В воспаленном мозгу Пепе Рея мгновенно пронеслась мысль: фенике, голубь, белая цапля… Однако птица эта была не что иное, как платок.

Инженер выпрыгнул из окна в сад и, внимательно присмотревшись, увидел руку и лицо своей кузины. Ему казалось, что он различил, как она предостерегающе приложила палец к губам,

принуждая его к молчанию. Но вот милая тень опустила руку а тут же скрылась. Пене Рей вернулся в свою комнату и, бесшумно проскользнув в галерею, начал медленно пробираться по ней. Он слышал, как сильно билось его сердце, будто кто-то стучал топором в его груди. На мгновение он остановился… Со ступенек лестницы отчетливо донесся слабый стук. Раз, два, три… То был еле уловимый стук каблучков.

В полной темноте Пене шагнул вперед и протянул руки. В его душе царили глубокая нежность и восторг. Но к чему скрывать – эти чувства сливались с другим, возникшим вдруг как адское наваждение: с жаждой мести. Стук каблучков слышался все ближе и ближе. Пене Рей сделал несколько шагов настречу, и руки, ощупывавшие пустоту, встретились с его руками и… застыли в крепком пожатии.

ГЛАВА XVII

СВЕТ ВО ТЬМЕ

Галерея была длинная и широкая. С одного конца на нее выходила дверь комнаты, в которой жил инженер, посередине приходилась дверь столовой, а с другого конца была лестница и возле нее большая дверь со ступенчатым порогом, запертая на ключ. Там была часовня, в которой члены семьи Полентинос молились своим семейным святым. Иногда в этой часовне служили обедню.

Росарио, подведя брата к двери в часовню, опустилась на ступеньку.

– Здесь?.. – прошептал Пепе Рей.

По движению правой руки Росарио он угадал, что она крестится.

– Милая моя сестричка… Спасибо, что ты пришла,- говорил он, пылко прижимая ее к сердцу. -

Холодные пальцы девушки коснулись его губ – она просила его молчать. Он порывисто поцеловал их.

– Тебе холодно, Росарио… Почему ты так дрожишь?

У Росарио зуб на зуб не попадал. Рей прижался к ней лицом и почувствовал, что она вся горит; он в тревоге прошептал:

– Твой лоб пылает. У тебя жар.

– Сильный жар.

– Ты в самом деле больна?

– Да…

– И все-таки вышла…

– Чтоб увидеть тебя.

Пепе, обняв девушку, пытался согреть ее, но это ему не удавалось.

– Погоди,- шепнул он.- Я схожу в комнату, принесу плед.

– Только свет потуши, Пене.

Рей забыл погасить в своей комнате свет, который узкой полоской проникал через щель под дверью, слегка освещая галерею. Прошло мгновение, и он вернулся. Стало совсем темно. Держась за стены, он подошел к сестре и заботливо укутал ее с головы до ног.

– Вот теперь тебе будет хорошо, моя девочка!

– Мне очень хорошо!.. Я ведь с тобой.

– Со мной… навсегда,- восторженно отвечал молодой человек.

Вдруг она высвободилась из его объятий и встала.

– Что ты делаешь?

Он услышал лязг железа. Росарио вставила ключ в невидимую скважину и осторожно открыла дверь, на пороге которой они сидели. Из комнаты, темной, как гробница, доносился едва уловимый запах сырости, какой обычно бывает в помещениях, остававшихся долгое время закрытыми. Росарио взяла Пепе за руку и повела за собой. Послышался ее тихий голос:

– Входи.

Они прошли несколько шагов. Пепе казалось, что он идет за ангелом ночи в неведомые Елисейские поля. Росарио шла ощупью. И снова раздался ее нежный голос, она шепнула:

– Садись.

Они подошли к деревянной скамье и сели. Пепе Рей обнял девушку. В тот же миг он ударился головой обо что-то твердое.

– Что это?

– Ноги.

– Росарио, я не понимаю…

– Это ноги божественного Иисуса; мы сидим под распятием…

Слова Росарио, словно холодное копье, пронзили сердце Пепе

Рея.

– Поцелуй их,- приказала девушка.

Математик поцеловал ледяные ноги святой статуи.

– Пепе,- спросила Росарио, пылко сжимая руку брата,- ты веришь в бога?

– Росарио! Что с тобой! Какие-то безумные мысли приходят тебе в голову!

– Отвечай!

Пепе Рей почувствовал влагу на своих руках.

