Все ребята провожали его восторженными взглядами, ибо парень высказал то, что копилось у нас в душе, просилось на язык, но пока была жива надежда, поступить в училище, этот самый язык был наглухо прикушен зубами.

Лейтенант тем временем жалко нечленораздельно мычал, пытаясь скомпоновать достойный ответ вслед, убегающему Петровскому, но его мозговая деятельность дала явный сбой, алгоритм образования разумных словосочетаний завис — ум зашел за разум, ЭВМ в офицерской черепушке настойчиво требовала перезагрузки. Хаотично открывающиеся уста издавали лишь бульканье слюны и обрывки междометий.

А Петровский продолжал развивать успех. Увеличивая скорость, он неумолимо приближался к выходу, продолжая блистать колоссальными познаниями в области многоэтажных словарных конструкций русского языка за пределами цензуры. О таком богатстве родного нелитературного языка, многие стоящие в строю просто не догадывались. Сапожники, грузчики и прочие знатные матершинники просто отдыхают. Филолог!

Счастье для Петровского было очень близко, фактически на расстоянии вытянутой руки. Он даже протянул её, руку в смысле, чтобы взяться за ручку тяжеленной входной двери казармы, потянуть её на себя и оказаться на улице, на свободе. Но дверь открылась раньше. На какое-то мгновение, на долю секунды. Но это мгновение, круто изменило развитие происходящих событий.

Итак, дверь открылась, и в казарму вошёл настоящий полковник. Почему настоящий?! Да потому, что на его груди сверкала звезда Героя Советского Союза, военная форма была выцветшей от палящих лучей, скорее всего Афганского солнца. Волосы на голове этого стройного, подтянутого полковника были белоснежно седы, а на кителе пришиты три красные полоски, которые означали, что офицер имел боевые ранения.

Толпа, тоесть наше пока ещё стадо, перестало свистеть, шуметь, аплодировать, и заворожено замолчало. Заткнулся и лейтенант, так и не находя сил и воли подтянуть отвисшую нижнюю челюсть, чтобы закрыть свой рот, только сейчас начавший исторгать грязные ругательства и всевозможные проклятия вслед убегающему абитуриенту.

Петровский начал тормозить, отчаянно скользя по отполированному до зеркального блеска полу. Но сила инерции, известная всем (то есть, почти всем) из курса физики 5-го класса средней школы, сделала своё дело. Мятежный москвич со всей дури, влетел в этого полковника и, сменив дерзкий тон на оправдательно-подобострастный, очень быстро залепетал.

— Папа, я математику на два балла завалил! Короче, военный из меня не получится, поехали домой к маме. Буду поступать в Тимирязевку, на ботаника. Ну, какой из меня военный? У меня на портянки аллергия, и на «тумбочку» тоже (тумбочка — суточный наряд по роте). А, папа?! Я пшёнку НЕНАВИЖУ!!!

Полковник с трудом устоял на ногах, и взял своего сынулю за ворот дорогого фирменного батника, встряхнул основательно, и пристально посмотрел в глаза. Петровский-младший при росте в районе 185 см. съёжился до размеров котёнка и попытался отвести глаза в сторону.

— Победитель всех столичных олимпиад по математике завалил сраный экзамен?! Ботаником значит будем?! Цветочки нюхать! А Родине, кто служить будет?! Итак, быдло вокруг! Понабрали по объявлению кого попало! Была армия, а сейчас бардак, сборище из карьеристов и недоучек!

Полковник почему-то пристально посмотрел на молчащего лейтенанта. Тот тоже непроизвольно съёжился и попытался где-нибудь затеряться или испариться.

— Короче, мама поплачет и перестанет, а ты — гордость школы с физико-математическим уклоном, победитель городских литературных конкурсов всё равно военным станешь. Где это видано, восемь поколений Петровских служило своей стране, а девятое поколение — цветоводом в оранжерею?! Вот уж хренушки, сыночек, дорогой! Пойдёшь со вторым потоком сдавать экзамены! И только попробуй мне отчислиться! На порог не пущу, фамилии лишу! Я тут с твоим будущим командиром роты переговорил. Толковый мужик! Если заметит, что ты дурака валяешь, под отчисление из училища начнёшь косить, он обещал использовать лучшие методы воспитания двух самых признанных и авторитетных педагогов.

— Типа Макаренко, папа?! — жалобно промямлил Петровский-младший.

— Лучше сынок, гораздо лучше! — ласково и многообещающе улыбнулся полковник: — Он к тебе обещал «Ипатьевский» метод применить и метод «Еблонского». В зависимости, так сказать, от твоих закидонов и внешних обстоятельств, сыночек мой дорогой.

Петровский-старший обвёл своим мудрым отеческим взглядом наш строй. Было видно, что данная сцена его откровенно тяготит и раздражает, но отеческий долг, как и воинский долг, этот человек выполнит до конца. Причём, любой ценой.

— «Ипатьевский» метод — это значит «ипать», «ипать» и ещё раз «ипать». Скрупулёзно и методично, пока до вас, дорогие мои, не дойдёт, что делать надо всё с первого раза, в отведенный срок, точно и качественно! А метод «Еблонского» — это сразу с правой… в «ебло»! Больно, согласен. Метод крайне непопулярный, но очень прогрессивно доходчивый! Надеюсь, до этого не дойдёт, ты — мальчик понятливый, а как говорил великий Зигмунд Фрейд: «человек такая скотина, которую надо или кормить или бить, а лучше чередовать!» Старый, всем знакомый метод «кнута и пряника», «морковки и палки», кому как нравится, — полковник уже обращался ко всем, кто стоял в строю.

Мы инстинктивно подтянулись и заворожено внимали словам убелённого благородной сединой военного.

— А мамочке, я передам, что ты её любишь, скучаешь, целуешь. Но сегодня, сбылась твоя самая заветная мечта — стать настоящим мужчиной и продолжить славную династию Петровских, в которой были царские офицеры, белые офицеры, красные офицеры, советские офицеры. И какого бы цвета флаг не болтался над нашей многострадальной родиной, Петровские будут всегда защищать этот флаг, и свою родную землю. А то, что руководить вами будут отцы-командиры, не всегда достойные уважения, и приказы будут один дурнее другого, то не удивляйтесь этому. Беда эта в армии, именно от вас самих ребята, так как умные и толковые, не доходят до выпуска, бросая всё на полпути, устав от хамства и тупости бездарей, которые ни на что не способны. И чтобы скрыть ничтожность свою, вот и лезут, и прутся эти ублюдки в армию, где у подчинённых нет возможности обсуждать действия бездарного командира, карьериста, лизоблюда, раздолбая и недоучки. Беда это нашей армии, беда. Поэтому ребята, хорошо учитесь, достойно служите, настанет и ваше время. Когда станете большими начальниками, не глумитесь над людьми, как сейчас вам достаётся от. . — полковник мельком бросил взгляд на лейтенанта, так и стоящего с открытым ртом, замолчал и повернулся к сыну: — Ты ещё здесь?! А ну марш на экзамены!

И вы знаете, Петровский сдал все вступительные экзамены на пятёрки, и служил образцово, наряды тянул без нытья и стенаний, папой своим героическим никогда не кичился, перед ребятами своими «московскими замашками» не рисовался. Короче, был вполне нормальный мужик.

Учились мы с ним в одной роте и однажды, все еще находясь под впечатлением от его виртуозной матерной тирады в казарме «абитуры», выданной в адрес зарвавшегося офицера, я поинтересовался, откуда рафинированный москвич обладает такими глубокими познаниями в непечатном разделе русской литературы. На что курсант Петровский улыбнулся и, подмигнув мне, выдал следующее.

— Понимаешь, мы же не всегда в Москве жили. Папу помотали по гарнизонам, мама не горюй! Я такое чудо, как асфальт, в первый раз увидел, когда мне 12 лет исполнилось, но не в этом дело. Там, где я вырос, детских садиков вообще не было, и моими няньками были солдаты в прямом смысле этого слова. А все их педагогическое образование это ШМАС — школа младших авиационных специалистов, пойми правильно и будь великодушен. А ребенком я был, ой каким, шкодным и непослушным. Так что, батенька, делайте выводы. И о методах Ипатьева и Еблонского, можно сказать, я наслышан с самого детства. Вот так!

Если честно, Петровский был очень вежливым, корректным, ответственным, исполнительным и аккуратным курсантом, скрупулезно выполняя все поручения, приказы и распоряжения. Вышеупомянутые методы великих педагогов Ипатьева и Еблонского, к нему никогда не применялись, потому что повода такого, вообще, не возникало!