С Ференцем она себя чувствовала комфортно, могла быть сама собой, и не играть. Он принимал её такую, какая есть, со всеми достоинствами и недостатками. Имоджин говорила себе: «Я отдалась ему, потому что он меня любит». Это была правда. Но правда была и то, что она не испытала того опьянения, которое узнала с Andrew. Имоджин уступила Ференцу, как только увидела, что возбуждает любовь, близкую к страданию. Она и её сознание поверили в подлинное чувство, согласились на него, пожелали его. Но руководясь интуицией, она постаралась скрыть цену дара, который принесла, и ничего не сказать такого, что могло бы связать её друга помимо его чувств. Он и не подозревал о некоторых её сомнениях и тревоге, продолжавшейся, впрочем, всего несколько дней и сменившейся совершенным спокойствием. Имоджин была подругой хорошего и порядочного человека, пользовавшегося успехом у женщин, обеспеченного, с безупречным вкусом, он слыл презрительным и привередливым, а ей выказывал искреннее чувство. То удовольствие, которое она ему доставляла, и радость быть красивой ради него привязывали её к другу. Он делал для неё жизнь если и не пленительной, то всё же весьма сносной и приятной. На их взаимную симпатию не влияли ни ум, ни душа. Она питала к Ференцу спокойную и ясную привязанность, и это было прочное чувство.
Из-за него она решила больше не появляться на Vaci utca, – как консуматорша, завлекающая клиентов в бар. Это занятие, вполне безобидное, могло вызвать осуждение в кругах, в которых вращался Ференц. Оставшись без работы, Имоджин сказала ему, что уволилась из отцовской фирмы, и попросила подыскать ей какое-нибудь интересное место. И он нашел – в редакции журнала Voqq, в котором главным редактором был его друг, Cžonka Gabor. Её взяли фотографом (она увлекалась художественной фотографией, и её снимки вызвали восторг у всей редакции, недовольным остался лишь один неприятный тип по имени Bydlowski, обвинивший её в китче). Кроме того, Габор сказал, что она может писать очерки и статьи на заданные темы, и он будет пропускать их, если они окажутся лучше других. Имоджин честно призналась, что совсем не умеет писать, и Габор в шутливой форме обрисовал, как это делается (разговор происходил на вечеринке, когда все уже изрядно набрались).
– … входишь в интернет, забиваешь в поисковик слово из пяти букв, смотришь, что выстрелило, и сохраняешь понравившиеся ссылки. Затем повторяешь то же самое со словом из трех букв. Из полученного материала комбинируешь фразы, предложения, абзацы, – статья готова. Мы не делаем революций и обращаемся к беспроигрышным темам о взаимоотношении полов: рассказывать мужу о прошлых связях или нет, отдаваться на первом свидании или на сто первом, степень свободы в семье, отношения с друзьями мужа, грань между комплиментами и домогательством, etc. Эти сюжеты можно эксплуатировать до бесконечности, не опасаясь вызвать реакцию отторжения. Причём ты можешь описать одну точку зрения, а в следующем номере – диаметрально противоположную; разницы – абсолютно никакой. Те же яйца, вид сбоку. Привлекай рекламодателей – за это отдельный бонус, все сотрудники этим занимаются. Например, если пишешь статью о жизни богатых людей в элитном пригороде, раскрути своего друга Ференца, чтобы он раскошелился на рекламный модуль с информацией о своей риэлторской конторе. Кстати, о богатых и знаменитых – не возбраняется их фотографировать. Мы освещаем события светской жизни – актриса Затычкина в пятый раз выходит замуж, модельер Шлаков сделал пластическую операцию и увеличил губы, и всё такое. О стоимости фотосессии со знаменитостями договариваюсь я сам. Да, да – мы платим, у нас серьезное издание, мы не пользуемся услугами папарацци – нам не нужны суды. Будь осторожна в этом плане.
Воспользовавшись его советом, она набрала в интернете материал и скомпилировала рассказ, причем название к нему придумывала дольше, чем потратила времени на саму работу.
