— Вы зачем сюда явились, ребята? — спросил рослый крэкер с темными волосами. Ненависть и страх царили в комнате.

Негры молчали. Они поглядывали на Ричарда и пастора. Сначала заговорил пастор, потом Ричард, объяснивший белым цель своего прихода.

— Что же, предложение толковое, я полностью его поддерживаю! Вреда никому не будет! — сказал Оскар Джефферсон. Двое белых одобрительно кивнули. Но какой-то хилый очкастый крэкер заявил, что он не пошел бы в пикет с черномазыми, даже если бы от этого зависела жизнь его матери. Тут вскочил еще какой-то белый, вытащил пистолет и нацелился в негров.

— Если вы, обезьяны, моментально не уберетесь отсюда, я за себя не ручаюсь! Тоже еще, захотелось социального равенства!

Очутившись на улице, пастор Ледбеттер сказал.

— Ну вот, дорогие братья, хоть и прискорбен сей факт, но боюсь, что такова истина: Юг не созрел еще для профсоюзного движения, как не созрел он еще и для царствия божия!

Остальные негры лишь покачали головами. Но Ричард Майлз с горячностью возразил:

— Ко всему Югу это не относится. Негры-то вполне готовы. Это только бедняки-крэкеры, невежды проклятые, учатся делать первые шаги — прошу прощения, ваше преподобие.

Пастор укоризненно посмотрел на Ричарда.

Примерно через неделю, во вторник утром, Джо, Рэй, Бибб Маккей, Хэк Доусон и несколько других негров подходили к главным воротам завода. Вдруг двое белых крикнули им:

— Эй, ребята, убирайтесь прочь отсюда! Никакой работы сегодня не будет!

Но Джо и все негры взялись под руки и, не обращая внимания, пошли вперед, глядя перед собой.

— Вы что, оглохли? Мы бастуем. Работы сегодня не будет.

Пот градом лился с Янгблада. Негры, точно не слыша, продолжали идти к воротам. А белых становилось все больше — шестеро, семеро, и подходили еще. Они преградили неграм путь, не пуская их дальше.

— Послушайте, ребята! Неужели вы не знаете, что мы бастуем?

— Негры не бастуют! — сказал Джо сквозь зубы.

— А с этой минуты будете бастовать!

— Черт, пошли на работу! — сказал Рэй Моррисон и двинулся вперед.

Огромный белый детина толкнул Джо, крикнув:

— Ах ты, черный кабан, сукин сын!

Но Джо стукнул этого белого так, что тот рухнул на колени, а Рэй с яростью ударил его ногой в подбородок. По земле тусклыми жемчужинами рассыпались зубы. Остальные белые мгновенно отпрянули назад, потом кто-то закричал:

— Сволочи черномазые! Сволочи черномазые! Сволочи!

Сбежались остальные забастовщики. Джо, Рэй и несколько других, кулаками расчищая себе путь, добрались до ворот, и здесь под градом палочных ударов, сыпавшихся на его голову и плечи, окровавленный Джо вдруг заметил невдалеке Оскара Джефферсона и услышал, что какой-то белый кричит: «Давай, Оскар! Чего рот разинул? Перебьем этих чертей!» Но Оскар попятился, гневно мотнув головой, и Джо увидел, что его белый друг повернулся и бросился бежать в сторону, навстречу солнцу, бурно и безжалостно встающему над землей в это раннее сентябрьское утро. Теперь белых было гораздо больше, чем негров, и они наступали со всех сторон. Двое негров пустились наутек. Джо увидел, как один белый подбирается к нему с узким ножом, похожим на кинжал. «Конец!» — мелькнуло у Джо в мозгу. Быстро метнувшись в сторону, он своим мощным кулаком ударил белого прямо в челюсть и услышал какой-то треск, но белые зажимали негров в кольцо, и неизвестно, чем бы кончилось, если бы в этот момент не подъехали две машины с полицией и не разогнали забастовщиков. Джо Янгблад не мог опомниться от удивления, что полиция так неожиданно стала на сторону цветных рабочих. С этого дня полиция всегда дежурила у ворот, чтобы негры могли беспрепятственно проходить утром на завод и вечером с завода.

Он не уходил и все глядел в ее огромные прекрасные глаза, перебрасывая обе сумки с книгами из одной руки в другую. Было уже начало ноября, осеннее время, но лето нынче затянулось, и золотистые листья только теперь стали падать; их сгребали в кучи во дворах и палисадниках, отовсюду тянуло гарью и поднимались клубы серого дыма — это жгли листья, жгли лето в сердцах, чтобы оно скорее забылось.

Роб и Айда Мэй стояли возле ее дома. Девушка взглянула на серьезное лицо Роба и отвела глаза. В будущем июне они закончат учение, потому что в школе для негров десятый класс — последний. А в школах для белых учатся как полагается — полных двенадцать лет.

— Я заходил к вам вчера, — заметил Роб, будто вскользь, — и видел твою маму. Она жгла листья перед домом.

Айда Мэй мило улыбнулась своей особенной улыбкой, стараясь смотреть в сторону.

— Да, я знаю, — ответила она, — мама говорила мне, когда я пришла.

— Хм, — промычал Роб. — Мне известно, где ты была. Доподлинно известно! Но я ничего не сказал твоей матери.

— И вовсе не твое дело докладывать моей матери!

— А ты не задирай нос! — сказал Роб. — Я знаю, что тебя привез домой Биф Роберте в своей старой развалюхе.

— Совсем это не развалюха! — возразила Аида Мэй, улыбаясь одними глазами, — она знала, что это всегда действует на Роба. — А самый что ни на есть новенький автомобиль, если вам угодно знать.

— Он всем хвастался в школе, что повез тебя не прямо домой, а вы еще катались по шоссе.

— Так вот знай, что у него чудесная огромнейшая машина и он очень хорошо ее водит.

— Но ведь машина-то не его!

— Ну и что ж? Хоть она и не на его деньги куплена, но отец позволяет ему брать ее, когда он захочет.

— Он всем рассказывает, что отбил тебя у меня, что ты уже больше не моя.

— Ты мне не отец, и он тоже. Папа мой умер бог знает когда. У меня есть только мама — миссис Сара Мэй Реглин.

У Роба даже во рту пересохло. Как она может, улыбаться ему и нарочно быть такой жестокой? Бессердечная женщина — вот и все.

— Ну, если ты ко мне так относишься, то можешь ехать с Бифом до самого Мэйкона и обратно. Пожалуйста! Мне все равно, раз уж ты помешалась на автомобилях! — сказал он, подавая Айде Мэй сумку с книгами.

— Хм, терпеть не могу эту твою манеру, — ответила она, забирая у него свою сумку. — Я знаю, что тебе все равно. Тебе бы только бегать за этой белобрысой девчонкой Кроссов. Вот о чем ты мечтаешь! И насчет Уилабелл Бракстон я все знаю. Если ты воображаешь, что на тебе свет клином сошелся, то сильно ошибаешься, мистер Янгблад.

В глазах Айды Мэй светилась тревога; точно так — Роб запомнил это — она смотрела на него тогда, на школьном дворе, в день его побега из дому— сколько месяцев или лет прошло с тех пор?.. «Будь моей подругой, будь моей невестой, — хотел сказать ей Роб, — не езди больше кататься с Бифом Робертсом, уж кто-кто, только пусть не он встает между нами!» Но Роб не сумел сказать это, а сказал совсем другое:

— Если так, то можешь ехать даже в Нью-Йорк! — Ему хотелось, чтобы она ответила: «Роб Янгблад, я люблю тебя и буду тебя любить вечно, и никакой самоновейший бьюик мне не нужен».

Но Аиде Мэй тоже трудно было выразить свои чувства. Она лишь сделала безразличную гримаску, от которой у Роба вся душа перевернулась.

— Терпеть не могу эту твою манеру, — повторила она. — Не твое дело указывать, куда мне ехать! Мистер Роберте говорит, что в любую минуту, когда я захочу покататься, мне достаточно только свистнуть. Вот, заруби себе это на носу, да покрепче!

Она повернулась и высокомерно пошла к крыльцу, а у Роба сжалось сердце. «Узнал ее на свою беду!» — подумал он, давая себе клятву заставить ее раскаяться. Роб направился к автобусной остановке, решив, что всю жизнь будет ненавидеть женщин. Но как же ненавидеть их, когда они так ему нравятся? Ничего, он приучит себя быть женоненавистником!

Он сел в автобус. В прошлом году мистер Майлз привез себе с Севера восьмицилиндровый форд; он попросит мистера Майлза научить его водить машину, я тогда он будет брать ее и катать кого захочет. Мистер Майлз, наверно, разрешит ему. Он еще покажет Айде Мэй! Ведь он нарочно не ходил в Рокингем-куотерс, чтобы не встречаться там с Уилабелл Бракстон. А работая у Кроссов, избегал Бетти Джейн по разным причинам, но главным образом потому, что хотел быть верным Айде Мэй… Сейчас, сидя на задней скамейке автобуса, отведенной для негров, уверенный в собственной правоте, он старался убедить себя самого, что это главная, единственная причина его нежелания встречаться с Бетти Джейн.