– Да, вот именно, но он не обратил внимания на мои слова – вернее, отказался это сделать. В Орбахосе есть два человека, которые могут заставить его решиться на все что угодно, просто приказать ему: это вы и донья Перфекта.

– Так пусть это делает донья Перфекта, если хочет. Я никогда не посоветую кому-либо прибегнуть к насилию. Знаешь, когда Кабальюко и кто-то из его отряда пытались восстать с оружием в руках, им не удалось добиться от меня ни единого слова, которое призывало бы их к пролитию крови. Нет, я этого не сделаю. Если донья Перфекта хочет…

– Она тоже не хочет. Сегодня вечером я говорила с ней битых два часа, и она заявила, что будет проповедовать войну и всячески ей благоприятствовать, но никогда не прикажет одному человеку нанести другому удар в спину. Ее возражения были бы справедливы, если бы речь шла о чем-то серьезном… Но ведь я тоже не хочу, чтобы кого-нибудь ранили, я хочу только припугнуть.

– Так если донья Перфекта не решается приказать, чтобы попугали инженера, я тоже не хочу, понимаешь? Прежде всего совесть должна быть чистой.

– Хорошо,- ответила племянница,- тогда скажите Кабалью-ко, чтобы он проводил меня сегодня вечером… И больше ничего не говорите.

– Ты собираешься выйти так поздно?

– Да, вот именно, собираюсь. А что? Разве я не выходила вчера вечером?

– Вчера вечером? Я не знаю. Если бы мне это было известно, я рассердился бы, да, да, рассердился.

– Вы должны сказать Кабальюко всего лишь несколько слов: «Дорогой Рамос, я буду вам весьма обязан, если вы проводите мою племянницу, которой нужно выйти вечером по одному делу, и защитите ее в случае опасности».

– Это-то он может сделать. Проводить… защитить… Ах, плутовка, ты хочешь обмануть меня и сделать соучастником какой-то каверзы.

– Ага!.. А вы думали? – насмешливо заметила Мария Реме-диос.- Мы с Рамосом этой ночью собираемся перерезать кучу народа.

– Не шути. Повторяю, что я не посоветую Рамосу ничего такого, что хотя бы отдаленно напоминало дурное дело. Да вот, кажется, и он сам…

У парадной двери послышался шум. Затем раздался голос Кабальюко, разговаривавшего со слугой, а через несколько минут орбахосский герой появился в комнате.

– Новости, выкладывайте новости, сеньор Рамос,- обратился к нему священник.- Неужели за все наше гостеприимство вы ничем нас не обнадежите? Что нового в Вильяорренде?

– Кое-что есть,- отвечал храбрец, устало опускаясь в кресло.- Скоро станет ясно, годимся ли мы на что-нибудь или нет.

Как все люди, пользующиеся влиянием или желающие придать себе вес, Кабальюко был весьма сдержан.

– Сегодня вечером, друг мой, вы можете получить, если хотите, деньги, которые мне дали, чтобы…

– Вот, вот… Если об этом пронюхают молодчики-солдаты, они меня не пропустят,- с грубым смехом сказал Рамос.

– Да уж не говорите… Мы-то знаем, что вы проходите всегда, когда вам заблагорассудится. Да как же еще иначе? У военных растяжимые понятия о совести… А если они даже станут к вам приставать, так несколько монет все уладят. Послушайте, я вижу, что вы отлично вооружены. Вам недостает только пушки… Пистолетик, да?.. И нож?

– Это на всякий случай,- отвечал Кабальюко, доставая из-за пояса нож и показывая страшное лезвие.

– Ради бога и пресвятой девы! – воскликнула Мария Реме-диос, закатывая глаза и отступая с выражением ужаса.- Спрячь свою утварь, один ее вид пугает меня.

– Если вы не против,- согласился Рамос, пряча нож,- поужинаем.

Заметив нетерпение героя, Мария Ремедиос поспешно накрыла на стол.

– Послушайте-ка, сеньор Рамос,- обратился к гостю дон Иносенсио, когда приступили к ужину.- Вы очень заняты сегодня вечером?

– Да, не без того,- отвечал храбрец.- Я последний вечер в Орбахосе, больше не появлюсь. Хочу собрать нескольких ребят, которые остались здесь, да нужно еще попытаться вынести селитру и серу из дома Сирухеды.

– Я спрашиваю,- любезно продолжал священник, подкла-дывая жаркого в тарелку своего друга,- потому что племянница хотела, чтобы вы ее проводили. У нее какое-то дело, а идти одной не совсем безопасно.

