду в Мадрид, чтобы издать давно ожидаемую всеми книгу «Знатные роды Орбахосы». Благодарю за Вашу благосклонность, но я не согласен с Вашим отзывом, Вы мне слишком льстите. Право же, труд мой не заслуживает тех пышных эпитетов, какими Вы его награждаете; это плод терпеливой работы, памятник грубый, но в то же время прочный, великий, служащий возвышению моей любимой родины. Бедный и некрасивый по внешнему виду, он служит благородной цели, а именно: обратить взоры нынешнего ни во что не верящего за-посчивого поколения к замечательным подвигам и кристальным добродетелям наших предков. Ах, если бы прилежная молодежь нашей страны сделала этот шаг, к которому я побуждаю ее изо всех сил! Ах, если бы канули в вечность ненавистные теории и обычаи, порожденные философской разнузданностью и ложными учениями! Ах, если бы наши ученые занимались только созерцанием славного прошлого, если бы современность прониклась его сущностью, пропиталась его благодетельными соками! Тогда исчезла бы безумная жажда перемен и глупая мания присвоения чужих идей, которые разрушают замечательный организм нашей нации. Я крайне опасаюсь, что мои пожелания не будут испол-пены и созерцание совершенства прошлых лет останется, как и ныне, достоянием ограниченного круга, в то время как безумствующая молодежь будет в вихре гоняться за пустыми утопиями и варварскими новшествами. Что делать, друг мой! Я думаю, что

через некоторое время наша бедная Испания так переменится, что не узнает себя даже в чистейшем зеркале своей непорочной истории.

Не могу окончить письмо, не сообщив Вам о неприятном событии – трагической гибели одного уважаемого юноши, весьма известного в Мадриде, инженера путей сообщения дона Хосе де Рея, племянника моей свояченицы. Сей печальный случай произошел вчера ночью в саду нашего дома. Я еще не успел составить себе ясного представления о том, что побудило несчастного Рея прийти к этому ужасному и преступному решению. Как мне рассказала Перфекта сегодня утром, когда я вернулся из Мундо-гранде, около двенадцати часов ночи Пене Рей проник в сад при доме, выстрелил себе в правый висок и упал мертвым. Представьте себе замешательство и тревогу, охватившие наше мирное и почтенное жилище. Бедная Перфекта была так потрясена, что мы просто испугались, но теперь ей уже лучше, и сегодня вечером нам удалось уговорить ее поесть бульона. Мы прилагаем все усилия, чтобы успокоить ее, и, так как она добрая христианка, она умеет с поучительным смирением переносить величайшие несчастья.

Пусть это останется между нами, друг мой, но я считаю, что покушение молодого Рея на свою жизнь вызвано в значительной степени любовью, встретившей препятствие, а также, возможно, угрызениями совести из-за своего собственного поведения и, кроме того, тягостной меланхолией, в которой пребывал его дух. Я весьма уважал его; думаю, что он не был лишен превосходных качеств; но здесь его считали столь дурным, что мне ни разу не довелось услышать о нем ни единого доброго слова. Говорят, он открыто высказывал самые экстравагантные мысли и мнения – смеялся над религией, входил в церковь, не снимая шляпы, с сигаретой во рту; ничего не уважал; для него, говорят, не существовало ни стыда, ни добродетели, ни души, ни идеала, ни веры, а лишь теодолиты, угломеры, линейки, машины, уровни, кирки и лопаты. Вы только подумайте! Чтобы не грешить против истины, я должен сказать, что в разговорах со мной он всегда скрывал свои крамольные мысли, несомненно из боязни быть разбитым картечью моих аргументов; но всюду рассказывают о его еретических выходках и удивительных эксцессах.

Не могу продолжать письмо, дорогой друг, из-за выстрелов, которые ясно слышны. Поскольку бои меня не вдохновляют и я не воин, у меня несколько ослабевает пульс. Но о некоторых деталях войны в наших краях Вам когда-нибудь расскажет глубоко преданный Вам и прочее и прочее».