– О чем ты плачешь? – спросил он, совершенно растерявшись.- Росарио, что ты говоришь? Ты убиваешь меня. Верю ли я в бога! Ты сомневаешься?

– Я-то нет, но все говорят, что ты безбожник.

– Ты низко пала бы в моих глазах, ореол чистоты, окружающий тебя, растаял бы, если бы ты поверила подобному вздору.

– Я слышала, как тебя называли безбожником. Я никак не могла узнать, правда это или нет, но только вся душа моя восставала против такой клеветы. Ты не можешь быть безбожником. Я чувствую всем моим существом, что ты такой же верующий, как и я.

– Как хорошо ты сказала! Зачем же ты спрашиваешь, верю ли я в бога?

– Я хотела узнать это от тебя самого, услышать это из твоих уст. Я так давно не слыхала твоего голоса!.. А сейчас – какое наслаждение слышать тебя, после долгого молчания слышать, как ты говоришь: «Я верю в бога».

– Росарио, ведь в бога верят даже преступники. Если есть безбожники,- я не сомневаюсь, что они существуют,- так это клеветники, интриганы, которыми кишит мир… Что касается меня, то мне нет дела до интриг и клеветы; если ты станешь выше их, не дашь проникнуть в свое сердце разладу, нашептываниям коварных врагов, нашему счастью ничто не помешает.

– Но что же такое с нами случилось? Пене, любимый… Ты веришь в дьявола?

Он помолчал. В часовне было совсем темно, и Росарио не могла заметить улыбки, которой брат ответил на ее странный вопрос.

– Вероятно, надо в него верить,- сказал он наконец.

– Что происходит? Мама запрещает мне видеть тебя; но она не говорит о тебе плохо – ей не нравится только твое неверие. Она велит мне ждать, уверяет, что ты примешь решение… уедешь… вернешься… Скажи по совести – ты плохо думаешь о маме?

– Вовсе нет,- ответил Рей; боясь ее обидеть, он не решился ответить иначе.

– Ты не считаешь, что она меня очень любит – обоих нас любит, желает нам добра и в конце концов даст согласие на брак? Мне так кажется…

– Ну, если ты так думаешь, я тоже… Твоя мама нас обожает… Но только, дорогая Росарио, нужно признать, что в этом доме появился дьявол.

– Не нужно шутить,- ласково перебила она.- Мама такая добрая! Ни разу она мне не сказала, что ты не достоин быть моим мужем. Вот только неверие твое ей не нравится… Говорят, что я склонна к маниям и что теперь у меня тоже мания – любовь к тебе. В нашей семье правило – не препятствовать нашим врожденным маниям, а то они становятся еще опасней.

– По-моему, возле тебя есть хорошие врачи; они решили излечить тебя, и в конце концов, обожаемая моя девочка, они тебя вылечат.

– Нет, нет, тысячу раз нет! – воскликнула Росарио, склонив голову на грудь жениха.- Лучше сойти с ума рядом с тобой. Ведь это из-за тебя я мучаюсь, из-за тебя больна, из-за тебя мне жизнь не в жизнь, и я готова умереть… Я предчувствую – завтра мне будет хуже, гораздо хуже… Может быть, я умру – пусть, мне все равно.

– Да ты совсем не больна,- энергично возразил молодой человек,- у тебя неспокойно на душе, а от этого, конечно, немного расстраиваются нервы; причина всех твоих мучений – страшное насилие над тобой. Ты проста и великодушна. Ты даже не понимаешь… что над тобой совершают насилие. Ты уступаешь, прощаешь тем, кто тебя мучает, грустишь и приписываешь свои несчастья каким-то пагубным сверхъестественным силам, молча страдаешь, подставляешь невинную голову под нож палача, разрешаешь убивать себя, а когда в тебя вонзают нож, тебе кажется, что это шип розы, о который ты случайно поранилась. Росарио, нельзя так думать; вспомни о пашем действительном положении – оно крайне серьезно; ищи причину зла там, где она есть на самом деле, не будь малодушна, не позволяй оскорблять себя, истязать твою душу и тело. Когда к тебе вернется мужество, которого тебе сейчас не хватает,- вернется и здоровье, потому что на самом деле ты не больна, девочка моя; хочешь, я скажу, что с тобой? Тебя запугали, замучили… В древности такой недуг называли сглазом, порчей… Росарио, будь смелее и верь мне! Встань и иди за мной… Больше я тебе ничего не скажу.