У нее были большие черные глаза, тонкий изящный нос, высокий открытый лоб; всякий, посмотрев на нее, увидел бы в пей совершенный тип женской красоты, но какая-то жестокость и высокомерие, сквозившие в ее чертах, вызывали в людях неприязнь к ней. Если иногда некрасивые лица бывают очень привлекательны, то красивое лицо доньи Перфекты было отталкивающим. Какие бы ласковые слова она ни произносила, взгляд, сопровождающий их, держал собеседника на почтительном расстоянии и воздвигал перед ним непреодолимую преграду. Но в разговоре со своими людьми – родственниками, сторонниками и соучастниками – она становилась необычайно привлекательной. Она умела властвовать, и никто не мог сравниться с ней в искусстве говорить с каждым на особом, понятном именно ему языке.

Желчность ее характера и чрезмерное пристрастие ко всем и всему, имеющему отношение к религии, которая беспрестанно и бесцельно возбуждала ее воображение, преждевременно состарили ее; она не была стара, но и не казалась молодой. Можно сказать, что своими привычками и образом жизни она создала вокруг себя какую-то толстую оболочку, невидимый жесткий футляр, внутри которого она скрывалась, как улитка в своем переносном домике. Донья Перфекта редко вылезала из своей раковины.

Благодаря безукоризненным манерам и славе добродетель-

нейшего человека, которые мы отмечали с момента появления ее в нашем рассказе, донья Перфекта пользовалась огромным авторитетом в Орбахосе. Кроме того, она поддерживала связи с влиятельными знатными дамами в Мадриде,- это с их помощью добилась она отставки племянника.

И вот теперь мы видим ее сидящей у своего бюро, единственного наперсника всех ее планов, хранилища земных счетов с крестьянами и духовных счетов с богом и обществом. Здесь она писала письма, которые регулярно получал ее брат четыре раза в год; здесь она сочиняла записки к судье и нотариусу, подстрекая их запутать по возможности судебные дела Пепе Рея; здесь она начала происки, вследствие которых он потерял доверие правительства; здесь она подолгу беседовала с доном Иносенсио. А чтобы проследить за другими ее действиями, результаты которых мы уже видели, нужно было бы последовать за нею в епископский дворец и в дома ее друзей.

Мы не знаем, как донья Перфекта любила. Но в ненавистп она обладала всей страстной энергией ангела-хранителя человеческой вражды. Так действует на суровый характер, лишенный прирожденной доброты, религиозная экзальтация, которая в данном случае питается не совестью и не истиной, открытой людям в понятиях простых и прекрасных, а извлекает свои жизненные соки из узких формул, повинующихся только интересам церкви. Для того чтобы ханжество было безобидным, оно должно жить в очень чистом сердце. Правда, и в этом случае оно бесплодно для добра. Но если чье-либо сердце родилось без ангельской чистоты, которая до срока создает для себя преддверие рая на земле, оно не должно слишком увлекаться тем, что видит в алтарях, на хорах, в монастырских приемных и в ризницах, если оно заблаговременно не воздвигло алтаря, кафедры и исповедальни в своей совести.

Иногда, оторвавшись от письма, донья Перфекта заходила в соседнюю комнату, где находилась ее дочь. Росарито было приказано спать, но она, скатываясь все ниже и ниже в пропасть неповиновения, лежала, не смыкая глаз.

– Ты почему не спишь? – спросила мать.- Я сегодня не собираюсь ложиться. Ты ведь знаешь, что Кабальюко взял с собой людей, которые у нас были. Может произойти что угодно, и я должна быть на страже… Если бы я не была на страже, что случилось бы с тобой и со мной..

– Который час? – спросила Росарио.

– Скоро полночь. Ты, должно быть, не боишься… А мне страшно…

Росарио дрожала; видно было, что она предалась самой черной печали. Она то смотрела на небо, словно собираясь молиться, то обращала на мать взгляд, полный глубокого ужаса.

– Что это с тобой?

– Вы сказали, что уже полночь?

– Да…

– Ну… Но правда уже полночь?

Росарио хотела что-то сказать: она тряхнула головой, словно желая освободиться от давящей ее тяжести.

– С тобой что-то творится… что-нибудь случилось?..- произнесла мать, устремив на нее пытливый взгляд.