«Издали доносится шум морских волн, в оцепеневшем безмолвии ветер нежно треплет тугие листья. Её фигура обтянута платьем матового шелка с золотисто-белой каймой; тонкую нежную шею обрамляют огненно-рыжие косы. В уединенной комнате Брунгильды ещё не зажигали свет, и стройные пальмы высились словно волшебные серые тени от драгоценных китайских ваз; посредине комнаты, словно привидения, белели античные мраморные статуи, по стенам угадывались картины в тускло поблескивающих тяжелых золотых рамах. Сидя за фортепиано, Брунгильда едва касалась клавиатуры: она была вся погружена в сладостные грёзы. Торжественно и важно звучало «ларго» – оно было похоже на клубы дыма, поднимающиеся от раскаленной золы, разрываемые ветром и сплетающиеся в затейливые узоры при разлуке с бесплотным пламенем. Постепенно нарастая, величавая мелодия разрешалась бурными аккордами, а затем возвращалась к самой себе, растворяясь в детских голосах – умоляющих, зачарованных, исполненных невыразимой прелести; она лилась над ночными лесами, глубокими пустынными ущельями огненного цвета с затерянными в них античными стелами, обволакивала заброшенные сельские кладбища. Буйно цветут весенние луга с резвящимися на них стройными фигурками, их стройность делала лохмотья не такими броскими в глаза; но вот пришла осень – и лишь ворчливая старуха осталась сидеть посреди пожухлых цветов и листьев. Придёт зима, и громадные, ослепительно ангелы, достигающие самого неба, но не касающиеся заснеженной земли, склонятся к застывшим в безмолвии пастухам и возвестят им о рождении в Вифлееме чудесного Младенца, улыбающегося беззвучно, но многословно.
Небесное блаженство, проникнутое таинственностью Святого Рождества, наполняет погруженное в глубокий сон зимнее ущелье: словно откуда-то издалека доносятся приглушенные звуки арфы, кажется, сама таинственность печали прославляет Божественное рождение. Снежинки величиной с кулак мягко струятся по морозному воздуху, оставляя неизгладимый след в душах мятежных ангелов. Очаровательная Зеферина углом зрения уловила летевшего к ней порывистого Теофила, и они устремились на южную часть неба. А на улице ночной ветер нежно овевает золотой дом, и звезды мерцают в зимнем сумраке».
Так и не решив, как назовет свой шедевр, Имоджин подумала, что это лучше, чем если бы она, как поступают многие, придумала удачное название, а к нему бы дописала бестолковый текст. И она отнесла в таком виде рукопись Габору. Он пришел в восторг от произведения, похвалил за дебют, и придумал название, наиболее полно отражавшее суть рассказа: «Покурить».
Удача не вскружила ей голову. Отложив на время литературные изыскания, она приступила к основным обязанностям. Новая работа открывала перед ней заманчивые перспективы. Имоджин мечтала о времени, когда никто из знаменитостей не сможет быть уверен в прочности своей звездной репутации, пока со своей камерой к нему не придет она, знаменитый фотограф. Под чары её объектива попадут все известные звёзды. А она будет посмеиваться над их неуемным тщеславием.
Для начала ей захотелось сделать нечто такое, что заставило бы людей замереть, как перед щитом с рекламой Marlboro. Пригласив знакомых владельцев модных бутиков с Vaci utca в качестве рекламодателей, Имоджин сделала эпатажную сессию с участием моделей; в дело пошли интерьеры гостиницы Corvinus Kempinski и замкового театра Varszinhaz с соответствующим театральным реквизитом. Композиции были выстроены так густо, что хотелось разглядывать каждую деталь. Мелочей для неё не было. Габор посчитал её снимки вычурными, буйство краски вульгарным, обилие наготы необоснованным, и назвал Имоджин сюрреалистом от фотографии, но меркантильные соображения оказались сильнее всех остальных, и ему ничего не оставалось делать, как принять работу.
Энергия её била через край, ей хотелось заполнить активной деятельностью всё своё время. В своем письме к Andrew она попросила выслать ей подборку российских модных журналов, чтобы почерпнуть оттуда новые идеи. Не нужно было это делать. Зря она вспомнила того, кого нужно было позабыть. Andrew, несомненно, был из тех, ради которых бросают всё, предают близких, совершают безумства. Он ничего не утверждал, не доказывал, и не обещал, не высказывал отношение. Она сама в нём видела то, что больше всего хотела видеть. Он маг, волшебник, чародей.
