Распахивается дверь, и худенькая девчушка бросается к матери. Большие темные глаза широко раскрыты, веки распухли от слез. Слезы размыли на ее щеках пыль и грязь Джорджии. Она силится что-то сказать, но ее душат рыдания.

— Господи, что случилось? Где ты была?

— Робби… забрали в полицию… Он подрался с белыми мальчишками…

Вот и все, что удалось ей понять. Платье девочки разорвано. Черные вьющиеся косички расплелись, растрепались, словно сам дьявол таскал Дженни Ли за волосы. Девочка шмыгала носом, всхлипывала, худенькие щеки надувались, как пузыри.

Лицо Лори спокойно, голос тоже.

— Сядь, возьми себя в руки! А теперь расскажи, моя маковка, что случилось.

— Мама… ох, мама… Робби… белые… мама, мама! Девочка снова разразилась слезами.

Лори поставила утюг на огонь, побежала в кухню, принесла стакан воды, отпила, но, сразу опомнившись, подала его дочери. Дженни Ли глотнула и поставила стакан на гладильную доску.

— Ну а теперь спокойно рассказывай по порядку.

Дженни Ли, судорожно задыхаясь, как в предсмертной агонии, прошептала:

— Робби забрали в полицию!

— Кто? О ком ты говоришь? — Лори Ли по-прежнему пыталась казаться спокойной.

— Дылда полисмен Скинни Мак-Гуайр. Ты его знаешь, мама. Он велел мне пойти за тобой. Они увели Робби в… — опять соленые слезы полились в три ручья по лицу девочки, стекая с кончика носа, попадая ей в рот.

Лори старалась изо всех сил сохранить спокойствие. Она взяла тряпку, которой держала утюг, и вытерла девочке лицо, заставила ее высморкаться.

— Перестань, дочка. Ты же никогда не была плаксой! Вот так. А теперь рассказывай. За что арестовали брата?

— За то, что он бросился на белых мальчишек, вот за что!

Да, скорее курицу выпотрошишь, чем у этой девочки что-нибудь узнаешь!

— На каких белых мальчишек? И почему он бросился на них?

— А потому, что они бросились на меня. Это они начали, я их не трогала! Я шла по переулку. Ты не думай, я им тоже спуску не дала. Только их было много!

— А Робби где был? Разве вы не вместе шли? — Удивительно, как эта девочка умеет тянуть!

— Нет, его не было. Наш класс отпустили раньше, и я пошла одна. А эти белые мальчишки вчетвером напали на меня и повалили на землю. Я хотела дать одному по морде, но их же было много! Они полезли мне под платье и так кричали, прямо ужас! — Девочка всхлипывала, терла кулаками огромные глаза, худенькая грудь судорожно вздымалась. — Знаешь, что они кричали: «Черномазая лахудра, черномазая ла…»

Девочка рассказывала, захлебываясь слезами, понять ее было очень трудно. Она плакала, всхлипывала, задыхалась. А Лори, закусив губу и моргая ресницами, с горечью вспоминала другой случай, в другом городе и в другом переулке, и пьяного белого, и маму Большую, и ее слова: «О господи, эти проклятые белые что хотят вытворяют с нашими женщинами, а мужчины наши даже сейчас пикнуть не смеют!» Глядя на свою дочь, Лори едва сдерживалась, чтобы не крикнуть: «Господи, нет, нет! Не может быть!» Но мать должна владеть собой, и она сказала успокоительно:

— Ладно, девочка, хватит!

Она взяла Дженни Ли на руки и перенесла на кровать, подняла платье и осмотрела ее. На худеньких бедрах и в паху увидела царапины. Штанишки были порваны.

Лори обмыла дрожащую девочку и смазала йодом царапины.

— Ну вот, миленькая, теперь все в порядке. Все в порядке, ничего страшного, моя рыбка! И плакать больше не надо. Лучше расскажи маме, что было с братом? — Она поглаживала бедра девочки легкими, осторожными движениями.

Сквозь рыдания Дженни Ли рассказывала: —…Вдруг подбежал Робби и начал колотить этих мальчишек, и я ему помогала. Откуда ни возьмись, подошел Скинни Мак-Гуайр и схватил нас с Робби, а белым позволил уйти. Их он не арестовал, мамочка! «Конечно, нет, — почти спокойно подумала Лори Ли, — белых-то он не арестует! Этого нечего и ждать!» Она сняла с девочки обувь и накрыла ее одеялом до самого подбородка.

— Вот так хорошо, моя доченька!

Быстро, но без суеты, Лори начала собираться. Уже одетая, сняла с огня утюг и, держа его в руке, прошлась по комнате, не отдавая себе отчета, зачем это делает. Вздохнула и прошептала: «Господи, спаси и помилуй!» Потом сняла все утюги с огня и поставила их на решетку. Убрала гладильную доску, лежавшую на спинках двух стульев, приставила ее к стене. Еще раз подошла к кровати и поцеловала потный лоб Дженни Ли, весь в тревожных морщинках.

— Ну вот, моя маковка, теперь я пойду в суд за твоим братом. А ты полежи, отдохни. Если почувствуешь себя лучше до нашего прихода, пообедай. Слышишь? Мы с Робби мигом вернемся.

— А мне нельзя пойти с тобой, мама?

— Нет, детка, ты полежи на маминой постели, отдохни!

— Нет, я с тобой, мама! Не оставляй меня одну! Пожалуйста! Ну, пожалуйста! — Губы Дженни Ли дрожали. В широко раскрытых глазах застыл страх. И опять из них хлынули соленые слезы.

Лори судорожно ловила ртом воздух: ей показалось, что она задыхается. Господи! Никогда ее дети не были плаксами! Это одно из качеств, которое Лори сумела воспитать в них, переняв его от бабки.

— Поверь мне, детка, все будет хорошо. Ты у себя дома. Никто не посмеет тебя здесь тронуть. Лежи спокойно, а когда захочешь есть, разогрей себе обед. Угадай, что я вам приготовила? Разве не замечаешь, как вкусно пахнет колбаса с рисом?

Тут только Лори почуяла, что пахнет горелым. О господи! Она метнулась в кухню, сорвала с плиты дымящуюся кастрюлю с рисом, но сразу же уронила ее, обжегшись так, точно сунула пальцы в огонь. Лори замахала руками, послюнила пальцы, потом схватила тряпку и перенесла кастрюлю на стол. Острыми, невыносимо колючими иголками боль побежала от пальцев по рукам. Сгорело почти полкастрюли риса. Задыхаясь и судорожно кашляя, со слезящимися от дыма глазами, Лори распахнула дверь на крыльцо. В пролете виднелось солнце — мутное, желтое, слепящее. Все, что накопилось у Лори в душе, рвалось наружу с сокрушительной силой, словно из глубокой пучины океана; бушуя, искало себе выход, стиснуло грудь, сдавило горло, исказило лицо, обожгло узкие глаза под тяжелыми веками. Чаша переполнилась. Лори опустилась на табурет перед кухонным столом, уронила голову на руки. Плечи ее тряслись, ноги дрожали, и она дала наконец волю слезам.

Лори сошла с автобуса и перебежала площадь Джефферсона Дэйвиса. Солнце скрылось, легкий ветерок нес по тротуару мусор и обрывки газет, пыль попадала в глаза, и это раздражало Лори. Наконец, вся трепеща, она остановилась перед зданием суда. Устрашающая белая громада — целых десять этажей. Негры называли это учреждение «судом мистера Кросса». На фронтоне был высечен из камня красивыми крупными буквами девиз: «Правосудие для всех». Лори вытерла запорошенные пылью глаза и поднялась на мраморное крыльцо. С самым спокойным видом шла она меж величественных колонн, хотя вся дрожала от волнения. Она шла, гордо подняв голову, левое плечо — чуть пониже правого, как всегда, когда очень торопилась. В длинном мраморном коридоре на первом этаже ей попался полисмен; он сказал, где найти Мак-Гуайра.

— Благодарю вас, сэр.

Полисмен сделал вид, что не слышит ее слов. Но Лори чувствовала, что он глядит ей вслед, мысленно раздевая ее. Лори вспыхнула от гнева — не первый раз она замечает такой взгляд. Многие белые мужчины нагло рассматривали ее… Скинни Мак-Гуайр, Скинни Мак-Гуайр. Про него говорят, что он не так уж плохо относится к неграм по сравнению с другими полицейскими. Может быть… Все может быть, бог милостив. Приближаясь к комнате № 12, Лори вспомнила своего брата Тима. Как его скрутила тогда тюрьма! Точно подменили там мальчика. Где-то он теперь, жив ли? Ничего она о нем не знает… Исправительная тюрьма… Робби… В горле у нее перехватило, лицо словно окаменело. «Отец небесный, молю тебя, не допусти! Не дай им засадить его в тюрьму!» Вот наконец комната № 12. «Прошу тебя, боже, не допусти этого, спаси моего Робби, милосердный господь!» Лори дышит глубоко, стараясь успокоить биение сердца, подавить охвативший ее страх. Нельзя входить к ним с таким испуганным видом. Пусть они не подозревают, что она боится. Лори вытерла лицо, еще раз глубоко вздохнула и постучала в дверь.