– Небось к донье Перфекте? – спросил Рамос.- Я был у нее недавно, но не стал задерживаться.

– Как чувствует себя сеньора?

– Да побаивается. Я сегодня вечером забрал шестерых молодцов, которые охраняли ее дом.

– Так ты думаешь, что они там не нужны? – с тревогой спросила Ремедиос. .

– Они больше нужны в Вильяорренде. Нельзя держать храбрецов в четырех стенах. Не правда ли, сеньор каноник?

– Сеньор Рамос, дом доньи Перфекты никогда не должен оставаться без охраны,- произнес исповедник.

– Там хватит слуг. Или вы думаете, сеньор дон Иносенсио, что генерал будет штурмовать чужие дома?

– Да нет, но ведь вам известно, что этот инженер, разрази его гром…

– Пустяки… Для этого в доме хватит веников,- весело вскричал Кристобаль.- А вообще-то другого пути нет,- придется их поженить… После того, что произошло…

– Кристобаль,- с внезапным раздражением сказала Ремедиос,- я вцжу, ты не особенно понимаешь, что это такое – поженить людей.

– Я это говорю вот к чему,- минуту назад я сам видел, что сеньора и ее дочь вроде как бы помирились. Донья Перфекта целовала Росарито, у них все нежные слова да ласки…

– Помирились! Ты все думаешь об оружии да об оружии – вот и рехнулся… Но в конце концов, ответь, ты меня проводишь или нет?

– Только она хочет идти не к сеньоре,- сказал каноник,- а в гостиницу вдовы Куско. Я уже говорил, что она не решается идти одна, боится, что ее обидят…

– Кто?

– Как кто! Этот инженер, разрази его гром… Моя племянница встретила его вчера вечером и что-то сказала ему, а теперь она чувствует себя не совсем в своей тарелке: мальчишка ведь мстителен и дерзок.

– Не знаю, смогу ли я пойти…- проговорил Кабальюко.- Ведь я сейчас скрываюсь, мне нельзя связываться с этим жалким доном Хосе. Если бы мне не нужно было бегать и прятаться, я бы тридцать раз переломал ему спину. Но что будет, если я нападу на него? Я наведу их на свой след, меня схватят солдаты – и прощай Кабальюко. А напасть на него из-за угла я не могу. Это не в моем характере, да и сеньора не согласится. Нападать из-за угла – на это Кристобаль Рамос не пойдет.

– Да что мы, не в своем уме, что ли? О чем вы все твердите? – с неподдельным изумлением произнес исповедник.- Ни за что на свете я не стал бы советовать вам дурно обойтись с нашим кабальеро. Скорее я дам отрезать себе язык, чем посоветую что-либо бесчестное. Дурные дела будут наказаны, это верно, но не я, а бог укажет время для наказания. Не может быть и речи о побоях. Я скорее сам подставлю спину под палку, чем посоветую христианину лечить своего ближнего таким лекарством. Я говорю лишь о том,- добавил он, глядя на храбреца поверх очков,- что поскольку моя племянница идет туда и поскольку, вероятно, весьма вероятно,- не так ли, Ремедиос? – что ей придется сказать несколько слов этому сеньору, я прошу вас не оставлять ее без помощи, если ее оскорбят.

– Сегодня вечером у меня дела,- лаконично и сухо ответил Кабальюко.

– Слышишь, Ремедиос? Подожди до завтра.

– Этого я никак не могу сделать. Я пойду одна.

– Нет, нет, ты не пойдешь, племянница. Не будем спорить. Сеньор Рамос не может тебя проводить. Представь себе, вдруг этот грубиян оскорбит тебя…

– Оскорбит?! Чтобы сеньору оскорбил этот!..- воскликнул Кабальюко.- Да нет, такому не бывать.

– Если бы вы не были заняты… Ах, как жаль! Я был бы совершенно спокоен.

– Занят-то я занят,- сказал кентавр, поднимаясь из-за стола,- но если вы этого хотите…

Наступила пауза. Исповедник закрыл глаза и погрузился в раздумье.

– Да, я этого хочу, сеньор Рамос,- наконец произнес он.

– Тогда говорить больше не о чем. Пойдемте, сеньора донья Мария.

– Теперь, дорогая племянница,- сказал дон Иносенсио полушутя, полусерьезно,- теперь, когда мы кончили ужинать, принеси мне таз для умывания.

Он устремил на свою племянницу пытливый взгляд и, сопровождая свои слова соответствующим жестом, произнес: