— Это Влажный, Даннерман, — сказала она, беря меня за руку и увлекая за собой. — Он знает язык, так что вы сможете поговорить. Пойдемте быстрее, он на реке.

Наверное, это должно было послужить мне предупреждением. Но не послужило. Мы уже почти достигли реки, когда я увидел существо, наполовину погруженное в воду. Оно было синевато-серое и размером с гиппопотама. Возле рта изгибались тонкие щупальца, на толстой шее красовался металлический обруч. Я узнал его, а потому вырвал руку из когтей Пиррахис и, пошатываясь, отошел в сторону.

Она подбежала ко мне, потрогала горло и заглянула в глаза.

— Вы расстроены, Даннерман. В чем дело? Я кивнул в сторону амфибии.

— Вот в чем. Эти твари убили Пэтси. Ту, которая здесь похоронена. Она купалась, даже не зная, что в воде кто-то есть. Они убили ее электрическим разрядом.

Пиррахис молча посмотрела на меня, потом на амфибию. Ее лицо помрачнело.

— Так вы не будете с ним разговаривать?

— Нет.

— Этого хочет Джабертаприч. — Нет.

Она вздохнула.

— Тот эпизод — просто несчастный случай, но ведь он уже в прошлом. Да, они используют электрический заряд для самозащиты, но лишь тогда, когда существует угроза. На вас никто не нападет.

— Я не хочу рисковать.

Она все еще смотрела на меня, словно надеясь, что я передумаю.

— Не можете простить? Я покачал головой:

— Не могу забыть. Простить? Может быть, позже. Но не сейчас. Пиррахис помолчала, потом грустно сказала:

— А меня вы можете простить?

Я посмотрел на нее с недоумением.

— За что?

Похоже, ей не очень хотелось рассказывать, но, вздохнув, Пиррахис сказала:

— Вы знаете, что существовали другие копии? Ваша и ваших друзей. Их исследовали.

Это я знал. Как знал и то, через что прошла, например, Пэт-5, которая рассказала мне обо всех мучениях. Воспоминания пробудили злость.

— Их подвергли вивисекции.

— Да, — печально признала Пиррахис. — И я была одной из тех, кто этим занимался.

Разозлился ли я на Пиррахис? Уж конечно. «Разозлился» — слишком слабо сказано. Меня охватил гнев. Мой врач, моя сиделка была среди тех, кто резал моих живых, кричащих от боли друзей. Первым импульсом было схватить какой-нибудь камень и размозжить ей голову.

Я этого не сделал. Я действительно поднял камень, но не напал на Пиррахис. Просто запустил его изо всей силы в ближайшее дерево и ушел, чувствуя на себе ее тоскливый взгляд.

Я не оглянулся. Я шел и шел, покинув поселок, по следу, оставленному стоявшей здесь когда-то энергетической стеной. Ночью прошел дождь, и земля была скользкой. Наверное, Пиррахис шла за мной, но я не оборачивался. Я не испытывал желания разговаривать с теми, кто резал моих друзей — и меня! — на части. Резал их, живых, кричащих, агонизирующих, только ради того, чтобы посмотреть, как они сделаны. Так ребенок разбирает будильник, горя желанием выяснить, что там тикает, и не обращая внимания на чувства будильника. То, через что прошел я, побывав в руках «рождественских елок», не шло ни в какое сравнение с муками моих товарищей. Думать об этом было невыносимо.

Я изо всех сил старался не думать. Это не имело значения.

Значение имело другое: вырваться отсюда. И путь был только один. Машина-телепортатор, очевидно, еще работала — роботы хоршей воспользовались ею, чтобы скопировать меня. Моя задача — вернуться к ней и убраться отсюда.

Но в одиночку рассчитывать мне было не на что. И помочь могла только та, которая шла следом за мной, метрах в восьми — десяти.

Я остановился и повернулся к Пиррахис:

— Извините. Я не сдержался. Для меня это стало шоком, вот и все. Понимаю, вы ничего не могли поделать.

Она настороженно посмотрела на меня:

— Вы понимаете?

Я потрепал ее по руке.

— Да, Пиррахис. Вам в мозг имплантировали контроллер, и вы делали то, что приказывали Возлюбленные Руководители.

— Да, но понимаете ли вы? Знаете ли, что это такое, когда вы не властны над собой?

На ее лице появилось выражение, которого я никогда прежде не видел: то ли печаль, то ли гнев.

— Ну… может быть, не вполне.

— Вам обязательно надо это знать, — твердо сказала Пиррахис. — То, что случилось с нами, может случиться и с вашим народом. Мы не всегда были рабами Возлюбленных Руководителей. Мы жили своей жизнью, на своей планете — теперь об этом уже никто не помнит, так как прошло много времени, сменились поколения. Но я думаю, мы жили хорошо. А потом пришли Возлюбленные Руководители и нашли нам свое применение. Мы были умным народом. Мы и сейчас такие.

Она с вызовом посмотрела на меня.

— Конечно, — сказал я. — Я это знаю.

— Но знаете ли вы, что такое быть умным и одновременно подчиняться чужой воле? Возлюбленные Руководители позволяли нам делать только то, что было выгодно им. Мы не могли даже разговаривать друг с другом. Это позволялось только молодым и тем, кто готовился дать потомство.

Я удивился:

— Дать потомство? Не знал…

— Нет, вы не знали. У меня было трое детей, но мне позволили быть с ними только до того времени, пока они не подросли. На моих глазах им имплантировали контроллеры. Они были совсем дети и очень боялись. Мне пришлось солгать. Я сказала, что им не причинят никакого вреда! Никакого вреда! Слышите, Даннерман? Я до сих пор не знаю, что стало с ними. После прихода хоршей я ни разу их не видела, как не видела и их отца. Возможно, они погибли.

Она отвернулась и замолчала. Я подумал, что, может быть, Пиррахис плачет, если Доки вообще плачут. Я коснулся ее плеча.

Нет, я не забыл о вивисекции, но не мог не почувствовать сострадания.

— Мне очень жаль.

— Да, — приглушенно сказала она и повернулась — глаза сухие, злость прошла. — Мне тоже жаль. Жаль, что с вашими друзьями случилось такое несчастье. И жаль, что это произошло с вашим народом.

Я пристально посмотрел на нее.

— С моим народом? Пиррахис кивнула.

— Вы тоже будете служить им, если они этого захотят. Я вдруг почувствовал неприятную горечь во рту.

— Зачем мы им нужны?

— Не знаю, Даннерман, но… — Она задумалась, вздохнула. — Вы когда-нибудь видели солдат Других?

Я вспомнил полуразложившийся труп, попавшийся нам на глаза во время бегства.

— Нет. Да. В общем, я видел тело… Подожди! Ты хочешь сказать, что они превратят нас в таких же послушных…

— Я не знаю, кого ты видел, но они вполне могут использовать вас для войны. Известно, что вы хорошо деретесь и склонны к насилию. Разве не поэтому вы выбрали ту работу, которой занимались раньше?

Это меня взбесило.

— Нет! Мы не допустим! Если придется сражаться, мы будем сражаться!

— Конечно, будете, Даннерман, — хмуро согласилась Пиррахис. — Мы, наверное, тоже сражались. Давным-давно. Даже сейчас, иногда… понимаете, каналы контроля очень эффективны, но не совершенны. Если одного из нас окружить металлической сеткой… не знаю, как это называется…

— Клетка Фарадея? Она пожала плечами.

— Возможно. Тогда контроль становится значительно слабее. У нас даже может хватить воли, чтобы попытаться оказать сопротивление. Но из этого ничего не получится. Как только произойдет нечто подобное, нас захватят наши соотечественники, подвластные Возлюбленным Руководителям. Захватят или убьют. У них нет выбора, как не было и у меня, когда Возлюбленные Руководители заставили нас резать ваших друзей.

Она вопросительно посмотрела на меня.

— Так поступали не только с вами, но и со многими другими, даже с пленными хоршами. Просто вы последние. И в каждом случае… — В ее взгляде появилось какое-то иное выражение. — В чем дело, Даннерман?

— Что вы имеете в виду, говоря «с пленными хоршами»? Пиррахис удивилась.

— Но я думала, вы знаете. Кто, по-вашему, Джабертаприч?

— Хорш, конечно.

В ее голосе проскользнуло нетерпение.

— Разумеется, хорш. Но до недавнего времени он тоже был пленником. Он и все его близкие. Посмотрите, вон там, за деревьями, ферма, где его держали. Там жили его предки, захваченные давным-давно. Их изучали, на них проводили эксперименты, как и на вас.