22 апреля

«Мой незабвенный друг! Сегодня в окрестностях Орбахосы произошло кровавое столкновение. Крупный отряд из Вильяор-ренды подвергся отчаянной атаке регулярных войск. С обеих сторон было много потерь. В результате битвы бравые повстанцы обратились в бегство, однако они полны воодушевления, и, возможно, Вы еще услышите о них чудеса. Ими командует, несмотря на раненую руку (неизвестно, где и когда получено это ранение) Кристобаль Кабальюко, сын того выдающегося Ка-балыоко, с которым Вы познакомились во время прошлой войны. Ныпешпий Кабальюко талантливый предводитель, а кроме того, честный и простой человек. Так как в конце концов будет достигнуто дружеское соглашение, я полагаю, что Кабальюко будет произведен в чин генерала испанской армии, что послужит на пользу как ему самому, так и всей армии.

Я удручен этой войной, которая принимает столь угрожающие размеры; но я убежден, что наши храбрые крестьяне не пссут за нее никакой ответственности, ибо их толкнуло на эту кровавую войну дурное поведение правительства, аморальность его богохульствующих представителей, систематические яростные нападки правителей государства на все, что больше всего чтит совесть народа: на веру в бога и на кристально чистый испанизм, которые, к счастью, живут еще в местах, не тронутых опустошительным поветрием. Если у народа хотят отнять душу и внушить ему иные убеждения, когда хотят, так сказать, лишить его расы, изменить его чувства, обычаи, идеи, то он, естественно, защищается, как человек, подвергшийся нападению подлых грабителей на пустынной дороге. Если бы до правительственных сфер дошли дух и целебная сущность моей книги «Знатные роды Орбахосы» (простите мне мою нескромность), войны немедленно прекратились бы.

Сегодня у нас произошел крайне неприятный спор. Духовенство, друг мой, отказалось похоронить на освященной земле тело несчастного Рея. Я вмешался в это дело и просил епископа, чтобы он снял столь тяжелое проклятие, но мне ничего не удалось добиться. В конце концов мы погребли останки юноши в яме, вырытой в поле Мундогранде, там, где мои неустанные исследования позволили мне найти археологические богатства, уже известные Вам. Я пережил очень грустные минуты и до сих пор еще нахожусь под скорбным впечатлением. Только дон Хуан Та-фетан и я сопровождали траурный кортеж. Несколько позже туда пришли (как это ни странно) девушки, которые 'здесь известны под именем сестер Троя, и долго молились на убогой

могиле математика. Все это выглядело нелепо, но как-то тронуло меня.

Относительно смерти Рея в городе ходят слухи, что он был убит. Кто был убийца, неизвестно. Утверждают, что покойный сам сказал об этом, так как после ранения жил еще часа полтора. Как говорят, он сохранил в тайне имя убийцы. Я повторяю эту версию, не опровергая, но и не поддерживая ее. Перфекта не хочет, чтобы говорили о случившемся, и всегда огорчается, когда я касаюсь этого вопроса.

Она, бедняжка, еще не успела опомниться от одного несча' стья, как на нее обрушилось новое, сильно опечалившее всех нас. Друг мой, пагубнейшая и застарелая болезнь, прижившаяся в нашей семье, избрала себе еще одну жертву. Несчастная Росарио, которую мы вырастили своими заботами, лишилась рассудка. Ее бессвязная речь, жуткий бред, мертвенная бледность напоминают мне моих мать и сестру. Но ее случай наиболее серьезный из всех, которые я наблюдал в нашей семье: это не просто мания, а настоящее безумие. Печально, очень печально, что из стольких наших только я один сохранил свой разум здоровым и невредимым, совершенно свободным от столь гибельного недуга.

Я не мог передать Вашего привета дону Иносенсио, так как бедняга неожиданно захворал, никого не принимает, не видится даже с самыми близкими друзьями. Но я уверен, что он скоро тоже будет передавать Вам привет, и можете не сомневаться, что он сразу же возьмется за перевод латинских эпиграмм, которые вы ему рекомендуете… Опять стреляют… Говорят, что сегодня снова будут беспорядки. Войска только что выступили».

Барселона, 1 июня

«Сегодня я прибыл сюда, оставив племянницу Росарио в Сан-Баудилио-де-Льобрегат. Директор больницы сообщил мне, что случай неизлечимый. Но в этом веселом и просторном сумасшедшем доме о ней будут тщательным образом заботиться.