Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

— Федя! Будь молодцом! Покажи себя настоящим мужчиной! И это… за каждого из нас по разику… а лучше, по два! Эх! Давай парень, удачи тебе!

Благодарный и откровенно смущенный Федя искренне расшаркался в самых изысканных реверансах и сложился в глубочайших книксенах, клятвенно заверив, что ни при каких обстоятельствах не сдаст душевный наряд по роте на растерзание злобному и завистливому Пиночету — тайному извращенцу и моральному импотенту. (а как иначе прокомментировать его неприглядные действия?)

Но как говорится: «Человек предполагает, а судьба располагает!» В эту эпохальную ночь звезды на небе находились явно в зодиакальном знаке полковника Серова, а не курсанта Фахраддина Мирзалиева.

Абсолютно счастливый и опьяненный любовью Федя бездарно попался в тот самый момент, когда перелазил через бетонный забор с двумя объемными сумками в зубах. (именно в зубах, т. к. своими руками уставший от сладких утех азербайджанец цеплялся за скользкую кромку заиндевевшего забора — зима на дворе, поймите правильно, а зубы у Фахраддина были просто на зависть — медную проволоку на спор перекусывал)

Федя попался в том момент, когда висел на заборе, как собака в седле верхом на корове, отчаянно балансируя под тяжестью сумок, которые неумолимо влекли его тушку на территорию военного училища ВВС, а огромные сапоги 48–50 размера предательски скользили по внешней стороне бетонного заграждения, стараясь максимально отсрочить факт неминуемого падения. Причем, падения именно мордой в сугроб. Но Федя, был боец от природы! Скрипя зубами и «намертво» сомкнув челюсти, он крепко держал сумки, в недрах которых покоились две 3-х литровые банки с азербайджанским коньяком и вкуснейший закусон — изыски национальной кухни.

Когда Феденька был на самой грани позорного падения с забора, его и принял полковник Серов. Принял в свои нежные и цепкие объятья. Он любезно подстраховал курсанта Мирзалиева, чтобы тот не грохнулся «портретом вниз», и даже заботливо перехватил из «бультерьерских» челюстей уставшего курсанта две тяжеленные сумки с многочисленными гостинцами, которыми заботливая жена нагрузила Фахраддина по самое «немогу». Сам же Федя, чувствуя свою ответственность перед душевными товарищами, благословившими его «в бега», словно вьючный ишак старательно волочил тяжелый груз в качестве сердечной благодарности наряда по роте и 45-го к/о. Эх, и попался, фактически на «финишной прямой»! Абидна, панымаеш, да?!

Поймав курсанта Мирзалиева с поличным, Пиночет довольно потирая руки, горел страстным желанием немедленно арестовать весь наряд по 4-й роте (соучастников, выпустивших Федора из казармы после команды «Отбой»). Являясь приверженцем методов «а-ля-Макаренко», комбат хотел посадить всех парней в одну камеру, дабы переложить процесс воспитания самовольщика на плечи дневальных по роте. Типа, парни сами найдут «правильные слова» для курсанта, «подставившего» их под раздачу и уложившего на «уютные» нары. Логично, с одной стороны, а с другой: «за друга пострадать — святое дело!» Нас гауптвахтой не испугаешь!

Пока Федя, безбожно коверкая русский язык, эмоционально доказывал абсолютную невиновность ребят из состава суточного наряда, пытаясь чуть ли не слезно убедить комбата, что покинул расположение роты незаметно для дневального на тумбочке, комбат тащил тяжеленные сумки и ехидно улыбался. Добравшись до казармы, Пиночет отдал сумки Федору и приступил к массовым допросам с применением интеллектуальных пыток типа «вынос мозга». Но дневальные сопротивлялись весьма достойно. Они с наивно-убедительным взглядом обиженного ребенка клялись чем угодно, что курсант Мирзалиев мимо тумбочки не проходил и через дверь казарму не покидал. Такая вот мистика!

Упертый Пиночет не добившись чистосердечного признания от состава наряда по роте, радикально расширил список подозреваемых. 45-е отделение было экстренно построено в центральном коридоре казармы.

