— Присядем, мисс Сладкая, и отдохнем немножко. Я велел моим слугам расчистить это местечко специально для нас.

— Благодарю вас, мистер Янгблад! Поверьте, я очень ценю ваше гостеприимство!

Они сели, потом Айда Мэй легла навзничь, уставившись взглядом в бездонное небо, синевшее сквозь игольчатые глянцевитые ветки. Казалось, она спит — так спокойно вздымалась и опадала округлая грудь под желтой кофточкой. Роб подумал, что лицо и руки Айды Мэй очень потемнели — теперь у них такой теплый густо-коричневый оттенок.

— О Роб! Как чудесно в твоем лесу! Как тут все красиво, зелено, а воздух-то какой! Просто наслаждение дышать!

Деревья, одетые густой сверкающей зеленью, застыли в знойной истоме, не качались ветки, не шелестела листва, все замерло, словно в ожидании неведомого.

Роб сидел возле Айды Мэй и глядел ей в лицо. Глаза девушки искрились от счастья и ощущения свободы.

— Ну, ты рада, что пришла сюда? — спросил он хрипло.

— О Роб! — могла только ответить Айда Мэй и, отыскав его руку, крепко сжала в своей, а Роб порывисто обнял ее и стал осыпать то грубыми, то нежными поцелуями ее мягкие, красиво изогнутые губы, глаза, нос, щеки и уши и, чувствуя, как дрожит она, задрожал и сам. Когда на миг он отпустил ее, она подняла руки, обхватила его за шею и сама прильнула губами к его губам.

— Почему ты так долго не приходил, Роб?

— Сам не знаю. Наверно, я сумасшедший.

— Уехал в Нью-Йорк, в этот огромный город, и за все время, что там был, прислал мне только два или три коротеньких письмеца. Я уж решила, что ты влюбился в какую-нибудь тамошнюю девицу.

Он так яростно замотал головой, будто хотел сбросить ее с плеч. Но ни слова не мог выговорить.

— А потом вернулся, зашел раза два и пропал. Я уж думала, может, ты подружился с Уилабелл Бракстон. Она ведь у вас работает.

— Гостиница большая, — сказал Роб, — я почти никогда ее там не встречаю. А если бы даже и встречал, все равно бы…

— Почему же ты так долго пропадал, Роб?

— Да после того, как я свалял дурака у тебя в школе, мне казалось, что ты и видеть меня больше не захочешь. К тому же все говорили, что за тобой ухаживает мистер Блэйк.

Она поглядела на Роба, засмеялась и покачала головой.

— Ох и разозлил ты меня тогда в деревне! Но у тебя был такой беспомощный, детский вид, когда ты остался на веранде. Ну совсем, совсем младенческий!

— Ходят слухи, что тебе нравится мистер Блэйк, — вырвалось у Роба невольно.

Кокетливо сложив пухлые губки, она хотела было ответить, а Роб, представив себе в этот миг комичную фигуру мистера Блэйка — старого, плешивого, жиреющего, со страхом глядел на нее, ожидая, что она скажет.

— Как ты могла, Айда Мэй? — выдохнул он и снова пылко прижал губы к ее губам, поцелуем пытаясь заглушить слова, которые боялся услышать,

Роб обнимал девушку, чувствуя, как ее сладостное дыхание освежает его разгоряченное лицо, как легко дышит ее грудь, прильнувшая к его груди.

— Неужели ты поверил глупой болтовне? — спросила Айда Мэй.

— Я так ревновал, что не знал, чему и верить, — И все-таки поверил, да?

— Я не верил, моя любимая, пока не поехал в ту пятницу за тобой в деревню. А после этого я уже не знал, что правда, а что нет…

— Послушай, Роб, Бен Блэйк мне в отцы годится. И вообще разве может такой человек понравиться! Но он хорошо ко мне относится, а в тот раз пообещал приехать за мной и отвезти меня в город, и он тебя опередил. Как, по-твоему, я должна была поступить — прогнать его, да? Но ведь ты сам знаешь, с людьми надо быть вежливым!

Роб промолчал. Если бы только она знала, как глупо он вел себя в тот вечер… в Гарлемском переулке!

— Я люблю тебя, Айда Мэй! — Вот и все, что мог вымолвить Роб.

Айда Мэй продолжала:

— Он меня кое-куда приглашал несколько раз. Вчера, например, я ездила с ним в Мэйкон на концерт. Но это ровно ничего не значит!

Роб повторил сдавленным шепотом;

— Я люблю тебя, Айда Мэй!

— Правда, Роб? Любишь?

— Да, да, да, и ты это знаешь! — Он пытался найти какие-то красивые, яркие слова, чтобы выразить всю силу и полноту своей любви, но, так и не найдя, лишь повторил: — Люблю тебя, дорогая!

Она улыбнулась и ответила:

— И я тебя тоже. Мне кажется, я тебя люблю сколько себя помню, всю жизнь.

Она положила голову на колени Роба, и он смотрел в ее счастливые глаза и думал о том, как красиво складывает она губы, когда говорит «люблю», и еще никогда не испытанный восторг, огромное счастье и любовь к Айде Мэй переполнили его душу. Он наклонился и нежно поцеловал ее в губы, и глупые слезы из его глаз закапали ей на лицо. И Айда Мэй целовала его глаза, пока не исчезли на них слезы, но зато они стали влажными от поцелуев.

— Сколько раз я собиралась сказать тебе о своей любви, еще когда мы учились в школе, но я знала, что девушке это не полагается: парень первый должен объясниться. И я всегда хотела с тобой дружить. Я понимала, что это глупый запрет, и все же не признавалась тебе, скорее потому, что думала: очень я ему нужна! Ведь все девчонки по тебе с ума сходили. Даже та белая девчонка Кроссов.

При одном упоминании о Кроссах Роб весь сжался от бессильного гнева. Он огляделся вокруг, и ему почудилось, что деревья подслушивают и надвигаются на них и что это вовсе не деревья, а рослые крэкеры в куклуксклановских балахонах. Роб засмеялся нервным смехом.

— Брось ты эти глупости! Никакие другие девчонки мною не интересовались!

— Хм, так я и поверила! А Уилабелл Бракстон? Она до сих пор влюблена в тебя.

Потом Роб рассказывал Айде Мэй о своей поездке в Нью-Йорк, как он был там членом профсоюза, как работал в ресторане. Описал небоскребы, подземную дорогу и красивые кинотеатры, куда пускают и негров. Они не заметили, что начало смеркаться и лес окутался тенью. Время летело удивительно быстро. Потом заговорили о работе в школе. Айда Мэй сказала, что если останется там на следующий год, то будет преподавать негритянскую историю, как мистер Майлз. Роб прервал ее поцелуем. Потом Роб узнал, что Айда Мэй собирается устроить вечер религиозных песен по той же программе, какая была у них тогда в школе. У нее есть ученик, Гарольд, рослый для своих лет паренек, очень напоминающий Роба, и хотя она не признает любимчиков в школе, все же чувствует особую симпатию к этому ребенку. Роб снова поцеловал ее.

— Мне никогда не нравились учителя, которые покровительствуют любимчикам, — шутливо сказал он. — Ты у меня смотри на этот счет!

В свою очередь Роб рассказал Айде Мэй о работе в гостинице, как там за день набегаешься, натрудишься, сколько раз повторишь «Да, мэм!» и «Да, сэр!» Но он умолчал о белых женщинах, которые выходили к нему полуодетыми, а иногда и вовсе голышом. Несколько раз он собирался рассказать ей о них, но удержался. А вот о беседах с ребятами по поводу профсоюза и об Оскаре Джефферсоне — этого он не утаил от нее.

— Ох, милый, ты только будь поосторожнее! — заволновалась Айда Мэй, испуганно глядя на Роба,

— Но мы должны что-то предпринять, — ответил он. — А если будем сидеть да ждать, нам же будет хуже. Старый Огл знает, что ему все сойдет с рук, потому что он белый, и достаточно важная птица, и достаточная дрянь вообще. На него только одно может повлиять — это если мы, цветные служащие, все вместе окажем ему сопротивление. Надо, чтобы хозяин знал, сколько ты согласен потянуть, тогда он не посмеет на тебя наваливать лишнее.

На западе садилось солнце, и лес тонул в мягких сумерках, а Роб ничего не видел, кроме любви и весны в глазах Айды Мэй, ничего не слышал, ни одного лесного звука, кроме музыки ее голоса. Оба тяжело и прерывисто дышали. Мышцы Роба напряглись, сердце сладостно замирало, лихорадочная дрожь волнами проходила по телу. Роб склонился над ней, они поцеловались, и он начал гладить мягкое девичье тело. Но чем нежнее было прикосновение его неловких рук, тем неприступнее становилась Айда Мэй.

— Не надо, Роб, не надо! — воскликнула она и отвернулась.