— Да, Джордж, ты всегда отличался терпением и благородством тоже, и я не могу понять, как это ты можешь быть заодно с ними…

— Да, но сегодня уж и я не выдержал, когда Боб Миддлтон спросил тебя, позволила ли бы ты своей дочери выйти замуж за негра, а ты посмотрела на него и спокойно ответила, что это ее личное дело.

Бетти Джейн навострила уши — что-то скажет мать?

— Ты же понимаешь, Джордж, что я это сказала не всерьез! Он припер меня к стенке, и я…

Но папа перебил ее, правда, более сдержанным тоном:

— В общем Руби, мне наплевать на твои идеи о расовом равенстве и женской независимости. Ни один человек во всей Джорджии не относится к неграм лучше, чем я. Спроси любого из них, кто его лучший друг. Мне важно лишь одно, и ты обязана это понять. Все наше состояние, состояние Кроссов, все богатство отца, которое после его смерти станет нашим, зиждется на этом самом южном образе жизни. Да, тут и расовое разделение и множество предрассудков— в общем весь букет! Но запомни, что рисковать своим благополучием мы не имеем права.

Руби не ответила. А прежде как бы она его отчитала…

Сейчас Руби сидит, сжимая плечо Бетти Джейн, и говорит шепотом:

— Не бойся меня, детка! Расскажи, что с тобой случилось!

Но девочка опасливо уходит в свою скорлупу. Как могла мама догадаться, что она боится ее? Как она догадалась?

— Я же тебе говорю, ничего не случилось! — Девочке жарко, она вспотела, и к тому же у нее начинаются схватки в животе.

А мать тревожно строила догадки. Она заметила, как Бетти Джейн кралась черным ходом. Где она была, и что с ней могло случиться? Мать боялась высказать вслух свои подозрения — а вдруг все это не так? Зачем же подсказывать ребенку опасные мысли? А может быть, что-нибудь случилось на уроке музыки? Этот профессор Килгор не очень-то симпатичный преподаватель.

— Но что-то все-таки тебя расстроило, детка, — говорит Руби. — Зря ты не стала бы плакать!

— Мне нездоровится, мама. Вот и все.

Руби трогает лоб Бетти Джейн — он, пожалуй, горячее, чем обычно, но она знает: причина не в этом.

— Что, головка болит?

— Ужасно! — «А ведь правда болит!» — думает Бетти Джейн. Ей хочется пожаловаться матери и на схватки в животе.

Руби Кросс долго всматривается в лицо дочери. Как пробить эту стену, возникшую между ними? И вдруг она чувствует себя старой и усталой. Ветерок надувает розовые шторы на окнах, ласкает разгоряченные щеки. Руби встает и подходит к зеркалу, потом возвращается к кровати. Что это с ней случилось за последнее время: нервничает, волнуется из-за каждого пустяка! Пожалуй, лучше оставить на время этот разговор. Нет, нельзя, — а вдруг что-нибудь серьезное? А вдруг? Руби подозрительно осматривает девочку — ее платье, ноги, лицо, отмечает растрепанные волосы и опухшие глаза. Руби тяжело, прерывисто дышит, фантазия разыгралась без удержу — мысли мчатся, как лошади на скачках. Она видит перед собой Робби — только не мальчика, а взрослого, плечистого гиганта, огромного, черного, взлохмаченного и страшного; уродливого, обезьяноподобного слугу, взбесившегося и очень опасного.

— Дорогая моя, что он с тобой сделал? Что?

В широко раскрытых голубых глазах девочки недоумение и страх.

— Кто, мама? О ком ты говоришь? — Она держится руками за живот и хочет сказать, что у нее боли.

— Он, этот негр! — Мать нагибается, поднимает платье девочки, стягивает штанишки и, заметив на них пятнышко, чуть не падает в обморок. В висках начинает стучать, сердце бьется толчками. — Что с тобой было? Куда он побежал? Я… я виновата, я пустила в дом этого черного мерзавца!

Бетти Джейн оглядывает себя, потом смотрит на мать.

— Да никто мне ничего не сделал! Ты же знаешь, мама, что это. Так бывает каждый месяц!

Руби Кросс ловит ртом воздух. В невинных глазах дочери она читает ужас, ненависть и презрение. Ей стыдно, она понимает, что сделала глупость. Выдала себя с головой, обнажила свои нечистые мысли. Во рту у нее сразу появляется горечь.

— Прости меня, моя крошка! — Она обнимает девочку и чувствует, что та брезгливо дрожит. В этот миг Руби Кросс ненавидит и себя, и мужа, и красивого чернокожего мальчика, и белокурую дочку, и этот Юг, и то, что называют здесь честью южанки, и все, все на свете. — Прости меня, Бетти Джейн, прости, моя крошка! Мне очень, очень…

Но девочка вырывается из ее объятий, распахивает дверь и стремглав несется вниз по лестнице.

Он шел по Мидл-авеню, подкидывая ногой камешек. Половина четвертого, жара такая, хоть все на себе выжми, на улицах пыль столбом. Надо поскорее попасть к Кроссам, к Бетти Джейн, быстренько управиться с работой и бегом на бейсбол — миля в минуту. Только бы поспеть на игру, без него ребята не обойдутся. С Бетти Джейн он не виделся уже бог знает сколько времени, лишь изредка, между делом перехватит тайком ее взгляд. Она избегает его. Ну и пусть, очень хорошо, ему-то все равно, даже если он ее никогда больше не увидит.

Миссис Кросс тоже ведет себя последнее время как-то странно, но он и виду не подает, что замечает это. Иногда она смотрит на него сердито, подозрительно, а другой раз кажется такой доброй, даже чересчур ласковой. Робби никак не может понять, что у этой долговязой белой женщины на уме.

Робби вошел во двор и поднялся на крыльцо. Сегодня дел немного: принести два ведерка угля в кухню, наколоть щепок да подмести двор. Потом иди куда хочешь. Интересно, где прячется Бетти Джейн все эти дни. Да ну ее к черту! Первым делом Робби начал подметать двор, и ему показалось, что Бетти Джейн наблюдает за ним из окна второго этажа. Но он с равнодушным видом, крепко сжав губы, продолжал орудовать метлой. В горле першило, он с трудом проглатывал слюну и был словно больной, но признаться в этом даже самому себе не хотел. А вдруг в окне вовсе и не Бетти Джейн, а ее мать? Ведь она теперь следит за каждым его шагом. Да нет, никого другого там и быть не может, кроме белобрысой девчонки с нахальным лицом и бесовскими глазами.

Робби подмел двор, наколол дров, принес угля в большую великолепную кухню и остановился, озираясь. Куда это Полина запропастилась? Сегодня пятница, день получки. И миссис Кросс не видно. Получить бы деньги да поскорее удрать.

В кухню на цыпочках вошла Бетти Джейн, она была босиком и как-то странно, даже зловеще улыбалась. Руки и ноги Робби словно свинцом налились, и он замер в ожидании.

Она подошла поближе и тихо сказала:

— Здравствуй, Роб!

— Здравствуй, — хрипло ответил Робби, и сам не узнал своего голоса.

Она поглядела на него так, будто он был ее собственностью.

— Что это с тобой?

— Да ничего! — лицо и шея Робби мгновенно покрылись потом.

— Мы с тобой друзья?

— Как будто да.

— Ты мне нравишься! — она приветливо улыбалась, но морщинки на лбу выдавали тревогу. — Правда, нравишься, но ведешь ты себя как-то странно.

Робби был недоволен таким замечанием.

— Чем же, по-твоему, странно? — обиженно спросил он.

— Ну, не по-дружески. Даже не хочешь разговаривать. Как будто ты чего-то боишься.

— Ничего я не боюсь! Просто не хочу никаких неприятностей, вот и все! — Он ненавидел ее — подумать только, упрекает его в трусости, ишь какая храбрая выискалась, вечно задается, что она белая, богатая и свободная.

— Никто тебе неприятностей не делает. Я хочу дружить с тобой, ведь ты мне в самом деле нравишься!

Она стояла совсем рядом, не давая ему уйти, и он видел ее маленькую крепкую грудь, красивые голубые глаза, ясные, улыбчивые, озорные и испуганные, золотистые волосы и бело-розовое личико и… черт возьми, почему она не оставит его в покое! Вот из-за такой бело-розовой ненавистной кожи и линчуют негра. И чего она на него уставилась? Он перевел взгляд на плиту.

— Я ведь только хотела попрощаться с тобой. Мы в воскресенье уезжаем на целое лето, до первого сентября. Мама легла отдохнуть у себя наверху, а Полина ушла после обеда — кто-то там у нее заболел.