– Да… я хотела сказать вам…- пролепетала девушка.- Хотела сказать… Ничего, ничего, я сейчас засну.

– Росарио, Росарио! Мать читает в твоем сердце, как в книге,- сурово сказала донья Перфекта.- Ты взволнована. Я уже говорила, что готова простить тебя, если ты раскаешься, если будешь хорошей и честной девушкой…

– А разве я нехорошая? Ах, мама, милая мама, я умираю.

Росарио разразилась горестными и безутешными рыданиями.

– Что означают эти слезы? – проговорила донья Перфекта, обнимая ее.- Если это слезы раскаяния, я благословляю их.

– Не раскаиваюсь я, не могу раскаяться!-вскрикнула девушка в порыве отчаяния, который сделал ее истинно прекрасной.

Она подняла голову, и на лице ее внезапно появилось выражение вдохновенной силы. Волосы рассыпались по плечам. Нельзя было представить себе более прекрасного изображения ангела, решившего восстать.

– Но ты с ума сходишь… Что это с тобой? – проговорила донья Перфекта, кладя ей руки на плечи.

– Я ухожу, я ухожу! – закричала Росарио в каком-то исступлении, словно в бреду.

Она соскочила с постели.

– Росарио, Росарио, дочь моя… Ради бога! Что с тобой?

– Ах, мама,- продолжала девушка, обнимая мать,- привяжите меня… '

– И правда, ты заслуживаешь этого. Что это еще за безумие?

– Привяжите меня… Я ухожу, я ухожу с ним…

Донья Перфекта почувствовала, как языки пламени рвутся из ее сердца и обжигают ей губы. Но она сдержалась и ответила дочери лишь взглядом своих черных глаз, которые в эту минуту были чернее ночи.

– Мама, мама, я ненавижу все в мире, кроме него одного! – воскликнула Росарио.- Выслушайте меня, как на исповеди, я хочу во всем признаться перед всеми, и перед вами прежде всего.

– Ты меня убьешь, ты убиваешь меня.

– Я хочу признаться вам, и вы меня простите. Эта тяжесть давит меня, не дает мне жить.

– Тяжесть греха!.. Прибавь к нему проклятие бога и попробуй нести это бремя, несчастная… Только я могу снять его с тебя.

– Нет, не вы, только не вы! – крикнула Росарио в отчая-ппп.- Но выслушайте меня; я признаюсь во всем, во всем… И тогда выгоните меня из дома, где я родилась.

– Выгнать тебя? Я?..

– А то я уйду сама.

– Нет! Я научу тебя исполнять дочерний долг, о котором ты забыла.

– Я убегу. Он возьмет меня с собой.

– Он тебе так сказал? Он тебя научил? Он тебе приказал? – Мать осыпала ее вопросами, точно молниями.

– Да, он мне обещал… Мы договорились, что поженимся. Это необходимо, мама, дорогая моя. Я буду любить вас… Я знаю, что должна любить вас… Моя душа погибнет, если я не буду любить вас.

Ломая руки, она упала на колени и поцеловала ноги матери.

– Росарио, Росарио! – каким-то странным голосом вскричала донья Перфекта.- Встань.

Минуту длилось молчание.

– Он писал тебе?

– Да.

– Ты виделась с ним после той ночи?

– Да.

– И ты?..

– Да, я тоже писала. О сеньора, почему вы на меня так смотрите?.. Вы не мать мне.

– Если б это было так! Радуйся тому, что ты причиняешь мне такую боль. Ты убиваешь меня, мне нет спасенья! – кричала донья Перфекта в невыразимом возбуждении.- Ты говоришь, что этот человек…

– Он мой муж… Я буду принадлежать ему, и закон защитит меня… Вы не женщина… Зачем вы так на меня смотрите? Я вся дрожу от страха… Мама, не проклинайте меня, мама!

– Ты сама себя прокляла. Довольно! Повинуйся мне, и я прощу тебя… Отвечай: когда ты получила письмо от него?

– Сегодня.

– Какое предательство! Какой позор! – скорее прорычала, чем проговорила мать.- Вы собирались встретиться?

– Да.

– Когда?

– Сегодня ночью.

– Где?

– Здесь, здесь. Я вам все расскажу, все. Я знаю, что совершаю преступление… Я подлая, но вы, моя мать, вы спасете меня от этого ада. Ведь правда? Скажите одно слово, одно только слово.