Довольный собой и своей прозорливостью, аки Шерлок Холмс и миссис Хадсон одновременно, дотошный комбат проводил скрупулезное экспресс-расследование на предмет, кто из ребят был в курсе происходящего и более того — способствовал осуществлению факта самовольной отлучки — вопиющего нарушения воинской дисциплины и т. д. и т. п. еще на час «полоскания мозга». Такое впечатление, что полковник Серов наслаждался процессом массового изнасилования личного состава, попутно любуясь собой и своей «ролью в истории человечества».

Наконец, частично стравив пар и завершая монолог из репертуара театра одного актера, гаденько улыбаясь, Пиночет вежливо и членораздельно обратился к Федору, который понуро стоял перед строем курсантов, не выпуская сумки из своих рук. Было заметно, что курсанта терзают муки совести — подвел товарищей! Вай-вай-вай, как нехорошо!

— Ну, и как же ты просочился мимо наряда? Ась, любезный! Каску-невидимку надел или в масхалат закутался? А может еще и портянки-скороходы намотал, чтобы быстрее обернуться? Хе-хе!

Фахраддин сверкнув угольными глазами на полковника, убедительно рявкнул.

— В акно прыгнуль! Магу еще раз… и сколька нада прыгнуть!

Учитывая, что казарму строили пленные немцы, и потолки были по 5-ть метров, то и второй этаж здания был достаточно высокий, поэтому прыгать из окна было весьма проблематично …и даже опасно, независимо от времени года, включая снежную зиму.

Пиночет был опытный цербер, словам не верил, а верил только своим глазам. Не переставая многообещающе гаденько улыбаться, комбат кивает головой.

— Пойдем, покажешь!

Мирзалиев уверенно заходит в спальное помещение 45-го классного отделения. По пути, он ненавязчиво оставляет сумки на полу между кроватей и подходит к окну. Комбат и командир роты следуют за ним, остальные курсанты чуть сзади. Сумки тем временем скоропостижно испаряются из спального помещения и бесследно исчезают в необъятных недрах сушилки (от греха подальше). Коперфильд стыдливо отдыхает и завистливо кусает губы. Вуа-ля!

Федя абсолютно спокоен, более того, он — молодец, ибо не оставляет попытку вывести из под удара, ребят из состава суточного наряда. Его любовные утехи прошли на «ура» и курсант Мирзалиев готов самолично сидеть в камере гауптвахты сколько угодно длительное время — хоть до самого выпуска из училища и до получения золотых лейтенантских погон. А ребята тут совсем не причем, правда-правда!

Крепкий азербайджанский парень скалится бессовестной белозубой улыбкой. Сейчас он подойдет к окну, заберется на широченный подоконник, откроет фрамугу и выбросится из казармы хоть десять раз подряд, не вопрос… хоть, головой вниз, хвала Всевышнему, сугробов предостаточно…

По мере приближения к окну, улыбка Феди начала самопроизвольно скукоживаться, на лицо опустилась тень глубокой задумчивости, а лоб прорезала глубокая морщина неприкрытого недоумения. Уперевшись лбом в закрытое окно, Фахраддин капитально задумался. А задуматься был повод весьма основательный! Окно было наглухо заклеено широкими полосками бумаги по всему периметру фрамуги. (как же иначе — зима на дворе, куда деваться) Пипец! Приехали! Комбат, гаденько хихикая, мягко поинтересовался.

— Ну?! Сквозь стекло просочился, Хам СамДурак ибн Мирзалиев Фахраддин Хоттабович, да?

Федя внимательно и скрупулезно осмотрел окно, старательно почесал свою иссиня-черную шевелюру и уже не столь уверенно пробормотал.

— Я из другого акна прыгаль… из калидора… возле туалет-та.

Услышав эту фразу, сержант Гнедовский мгновенно и бесшумно испарился из-за спины капитана Нахрена и из спального помещения казармы тоже. Вскоре все, кто присутствовал на «следственном эксперименте» услышали характерный треск рвущейся бумаги — в коридоре у туалета открылось окно. Комбат «рэксом» поспешил на шум в коридоре, следом побежали Нахрен, Федя и все остальные курсанты. Все, но не все! Лелик Пономарев побежал на улицу…

Ворвавшись в коридор, Пиночет обнаружил полуоткрытое окно возле двери туалета. Фахраддин же обрадовано воскликнул.

— