— Вы посылали за мной, мистер Блэйк? — спросил он.

Не успел Майлз сесть, как мистер Блэйк нервно поднялся.

— Нечего прикидываться невинным, мистер Майлз! Вы великолепно знаете, почему я послал за вами. С первого дня, как вы начали у нас работать, вы стремитесь разрушить все то, что я здесь создал.

— Но, мистер Блэйк… — начал было Ричард. Он никогда еще не видел, чтобы директор до такой степени терял самообладание.

— Я этого не потерплю, — перебил директор. — Говорю вам прямо, я не разрешу подрывать свой авторитет и нарушать атмосферу доброй воли, которую с таким трудом и столько лет я старался создать.

— Я вовсе не пытался подрывать ваш авторитет или нарушать атмосферу доброй воли. Не понимаю, мистер Блэйк, о чем вы говорите.

Директор снизил тон:

— Поставьте себя на мое место, мистер Майлз! Я родился и вырос в Джорджии. И знаю белых получше, чем вы. Такие люди, как мистер Робертс из газеты, я и некоторые другие, много потрудились и сумели создать те хорошие, здоровые отношения между цветным и белым населением, какие существуют в настоящее время в Кроссроудзе. Во всем штате нигде нет таких хороших отношений. Мы не кричим и не скандалим, как это хотелось бы некоторым людям, но добиваемся своего исподволь и без барабанной трескотни.

Ричард молча слушал, дивясь про себя, что же хорошего сделали когда-либо Блэйк и Робертс.

— Мы сейчас добиваемся постройки новой школы для Плезант-гроува, кирпичного здания. И казалось, что дело улажено. Но после этого вечера все может измениться. Мэр и мистер Джонсон уж так меня отчитывали эти два дня! А с ними шутки плохи!

— Мистер Блэйк, вечер песни не мог вам повредить, уверяю вас; наоборот, только поможет. Чем больше давления вы окажете на белых, тем полезнее это будет для негров.

— Майлз, вы не знаете этих южан! Каждый из них хочет чувствовать себя этаким великодушным белым отцом. Только когда они в таком настроении, можно от них чего-нибудь добиться.

— Кротостью и смирением, покоряясь во всем воле господа! Как вы можете, мистер Блэйк! В том-то и беда с вами, южанами. Мы не должны больше взывать к милости! Мы должны требовать того, что по праву наше. Мы содействовали благосостоянию Америки не меньше, чем другие народы. И мы никогда ничего не получим по-настоящему, если не будем за это драться.

— Мистер Майлз, вы еще молоды. — Голос мистера Блэйка звучал не враждебно. — Когда-то я держался таких же взглядов, что и вы, но это оказалось ни к чему. А потом я переменил тактику, и нам удалось кое-чего добиться в своем городе. В Кроссроудзе теперь зародилось то, что можно назвать эрой дружбы. Ни единого линчевания в округе Кросс за весь прошлый год…

Слушая директора, Ричард Майлз впервые понял, что этот человек развивает перед ним философию, в которую он, по-видимому, искренне верит. Ни единого линчевания в округе Кросс за весь прошлый год. Он подумал о случае с Робом в суде мистера Кросса. Ни единого линчевания в Кроссроудзе!

— А мне кажется, мистер Блэйк, что публика осталась довольна нашим концертом. Негры, конечно. И даже кое-кто из белых. Чем вы это можете объяснить в таком случае? — Ни единого линчевания в Кроссроудзе. И Ричард с яростью вспомнил, как ночью после концерта эти белые джентльмены, представители закона, линчевали его, лишив мужества и человеческого достоинства на глазах у Джозефин. Именно такому линчеванию подвергались изо дня в день все негры в Джорджии. Самому страшному виду линчевания!

— Вы мне не рассказывайте о здешних неграх в Джорджии! — сердито возразил мистер Блэйк. — Про них правильно вчера сказал Билл Роберте: «Негры — это корзинка, полная крабов. Набросайте в нее крабов, и они там так и останутся на неделю, потому что, как только один из них полезет наверх, все остальные начнут карабкаться за ним и утянут его обратно на дно».

Ричард Майлз почувствовал, как в нем поднимается гнев. Он не хотел грубить мистеру Блэйку — ведь директор старше его по возрасту, более опытен и лучше, чем он, знает Юг. Да и вообще все не так-то просто… И, в конце концов, мистер Блэйк — директор и должен держать ответ за все перед белым начальством. Конечно, ему, Ричарду, куда проще проявлять воинственный дух, чем Бенджамену Блэйку.

— Я просто не знаю, мистер Блэйк, о чем вы говорите. В нашем концерте не было ничего такого, что можно истолковать так, будто мы тянем кого-то вниз. А по поводу вашей притчи должен вам сказать, что люди все-таки отличаются от крабов. Те, кто, так сказать, на дне, вовсе не пытаются тянуть вниз тех, кто уже наверху. Беда не в них. Беда в тех, кто, добравшись до середины и видя простертые за помощью миллионы черных рук, хватает дубинку и бьет по этим рукам. Но главный наш враг — это те, кто швырнул нас на дно и зорко следит, чтобы мы оттуда не вылезли. Это они линчуют нас ежедневно! Они линчуют нас расизмом, изоляцией в школах. Они линчуют нас негритянским гетто—Плезант-гроувом и Рокингемом. Линчуют наш дух и человеческое достоинство. Линчуют наших детей. Меня! Вас! Вы мне не рассказывайте сказок, что в Кроссроудзе нет линчевания! — Ричард взглянул на усталое лицо директора и умолк.

— Вы, Майлз, воображаете, что вы самый умный негр на свете, правда?

Ричард промолчал.

— Воображаете себя очень умным, правда, Майлз? — повторил директор. — Вам мало, что вы испортили мои отношения с белыми, вы хотите еще поссорить меня с неграми. Я уже восемнадцать лет считаюсь лидером негритянской общины, столпом негритянской церкви…

— Полноте, мистер Блэйк, никто вас ни с кем не ссорит!

— Как же нет, когда наверняка вы все эти дни сговаривались за моей спиной! Собирали делегацию, чтоб схватить меня за горло сегодня спозаранку. Я только успел прийти, как на меня так и ринулись миссис Янгблад, и миссис Маккей, и пастор Ледбеттер, и еще какие-то люди. Вы, гарлемские негры, думаете, что вы единственные умники на свете. Но имейте в виду, Майлз, ваш замысел не удастся. Слишком много я здесь потрудился, чтобы позволить так легко все уничтожить! — Лицо мистера Блэйка лоснилось от пота. Он размахивал руками и грозил пальцем. — Вы у меня будете по струнке ходить, иначе, предупреждаю вас, Ричард Майлз, по-честному, вам плохо придется, и никакие делегации вам не помогут!

Ричард сидел и слушал. Он хотел объяснить директору, что вовсе не старался ничего разрушать. Он старался строить. Единственное, что он действительно хотел разрушить, — это миф о превосходстве белых. Директор опять сел в кресло и, словно в трансе, уставился на Ричарда Майлза.

— Извините, мистер Блэйк, — сказал Ричард, — я должен идти на урок.

Директор не откликнулся.

Когда Роб впервые услышал слово «кризис», оно было для него непонятным и загадочным. Стоило кому-нибудь произнести его, как лица у всех становились тревожными, гневными. И не только лица негров, но и белых. Кризис. Что это такое? Что означает слово «кризис»? Теперь ухо Роба привыкло к нему. Сколько лет он его слышит? Кризис. Взрослые всегда хмурились, произнося это слово. Они толковали о кризисе, сидя у камина в зимнюю стужу. В какую бы лавку — мясную или бакалейную — Роб ни заходил, всюду шептались о кризисе. Это было новое словечко, раньше люди не знали его. Роб начинал понимать, что оно означает что-то ужасное. В городе появился профсоюз, сперва действовавший незаметно; члены его заводили разговоры с рабочими и старались вербовать их — разумеется, только белых. С наступлением кризиса все кругом переменилось, и люди тоже — они обеднели, озлобились, стали раздражительными, несговорчивыми. И все-таки кое-что осталось, как было, даже люди…

Несмотря на разговоры о кризисе, «трудных временах» и прочем, в мае был устроен грандиозный пикник для воскресных школ, какого еще никто не помнил, и все — и стар, и млад — повеселились на славу. В этот день рано утром во всех негритянских церквах города собрались дети в лучших своих летних нарядах и оттуда на экскурсионных автобусах с пением проехали через весь Кроссроудз за город, к реке, где был назначен пикник. И было столько шума, беготни, игр и шалостей и такой все нагуляли себе аппетит, что многим начало мерещиться, будто бублики сами катятся к ним. Играли в бейсбол настоящим твердым мячом, устраивали состязания, и все мальчишки и девчонки веселились напропалую. Около часу дня дети потянулись к длинным столам с едой, расставленным в тени деревьев, и по флагу каждый узнавал стол своей воскресной школы — баптистской общины «Дружба», баптистской церкви Плезант-гроува, молельни протестантских сектантов и других; а то и флага не надо: увидишь знакомое лицо у стола и сразу догадываешься, куда тебе садиться. Чего там только не было: и разные сандвичи, и жареные куры, и картофельный салат, и кексы, и мороженое, и целые бочки холодного, как лед, лимонада — пей вволю! А после пиршества опять начали играть, бегать, шуметь и втихомолку ухаживать. Девочки были какие-то особенно хорошенькие в этот день, но лучше всех Аида Мэй. Взрослые стали собираться часов с двух, не считая устроителей пикника, которые явились с самого утра, в одно время с детьми. Взрослые тащили огромные корзины с едой. Они расстелили одеяла и скатерти на зеленой траве и начали выкладывать горы всякой снеди. Часа в четыре они пошли сзывать своих детей обедать. Роб Янгблад, как всегда, не нуждался в уговорах. И он и сестра сидели на траве вместе с родителями и уплетали с таким аппетитом, словно с прошлогоднего пикника у них ничего и во рту не было. Мама с папой и другие взрослые веселились, не отставая от детей. Пели хором, как в церкви: