— Не обращай на него внимания, Янгблад, — заметил Хэк, — договаривай!
— Ты мне рот не затыкай! Я имею такое же право говорить, как и все, — обиделся Вилл.
— Имеешь, конечно, — сказал Хэк, — но говоришь-то ты всегда без толку. Продолжай, Янгблад!
— Если мы организуем всех негров в гостинице — всех официантов, горничных и лифтеров, что хозяин сможет сделать? Всех-то сразу он не уволит!
— А почему не уволит? Что ему помешает? — спросил Хэк. — У белых достаточно власти, чтобы делать, что им угодно.
Эллис Джорден засмеялся:
— А у этого и власть, и кожа белая-пребелая! Все рассмеялись.
— Да, на негра он никак не похож — ни кожей, ни рожей, ни повадками, — заключил Бру Робинсон.
— Вот-вот, а я что говорю! — поддакнул Вилл.
— Хоть он и властен во всем, хоть он и белый, а все равно одному ему не разорваться в такой гостинице, — сказал Роб. — Пойми, парень, если бы все негры в гостинице сплотились, мистер Огл потерял бы штаны со страху. Белые боятся нас, когда мы действуем все заодно. Ты ведь никогда не видел, чтобы белый в одиночку начал приставать к большой компании негров! Самое главное, чего они боятся, это нашего сплочения.
— Толково говоришь, Янгблад! — воскликнул Бру Робинсон.
— Да, — согласился Хэк, — но ты забываешь одно: в гостинице есть еще белые служащие — повара, буфетчицы, конторщики. Ты же знаешь, они, к нам не присоединятся. И хозяин их использует, чтобы дать нам по зубам. Я это на своем веку видывал, Янгблад. Помнишь, я тебе рассказывал?
Роб вздохнул:
— Надо подумать, как вовлечь и белых. Может, кое-кто из них и пойдет с нами. — Роб доказывал, а сам, однако, не очень-то верил своим словам. — Но если мы начнем действовать исподволь и вовлечем пока всех своих и хозяину не подадим вида, будто что-то затеваем, то, возможно, к нам присоединятся негры из других трех гостиниц, особенно из «Роберта Ли».
— Наш Янгблад собирается основать профсоюз для всего мира, — сказал Бру.
— Но никто к нему не пойдет! — подхватил Вилл. — Негры знать ничего не знают о профсоюзах. Они и понятия не имеют, как это можно быть всем заодно!
Разговор затянулся далеко за полночь, временами переходя в горячий спор, и все-таки люди ничего не решили. Говорили и говорили без конца, отвлекаясь на другие темы, например: кто лучший президент— Рузвельт или Авраам Линкольн? А кончили спором о том, кто самый лучший боксер — Джек Джонсон, Джек Демпси или юный Джо Луис? Сошлись, впрочем, на одном: выяснить, как негры в гостинице относятся к профсоюзу, но только тайком и чтобы не узнал Лерой.
В ближайшие несколько дней было столько работы, что Роб не мог улучить ни одной свободной минуты; кроме того, он все ждал какой-нибудь неприятности от Роя Бэйкера. Роб нервничал и вздрагивал, как кошка, когда бегал по коридорам или бывал в раздевалке, а в кухню он всячески старался не заглядывать. К счастью, в гостинице он нигде не встречал Бэйкера, а вечером всегда шел домой с товарищами. Но в пятницу Роб задержался после смены, обслуживая одного приезжего, и только в половине девятого спустился вниз. Все работавшие в дневной смене уже ушли. Роб прошел по двору мимо сторожа, и ему показалось, что за ним кто-то идет. Он услышал торопливые шаги сзади — вот они ближе, ближе, человек почти настигает его. Побежать, что ли? Но белый может выстрелить ему в спину! А вдруг это не белый, а кто-нибудь из своих? Да нет, свои-то давно разошлись! Не замедляя шага, Роб быстро оглянулся, и взгляд его мгновенно запечатлел белое лицо. Роба словно жаром обдало. Сейчас этот белый догонит его и схватит, пока он еще не вышел на улицу; страх объял Роба, но бежать уже не было сил. С утра до вечера на ногах, что ни день, то погоняют сильнее и требуют все больше, а откажись только, наймут другого мальчика на твое место; вот ты и носишься бегом, бегом, без отдыха и передышки.
— Эй, Янгблад, Янгблад!
Сердце Роба затрепыхалось, и, резко повернувшись, он оказался лицом к лицу с белым.
— Что вам от меня надо? — Хотя белый был рядом, Роб не сразу мог сообразить, кто же это.
— Здравствуй, Янгблад. Постой минутку, мне надо сказать тебе кое-что.
— Здравствуйте, мистер Джефферсон. — Неизвестно почему, Роб почувствовал некоторое облегчение. Какого еще черта надо от него этому чудаку крэкеру?
Окутанные вечерним сумраком, они стояли друг против друга. Роб был на целую голову выше этого плотного, коренастого белого.
— Что вам угодно, мистер Джефферсон? Оскар Джефферсон огляделся по сторонам.
— Может, пойдем и по дороге поговорим?
— Пожалуйста. — И сразу множество недоуменных вопросов возникло у Роба в уме.
Обойдя задворками здание гостиницы, они вышли на улицу, пересекли ее и нырнули в темный переулок. Наконец белый заговорил:
— Советую тебе, Янгблад, держаться настороже.
— Как вас понимать, мистер Джефферсон, что значит настороже?
— Кое у кого в гостинице на тебя зуб.
— Правда? У кого же это? У кого именно?
— У Роя Байкера, например, но сейчас не о нем речь. Я имею в виду и хозяина, и мистера Бьюсси, ну, этого, как его, управляющего…
У Роба застучало в висках. В голове закружились тревожные мысли. Что нужно от него Оскару Джефферсону?
— За что это мистер Бэйкер мог невзлюбить меня? Я ему никогда не делал ничего дурного. Не понимаю, почему он так настроен против меня. Я всегда работаю на совесть. Это и Лерой подтвердит.
— Тут не в работе дело, — сказал Оскар. — Что касается Роя Байкера, то он болван и вечно болваном останется. Мне это известно, мы с ним зятья. Но вот мистер Бьюсси — это другой фрукт.
— А что мистер Бьюсси?
— Мистер Бьюсси разнюхал, что ты мутишь цветных ребят в гостинице. Что ты заводишь разговоры насчет организации профсоюза.
Роб молча шел рядом, не зная, что сказать. Вот черт! Как мистер Бьюсси разнюхал про его разговоры с ребятами насчет профсоюза? И откуда мистер Джефферсон это знает? Роб покосился на Оскара. Ему всегда казалось, что Оскар Джефферсон доброжелательный крэкер. Какая чепуха — доброжелательный крэкер! Это в Нью-Йорке Роб стал таким дураком!
— Мало ли какие глупости приходится мистеру Бьюсси слышать от людей! — сумел наконец выговорить Роб.
Они дошли до конца переулка. Здесь он упирался в Черри-стрит, и оба, пожилой белый и молодой негр, взвесив это обстоятельство, разом остановились и повернулись друг к другу.
— Вот и все. Я только хотел, чтобы ты это знал, — сказал Оскар, — потому что теперь они будут за тобой следить, как коршун за курицей.
Роб видел дружески-озабоченное выражение на лице Оскара Джефферсона.
— Вот вам лишнее доказательство того, как люди любят наговаривать всякую чушь на человека и создавать неправильное представление о нем, — сказал Роб.
— Ладно, я только хотел, чтобы ты это знал, — повторил Оскар. — А тебе это знать не вредно.
Роб всматривался в лицо Оскара, и ему так хотелось верить этому белому человеку. Его дружелюбный вид и глаза, казалось, говорили: «Верь мне!» Но разве мог он поверить белому в Кроссроудзе?!
— Благодарю вас, мистер Джефферсон, — сказал он.
— Не стоит благодарности, Янгблад. Мне кажется, я сделал лишь то, что обязан был сделать. — Белый поглядел на свою руку и медленно протянул ее Робу. А Роб стоял и смотрел на руку белого. В первый раз в жизни с ним происходит такая невероятнейшая история, да нет — это сон на яву: он стоит и разговаривает с белым человеком в переулке Оглеторп… И где? В Джорджии…
Он долго не спускал глаз с краснолицего крэкера. Может быть, Оскар как раз тот человек, которого он ищет? Тогда, на собрании у себя дома, он так легко разглагольствовал насчет того, чтобы создать единый профсоюз вместе с белыми. Может быть, с этого Оскара Джефферсона и начать сейчас? Надо было намекнуть ему, когда они шли по переулку. А теперь как ты заговоришь с белым человеком о каком-то профсоюзе на людной Черри-стрит, где полно белых, которые пялят на тебя глаза? Да и вообще нельзя верить Оскару Джефферсону, хоть он и сказал тогда на заводском дворе папе: «Здорово, Джо!» Хоть он и похвалил однажды вечер песни. Хоть он и прикрикнул на Роя Бэйкера: «Оставь малого в покое». Все равно он белый человек и живет в Джорджии. Все равно он крэкер и ему нельзя верить. Роб хотел довериться этому простому, с виду дружелюбному белому человеку, но что-то мешало ему. В неловком молчании они продолжали стоять друг против друга, и белые прохожие таращили на них глаза. Роб пожал белую руку Оскара своей дрожащей коричневой рукой и со словами: «Спокойной ночи, мистер Джефферсон!» — повернулся и зашагал по Черри-стрит, обругав себя трусливой курицей.
