Спали на ходу прямо в строю роты. Спали на бегу. Спали в позе Роденовского мыслителя, приткнувшись мимолетно своей пятой точкой на любой холмик. Спали в позе «бегущего египтянина», согнувшись буквой «зю» или свернувшись в рулет …в спирать …на весу… спали.

А как хорошо и уютно спать в училищном клубе при организованном просмотре замечательного киношедевра всех времен и народов «Броненосец Потемкин». Причем, особенно сладко спиться именно при 27-м просмотре… А как чудесно спиться под «Ленина в Октябре» или под «Юность Максима»?! Одно удовольствие, хочу вам сказать. Главное, чтобы кресло попалось с исправной «поджопницей» и свет в зале не забыли выключить, тогда совсем полный кайф. Полтора часа гарантированного сна! Это ли не счастье?!

А были еще и довольно неожиданно-экзотические места для курсантского сна. Такие как сушилка в казарме. Под столом в «ленинской комнате». В каптерке на полках. На табуретках, сдвинутых в ряд в курсантской столовой. На всех комсомольских собраниях я честно проспал уперевшись носом в широкую спину впередисидящего Лелика — богатыря из Киева, который надежно скрывал мое бесчувственное тело от зоркого взора приглашенных лиц из президиума. Спали в сопле реактивного двигателя на учебном аэродроме. В груде брезентовых чехлов самолета, сваленных в углу ангара. В помпезной бархатной шторе насыщенно-бордового цвета, которую нам поручили повесить в актовом зале перед партконференцией училища. В бункере с картошкой овощного склада. Потом, правда, спина долго болела от твердых клубней, но это уже мелочи, точечный массаж своего рода.

Но было еще одно неожиданное место, которое вспоминается с особой теплотой и отвращением одновременно.

Итак. Лютая уральская зима. На улице -35 и северный ветер с порывами до 20 метров. Гражданские «кукурузники» Ан-2 с аэродрома местных авиалиний не рискуют оторваться от земли — опасно. А те безбашенные «асы», которым все же удалось поднять машину в воздух, тупо висят на одном месте над ВПП аэродрома на манер бумажных змеев и не могут продвинуться ни на метр по запланированному маршруту. Хохма!

Провисев длительное время в воздухе, пока здравый смысл не заставит пилота отказаться от полета или пока топливо в баках не закончится, Ан-2 тяжело падали в сугробы аэродрома, где их сразу же привязывали прочными тросами, чтобы порывы ветра не унесли самолеты в заснеженные дали.

Группу из 5-ти курсантов 45-го классного отделения назначили на училищный свинарник. В числе сомнительных счастливцев оказался и я. Спорить и возмущаться в армии не принято, назначили, так назначили.

Пришли на свинарник, пересчитали живность по головам, наряд приняли. После ужина в курсантской столовой на территорию свинарника дежурный тягач в виде бессменной лошади притащил бочку с объедками. Превозмогая приступы отвращения и рвотного рефлекса от противно-отвратного вида месива из объедков, свиней обильно и сытно накормили. Чтобы пища не успевала замерзнуть в лоханках, ее разбавляли горячей водой, которую мы сливали из труб центрального отопления.

В свинарнике было откровенно не жарко. Свинки жались друг к другу и в общую кучу, пытаясь устроиться с комфортом на предстоящую ночь. Оно и понятно, вместе завсегда теплее. А вот нам как ночевать? Вместе со свиньями ложиться?

Кстати, о здоровье свинушек, командование училища позаботилось даже больше, чем о курсантах, т. к. в наших казармах сегодня градусник показал в районе 10-ти градусов «жары», а в свинарнике было аж целых 14!

Вдоль стен свинарника, на некотором возвышении от пола были проложены трубы с горячей водой, диаметром см. 30, не более, но зато теплые — центральное отопление, куда деваться, все чин по чину.

Побродив некоторое время по свинарнику и не найдя подходящего места для ночлега, ребята стали укладываться прямо на трубы. Не со свиньями же спать, право слово?! Мы были одеты в обычные телогрейки и шапки с опущенными «ушами». Улеглись на горячие трубы так, что голова последующего курсанта укладывалась на сапоги предыдущего. И хотя сапоги товарища — не самая удачная замена подушки, но все же лучше, чем ничего. В импровизированной живой цепочке мне досталось место «замыкающего».

