— Неужели они хуже остальных ребят в вашем городе?
Директор школы мистер Блэйк беспокойно засуетился, покашливая и вежливо улыбаясь.
— Нашему новому преподавателю предстоит еще процесс акклиматизации! — сказал он.
Мистер Джонсон искоса посмотрел на него, потом снова на Майлза. Он был сейчас красный как рак.
— Советую вам, Блэйк, побеседовать с ним. Просветить его насчет местных порядков!
— Непременно, сэр. Он будет молодцом. Ему надо только пообвыкнуть — вот и все.
Они ушли. Ушли, а Ричард стоял перед классом, стараясь побороть гнев и овладеть собой. Да, видимо, глупая это была затея — приехать сюда учительствовать. Он не сумеет молчать, никак не сумеет. Надо было послушаться отца. Все бы ничего, если бы не приходилось иметь дело с белыми. Однако нельзя быть таким вспыльчивым, необходимо умерить свою горячность. Ричард сунул руки в карманы, оглядел учеников и заставил себя улыбнуться. Почти весь класс улыбнулся ему в ответ.
Занятия кончились, ребята пошли по домам, а солнце затеяло игру в прятки с темно-серыми тучами.
— Вот это я понимаю, учитель с характером! — сказал Жирный Гас. — Видали, как он разговаривал с этими крэкерами? Не дал им к…ть себе на голову! — Он бросил лукавый взгляд на девочек. — Прошу прощения, Айда Мэй! Ей-богу, я тебя не заметил. И тебя, Уилабелл, тоже.
— Ух, ненавижу твои штучки! — воскликнула Уилабелл.
Робби покосился на Айду Мэй, шагавшую рядом с ними по пыльной дороге, потом посмотрел на Гаса.
— Еще бы! — сказал он. — Мистер Майлз здорово обрезал этих крэкеров, неслыханное дело! Негр ведь, а как смотрел на белых!
— И наш класс будет самым лучшим во всем ихнем проклятом округе, — сказал Гас. — Мы должны помочь мистеру Майлзу этого добиться. Слышите? Я — за него!
— Много ты ему поможешь! — заметил Биф. — Не умеешь слово «есть» написать без ошибки!
— Ишь ты какой умник нашелся! — вскипел Гас. — Балда, дармоед! Ведь пришлось нарочно устроить пожар в школе, чтобы вытурить твою толстую задницу из первой группы! Прошу прощения, Айда Мэй!
— Я могу сказать одно, — вмешалась Айда Мэй. — Учитель просто прелесть! У него чудный голос — глубокий, звучный, романтичный. И сразу видно, что он очень умный человек.
— Вот именно, прелесть! — передразнил ее Робби, презрительно кривя губы. — Прелесть! Хм!
— Ну, мистер Майлз не единственный. Могу тебе признаться, я знаю еще одного такого человека, — сказала Уилабелл, поглядывая на Робби и улыбаясь ему своей особенной улыбкой.
Биф Роберте подбросил камень ногой в новеньком башмаке, подняв столб красной пыли.
— Барахло! Не понимаю, чем он вам так понравился? Надо бы, чтобы кто-нибудь вправил ему мозги!
— То есть как это? — удивился Робби.
— А так. Мой папа видел его в первый день, когда он приехал сюда. Папа взял у него интервью для негритянской страницы. (Отец Бифа был редактором негритянской страницы местной газеты.) Папа сказал мне, а сегодня даже еще раз повторил: «Этот негр чересчур широко шагает, как бы штаны не разорвал!» Вот вам, зря я не болтаю!
Гас посмотрел на Бифа.
— Только этим и занимаешься, рыжий ты сукин сын!
Биф надулся, провел рукой по своей густой рыжей шевелюре и сжал кулак.
— Нет, я дело говорю. Ты меня слышал, небось не глухой! Разве вы сами не видите, что этот учитель разыгрывает из себя белого! Лучше бы о деле думал! Все они такие, эти негры там на Севере. Я же вам рассказывал…
— Он прав, — вмешался кто-то из ребят. — Северные негры считают себя лучше нас.
Все остановились посреди пыльной дороги. Солнце выглянуло На минутку и снова скрылось. Гас влип босой ножищей в свежую кучу лошадиных яблок — золотистую, дымящуюся, пахнущую конюшней. Аида Мэй Реглин поспешно отвернулась. Робби чуть не стошнило, хоть он и старался скрыть свое отвращение, — ведь знает же Гас, что он этого не выносит!
А Гас ногой подбросил навоз в сторону Бифа, одетого в новенький костюм, и сказал:
— Ну и ну! Уж если кто воображает себя белым, так это ты, желтомордый сукин сын! Я помню, сколько ты пробыл в Нью-Йорке, даже подметок там не успел замочить! А домой вернулся и стал нос задирать до небес, а уж говорил до того мудрено, что никто ни слова не мог понять!
— Не смей кидаться навозом, ты! — Биф запрыгал, как боксер.
Ребята сразу расступились в стороны, расчищая место для драки. Послышался смех.
Загребая ногами кучи навоза, Гас двинулся к Бифу.
— Не смей, слышишь! — Биф повернулся и пустился наутек, издали крича Гасу: — Я тебе покажу, проклятый! Я тебе устрою хорошую жизнь, чего бы мне это ни стоило!
— Ничего ты мне не устроишь! — орал ему вслед Гас. — Господь бог сам обо мне позаботился, когда я родился. Уж лучшей жизни быть не может!
Ребята смеялись.
— Не связывайся с ним, Гас!
Робби Янгблад сидит в классе, а мысли его далеко. Да, правда, мистер Майлз преподает по-новому. В Кроссроудзе так никто еще не обучал ребят! Слыханное ли дело, чтобы учитель позволял ученикам задавать вопросы, да еще и возражать ему. Другие учителя ни пикнуть тебе не дадут, ни пошевелиться: то не смей, это не смей… А мистер Майлз, наоборот, каждому внушает: у тебя, мол, самого котелок варит, и твои мыслишки тоже чего-то стоят, хоть ты еще школьник! И потом, он учит тому, чему никто до сих пор не учил ребят в этом городе, например негритянской истории. Боже милостивый, каких только подвигов не совершали негры! Это, право, интереснее даже, чем кино. Начинаешь чувствовать, что твой народ еще в далекие времена представлял собой какую-то силу. Пусть Биф и еще кое-кто говорят, что молодой учитель дурак, ничего не знает и выдумал из своей головы про Гарриэт Табмэн[14] и про разных других негров, — для Робби мистер Ричард Майлз — самый передовой, самый умный и самый лучший учитель на свете. «Даже лучше, чем мисс Джозефин!» — виновато думает Робби, чувствуя себя изменником по отношению к ней.
— А теперь давайте вернемся к нашей вчерашней беседе — к истории негритянского народа. — Мистер Майлз говорит, почти не раскрывая рта. Слова будто соскальзывают с его губ, однако звучат ясно, как воскресный колокол. Робби рад, что Айда Мэй стала внимательнее на уроках мистера Майлза, чем бывала прежде на уроках других учителей. Теперь она не так часто поглядывает на Робби, и он даже чуточку ревнует: ведь как-никак Айда Мэй считается его зазнобой. Ладно уж, пускай!
На уроках Айда Мэй глаз не сводит с мистера Майлза, вертится за партой, теребит свои кудри, которые с некоторых пор перестала заплетать в косички. Когда же молодой учитель, окинув взглядом класс, останавливается на ней, девочка испуганно потупляет глаза.
— Белые не хотят, — продолжает между тем мистер Майлз, — чтобы мы знали историю своего народа. Понимаете, ребята, им важно убедить нас, что наш народ, проживший в Америке триста лет, не имеет ровно никаких заслуг. И если мы им поверим, то откуда возьмется у нас надежда проявить себя чем-нибудь в будущем? Вы сами знаете, как они о нас отзываются. — Его глубокий грудной голос вдруг стал визгливым, как у этих красномордых хамов южан, которые вечно плюются табачной жвачкой. — Негр — ничтожество, всегда был ничтожеством и всегда ничтожеством останется!
Ученики невесело засмеялись, понимая, что мистер Майлз хочет не только посмешить их, но и возбудить в них гнев. Биф Робертс вытащил из кармана тоненькую круглую резинку, нацепил на нее скрепку для бумаг и, соорудив что-то вроде рогатки, натянул ее на угол парты. Потом с хитрым выражением на круглой веснушчатой физиономии Биф приподнялся и быстро уселся обратно на скамейку. Поглядывая на ребят и стараясь привлечь к себе внимание, он зажал нос пальцами и показал на паренька, сидящего рядом. Кое-кто захихикал.
Мистер Майлз сделал паузу и оглядел учеников. Вдруг мимо него пулей пролетела скрепка и, едва не угодив ему в лоб, стукнулась о доску. Учитель, как будто ничего не замечая, продолжал:
