И вот теперь Ричард Майлз оставил далеко позади отчий дом. С новеньким кожаным чемоданом в руке он спускается по ступенькам платформы и шагает через отгороженную часть вокзала, где написано: «Для негров». Со всех сторон на него устремлены любопытные взгляды: новое лицо и важная персона, сразу видно, что северянин. Ричард слышит громкий шепот: «Хочешь, поспорим, что это новый учитель из Нью-Йорка!» Что ж, по крайней мере его здесь ждут!

Ричард выходит на привокзальную площадь и беспокойно оглядывает Кроссроудз. От страха — спазмы в желудке, глаза нервно щурятся в свете ослепительного сентябрьского солнца. Ричард замечает огромную доску возле станции. На ней слова:

А ниже подпись:

До Ричарда доносится шипение паровоза и медленный перестук колес. Это отходит от станции, направляясь дальше на юг, поезд, который доставил его сюда. Отец предлагал ему купить сразу обратный билет, но он отказался. Сейчас он за сотни, сотни миль от родного дома. И он снова задает себе вопрос: «Что я буду делать в этой дыре?»

Лето миновало. Начинался учебный год. Прощай, запретное купание на пруду крэкера Рейбарна, прощай, бейсбол, рэтбол, прогулки по лесам! Когда уж теперь ходить собирать дикую смородину и лесной виноград и носить их в город на продажу белым или день-деньской болтаться с Жирным Гасом возле его дома в Рокингем-куотерсе! Ох, какая это страшная окраина—хуже нет места во всем Кроссроудзе: жалкие, низенькие, убогие хибарки, по большей части не-перегороженные, лишь в редких случаях разделенные на комнату и кухню. И стоят они или впритык, или вдали одна от другой, зарывшись по окна в грязную землю. На днях Робби был там; они с Гасом сидели во дворе, позади уборной, и украдкой курили сухие древесные листья. Гас покрутил головой и сказал:

— Чтоб мне сдохнуть, если этот Рокингем не самая проклятая яма на свете!

Робби уже успел выкурить две цигарки. Он чувствовал себя взрослым — этаким важным, настоящим мужчиной, и он одурел от курева и запаха уборной. Наверное, потому-то он и сказал с внезапной яростью:

— Чего же твоя семья торчит в такой проклятой яме? Переехали бы В Плезант-гроув! — Заметив обиду в глазах Гаса, он тут же пожалел, зачем это сказал.

— Интересно, — тихо и язвительно спросил Гас, — почему это ваша семейка торчит в Плезант-гроуве? Небось тоже не от хорошей жизни? Переехали бы лучше жить на Кроссбрэнч-Хайтс, рядышком с белыми богачами!

Потом они пошли в уборную, и Гас взгромоздился на стульчак.

— Вот парень, — сказал он, приплясывая над сиденьем, — научись ходить такой походочкой, если хочешь нравиться женскому полу, как я, например, нравлюсь! — Гас был толст, точно боров, но прыгал легче кузнечика. Вдруг он оступился и попал ногой в отверстие. Он так заорал, что наверняка было слышно в суде мистера Кросса. Сразу примчалась миссис Лулабелл. Она помогла Гасу выбраться из ямы и потащила мыть; в самом деле, вид у него был неприглядный — с него текло, и он орал благим матом. Мать раздела его догола, посадила в корыто и принялась тереть стиральным мылом и бельевой содой. Робби смеялся до слез, у него даже живот заболел от хохота. Да, теперь все это побоку — начинается учебный год!

Когда ребята первый раз после каникул вошли в класс, навстречу им поднялся новый учитель из Нью-Йорка, он шагнул вперед, держа руки в карманах и нервно вглядываясь в детские лица. Вид у него был напряженный, испуганный, словно он попал к диким тиграм.

Но Робби почему-то сразу почувствовал к нему расположение. Ему захотелось подойти к учителю и шепнуть: «Не бойтесь! Мы вас не укусим. Вам не придется от нас убегать. Ведь там, где вы жили, небось ребята такие же, как и мы!» Молодой учитель смущенно моргал глазами. Робби ждал, что он скажет. Мальчик посмотрел на парту, а когда снова взглянул на учителя, то увидел у него на лице широкую, приветливую улыбку. «Ну, значит, все пойдет хорошо!» — подумал он.

Новый учитель сильно волновался. Он потер подбородок, потом сунул руку обратно в карман и наконец заговорил. У него оказался необычайно красивый голос: звучный, приятный, внушительный, какой и должен быть у северянина.

— Ребята, я хочу сделать вам одно признание. Говорят, правдивые признания полезны для души. Ну так вот, открою вам свою тайну: я первый раз в жизни пришел в класс как учитель. Но мне кажется, это для всех нас очень интересно. И я питаю надежду, что все здесь чему-то научатся, в том числе и ваш учитель.

Ребята заерзали на своих местах, послышался смех.

Робби краем глаза следил за товарищами и заметил презрительную гримасу на лице Бифа Робертса. «Ладно, пускай кривляется! Этот учитель еще покажет ему! Готов спорить, что покажет!»

— Если вам будет непонятно что-нибудь, прошу вас, пожалуйста, сразу же поднимайте руку. Я также хочу предупредить вас, что вы имеете право высказывать свое мнение по любому вопросу.

Ричард Майлз обвел учеников тревожным взглядом. Не показались ли им его слова чересчур напыщенными? Еще, чего доброго, подумают, что он дурак! Ему хотелось поскорее завоевать их любовь. Между тем он уже замечал то ли враждебность, то ли недоверие к себе со стороны некоторых ребят.

Вдруг отворилась дверь, и, еще не видя, кто вошел, Ричард почувствовал, как всполошились ученики. На пороге класса бочком стоял директор школы — негр мистер Блэйк, с сияющей физиономией пропуская вперед двух белых. Первый был высокий мужчина, похожий на состоятельного коммерсанта. Второй — низенький толстяк с багровым лицом, неряшливо одетый, чем-то похожий на измятую перину. Высокий шагнул к учителю.

— Я мистер Джонсон, заведующий отделом народного образования округа Кросс. А это мистер Джеффрис, один из моих помощников, ведающий негритянскими школами. С ним вам придется частенько встречаться, Майлз, имейте в виду!

Оба белых улыбались с притворным дружелюбием. Ричард Майлз посмотрел на них в упор, стараясь угадать, чего от него ждут. Как ему поступить сейчас — протянуть ли им руку и сказать: «Очень приятно»? Но ведь белые не подают руки неграм, а уж в этих-то местах наверняка! Ричард хотел начать знакомство по всем правилам: ответить улыбкой на их приветствие, но лицо отказывалось повиноваться. В классе стояла тишина — ребята, затаив дыхание, ждали.

Важный мистер Джонсон откашлялся и сказал:

— Ну вот. Мы зашли сюда между прочим, поглядеть, как вы тут входите в роль. И поприветствовать вас, так сказать, в наших рядах.

Его помощник громко фыркнул.

— Понравится вам у нас, как вы думаете? — продолжал мистер Джонсон. — Здесь ведь все совсем не так, как у вас на Севере.

— Я думаю, понравится. — Что бы такое сказать этим важным джентльменам? — Майлз обернулся и поглядел на учеников. — Наш класс выйдет на первое место в Кроссроудзе. — И дернул его черт за язык! Надо же было ляпнуть такую чепуху! Лицо мистера Джонсона побагровело.

— Прекрасно! — сказал он, стараясь скрыть раздражение. — Ну да, я всегда говорю: негры и белые могут между собой ладить почти во всех случаях. Нужно только понимать, как себя вести.

Майлзу вдруг показалось, что воротник стал ему тесен. Вероятно, и по лицу сейчас можно угадать мои чувства, подумал он. Он смерил мистера Джонсона ледяным взглядом, и тот поспешно воззрился на потолок, мигая бесцветными глазами.

— Это все должны понимать, — заметил Майлз.

Джеффрис засмеялся, как бы подзадоривая Ричарда: «Ну, учитель, засмейся и ты, покажи нам свои зубы! Чего ж ты не смеешься, что это у тебя такой постный вид?»

Мистер Джонсон заговорил театральным шепотом, с тем расчетом, чтобы его слышали ученики:

— Вы должны быть все время начеку, Майлз. По временам эти молодцы совсем отбиваются от рук, становятся как бешеные!

Ричард Майлз с недоумением посмотрел на белого. Он чувствовал, что притихшие ребята напряженно ждут его ответа. Не лучше ли притвориться, будто он не расслышал слов мистера Джонсона? Вашингтон далеко, до Нью-Йорка тоже не миллион миль! А здесь ведь Юг! И все же, дерзко подняв брови, Ричард с вызовом уставился на белого.