А теперь представьте, труба диаметром в 30 см., под спиной почти тоненькая жердочка, а мы лежим, греемся и даже спим. Во как! Словно куры на насесте, а куда деваться?! Спим! И это радует.

Просыпаюсь от того, что кто-то дергает меня на ногу. Осторожно так дергает, но весьма настойчиво. Нехотя открываю один глаз и пытаюсь приподнять голову, но так, чтобы не потерять шаткое равновесие. Резких движений делать нельзя, иначе все вместе свалимся с этого теплого насеста прямо в грязное стойло к храпящим свиньям.

Так вот, поднимаю голову и с удивлением обнаруживаю, что рядом с моими ногами прямо на горячей трубе сидит крыса и с аппетитом пожирает подошву моего сапога. Очевидно, при кормлении свиней, я наступил в лужу с объедками и к подошве прилип кусочек съестного. И теперь наглая зверюга, аккуратно обгладывает резину на подошве, сохранившую привкус пищи. Что характерно, крыса жевала весьма увлеченно, интенсивно двигая челюстями, но при этом брезгливо обходила стороной металлическую подковку, приколоченную к подошве сапога. Ничего себе раскладец?! Пока я тут сплю, меня уже практически доедают! Ну дела?!

Обалдевший от такой вопиющей наглости, я энергично задрыгал ногами, отгоняя непрошенного гурмана. Крыса, задорно цокая коготками по металлической трубе, виртуозно уворачивалась от моего сапога, не горя желанием получить подошвой тяжелого сапога по наглой морде. Но и расставаться с дефицитным «продуктом» тоже не хотела.

Некоторое время она обиженно пищала, мол, «а компот?» Но, осознав, что десерт ей уже не обломится, крыса нехотя и степенно удалилась, даже не делая слабой попытки шустренько затеряться в какой-нибудь дырочке! Ага, сейчас?! Всем своим видом она давала понять, что свинарник — это ее территория, а мы тут так — разнообразие в ее рационе и ни как иначе.

Более того, по ее наглой морде и многообещающему писку, я отчетливо понял, что она обещала еще вернуться! И возможно, с многочисленными друзьями! Так что, всем оставаться на своих местах, «я требую продолжение банкета»!

Спать как-то сразу расхотелось и остаток ночи, я просидел рядом с ребятами, охраняя их покой и сон от непрошенных гостей.

Утром, рассказывая парням о визите крысы, в качестве доказательства своих слов, я продемонстрировал сапог с надкусанной подошвой…

p. s. С тех пор, ко сну отношусь очень трепетно и предпочитаю спать со всеми удобствами в горизонтальном положении и желательно на мягкой кровати. Но, в принципе, всех жизненно полезных навыков, полученных за время обучения в военном училище, пока еще окончательно не растерял и при желании, могу спать сидя, полулежа, прислонившись, стоя, но вот спать с открытыми глазами, увы… так и не научился.

Витя Копыто страдал. Страдал явно, открыто, практически на грани истерики. Причиной вызвавшей столь явные и необратимые нарушения в его шатком душевном равновесии, был приказ Пиночета о лишении нашей замечательной роты всех видов увольнений в город, сроком на календарный месяц, за безобразно плохие показатели в конкурсе строевой песни. Вина наша была очевидна, и наказание вполне заслуженное, хотя на наш взгляд — неоправданно суровая. Хотя, Пиночет думал иначе и в чем-то он был тоже прав, так как в целой роте не нашлось желающих драть глотку патриотической песней на морозе — 37 по Цельсию. Пиночет был уязвлен и гонял нас, лично, персонально, индивидуально, по плацу в течение трех часов, пытаясь выдавить из 4-й роты арию, достойную пусть не Большого театра, но хотя бы достаточно внятную и относительно разумную по смыслу.

Согласитесь, продуваемый насквозь всеми суровыми уральскими ветрами училищный плац — не самое лучшее место для песнопения. От жуткого холода, рота издавала неопределенное мычание и нестройное завывания в унисон снежной метели, так как болеть ангиной или воспалением легких добровольно желающих не находилось. Каждый курсант, отдельно вызванный из строя, пел, причем достаточно громко. Но, стоило ему оказаться в недрах строя, как его КПД (коэффициент полезного действия) катастрофически падал и вместо жизнеутверждающих куплетов на тему, как хорошо в стране советской жить, создавалась жалкая имитация с безмолвно раскрывающимся ртом.