— Сегодня у меня был ужасный день, Джо, — начала Лори, стараясь владеть собой.

Его глаза на миг оторвались от библии.

— Я же тебе говорил, моя милая, поменьше работай. За день всех дел не переделаешь! — Джо не любил, когда ему мешали читать библию.

И Лори отлично это знала. Оттого-то еще сильнее рассердилась.

— Я совсем не о том, Джо! Робби забрали в… в полицию. А меня вызвали, заставили выпороть его у них на глазах. Пороть, пороть, пороть… пока… пока… — Ее лицо помрачнело, горло перехватило, голос пропал.

Джо слышал и как будто не слышал, что она говорила. Он поднял голову, бросил на нее тревожный взгляд и снова начал читать библию. У него мучительно болели ноги, сильно ныла перебитая поясница. Он посмотрел на потолок, неторопливо затянулся своей старой пахучей трубкой и сказал, почти не меняя выражения лица:

— Я всегда тебе говорю, Лори Ли, и, помнишь, вчера только прочел тебе в священном писании: «Ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней!»

Лори онемела. Словно Джо вылил на нее ушат холодной воды. Ей вдруг захотелось пнуть его ногой, избить, обругать, плюнуть на его библию, непременно причинить ему боль, даже крикнуть: «Черномазый господский слуга!» Но когда наконец она смогла говорить, то сказала только:

— Мне что-то нездоровится, Джо. Я, пожалуй, лягу сегодня пораньше.

Лори поднялась с качалки, и с полминуты Джо ветревоженно смотрел на нее.

— Что с тобой, Лори? — спросил он. — Может, поела чего несвежего?.

Лори не ответила и вообще не стала с ним спорить, ведь в душе она знала, что Джо совсем не черствый человек и искренно любит ее и детей.

Было уже далеко за полночь. Дождь перестал, но с потолка все еще текло, и слышно было, как дробно падают капли в кастрюли и тазы. Тьма царила в доме Янгбладов. Тьма, наполненная тяжелым дыханием и храпом людей, спящих с открытым ртом. Привычный спертый запах спальни. На камине громко, назойливо тикали часы. Лунный луч словно разрезал пополам рваную бумажную штору на окне и тусклой серебристой полосой упал на постель, освещая лицо Лори и часть стены. Одинокий и неугомонный сверчок верещал за окном.

Лори не спалось. Она смотрела на храпевшего рядом с ней Джо, вглядывалась в его лицо. «Ты накажешь его розгою и спасешь душу его от преисподней!». Нет, он не сказал бы этого, если бы узнал всю историю. Конечно, не сказал бы! И все-таки Лори отчаянно злилась на него. Хотелось разбить это красивое лицо в кровь, чтобы оно стало таким же, как исполосованная спина Робби, — ну ее, эту красоту!

Лори присела на кровати, вглядываясь в темноту. Ее лицо и шея были влажными от пота. Это не часы и не сверчок — это у нее в мозгу стучит! Она, должно быть, уснула, и ей все привиделось: суд, белые полицейские и белые мальчишки, напавшие на дочку… кровь у Робби на спине и у нее на платье… усмехающийся мистер Кросс… На самом деле ничего не было. Это сон… сон… сон… «Господи, если бы это был сон!» Она снова легла подле Джо. «Хороши твои чувства, твоя любовь к детям, Лори Янгблад! Ну и мать! Плохая, плохая, никудышная… Никакой гордости… дядя Том! Испугалась белых… Белому стоило сказать одно слово, а ты и запрыгала, как послушный щенок! Ты недостойна таких хороших, милых детей… Так-то ты их учишь жить в мире белых!»

Лори вертелась с боку на бок возле спящего мужа. Если бы уснуть! Может быть, утром, когда она проснется, все это окажется сном. Тяжелый храп Джо сливался с стрекотанием сверчка, с тиканием часов, хлюпанием капель, подчеркивая суровую, жестокую действительность. В ушах звучали слова полисмена в штатском: «Упрямый черномазый бесенок! Кожа-то словно дубленая!» Ее рука, как каменная глыба… лицо Робби… кровь повсюду… Мыслимо ли было так унизиться, покрыть себя таким позором перед белыми и перед собственным ребенком? Позволить им так надругаться над своим материнским достоинством? Господи! Господи! Видеть, как бьется в нервном припадке ее Робби, как молит о пощаде, забыв свою гордость! Робби… Робби… Робби… Не удивительно, что она не сумела ничего толком объяснить детям! «Господи Иисусе Христе, клянусь никогда больше этого не делать! Убей меня бог, если я нарушу клятву! Ведь есть же, наверно, другие способы бороться с этим злом! Пусть уж лучше они сами засекут моих детей до смерти, чем я подниму на них еще хоть раз руку! Никогда, никогда… Господи, никогда!»

Джо Янгблада разбудил тихий плач его беспокойной жены. Он сонно повернулся к ней и крепко обнял сильными руками.

— Почему тебе не спится? Что с тобой, Лори?

— Ничего. Прости, я не хотела будить тебя. Теперь уже все в порядке.

Он лежал, чувствуя рядом ее гибкое тело, упругую грудь, прижавшуюся к его широкой безволосой груди. Он понимал, что далеко не все в порядке, что он предал ее и детей… «Ты накажешь его розгою и спасешь душу его…» В безмолвном отчаянии он искал какие-то слова, которые могли бы успокоить и разуверить ее, простые слова, из которых она поняла бы, что он чувствует. Но он был слишком утомлен, мысли расплывались в сонном мозгу, как клочья тумана на утренней заре. И донимала вечно болевшая спина, — совсем ведь не шутка ворочать день-деньской эти проклятые бочки!

Лори тяжело и взволнованно дышала. Ей казалось, что близость этого мускулистого тела вольет в нее силу и бодрость. Она раскаивалась, что не рассказала ему подробно о происшествии в суде, — ведь если бы он знал это, то, наверное, отнесся бы иначе.

Как хорошо в его сильных объятиях! Хоть бы он сказал ей что-нибудь, хоть одно словечко, самое коротенькое — дал бы ей понять, что он разделяет с ней трудности их жизни. Она хотела принадлежать ему и физически и духовно… Хотела, чтобы слились воедино их любовь, их сила, их воля, чтобы они, понимая друг друга, стали одним неделимым целым. Лори лежала в объятиях Джо, тяжело дыша, точно взбиралась на крутую гору, потом вдруг замерла. От него пахло кофе, табаком, и он храпел, храпел, как свинья.

Джо, Джо! Бедный Джо Янгблад!

Лори гневно высвободилась из его объятий, крепких даже во сне, и встала. Ощупью пробралась в кухню и примостилась на кровати возле дочки.

Дженни Ли всегда спала непробудным сном до утра. Но Робби просыпался от малейшего шума. И сейчас, лежа на полу, он услышал, что мать приглушенно плачет, так горько, как никогда еще не плакала. Робби напряженно вглядывался в темноту, горло его сжала спазма. Ему хотелось подойти к матери, спросить, почему она плачет, но он был слишком подавлен и расстроен сегодняшней сценой в полиции. Он был зол на мать, ненавидел ее, хотя в глубине души любил ее, жалел ее, хотел утешить, и пусть бы она тоже утешила его. Он повернулся на живот и укрылся с головой, но даже под одеялом слышал ее рыдания.

Прозвенел звонок, занятия окончились, и мистер Майлз попросил Роберта Янгблада задержаться в классе на несколько минут. Все ребята ушли, только Робби, понурившись, сидел за партой. Вдруг он поднял глаза и увидел в дверях Айду Мэй, которая почему-то еще вертелась в коридоре. Учитель подошел поближе и посмотрел в ту же сторону, куда смотрел Робби.

— Вы хотите войти, мисс Реглин? — спросил он> но девочка бросилась бежать по коридору.

— Что случилось, Роберт? — спросил учитель.

— Ничего не случилось.

— Скажи, мы с тобой друзья?

— Да сэр, мне кажется, друзья.

— А друзья, когда разговаривают, не прячут глаз. Они смотрят прямо в лицо. И не ведут себя так, как будто боятся друг друга. — Робби молчал, уставившись в пол. — Разве это хорошо, Робби? — В первый раз мистер Майлз назвал его не Роберт, а Робби.

— Нет, сэр, не хорошо. — Робби посмотрел в глаза учителю, стараясь выдержать его взгляд. Он хотел, чтобы мистер Майлз всегда оставался его другом. Ему так нужен друг — настоящий, честный друг, неспособный на предательство. — Я ни на что не жалуюсь, мистер Майлз, ничего у меня не случилось. — Робби вдруг почувствовал мучительное желание рассказать учителю всю правду. Он открыл было рот, но не сумел выдавить из себя ни слова. Именно мистеру Майлзу он не мог пожаловаться: ведь совсем недавно он с такой гордостью говорил в классе, что его мать похожа на Гарриэт Табмэн, она никакому белому не позволит себя унизить, и Робби знал, что мистер Майлз тоже гордится ею, так разве он может теперь рассказать ему правду?!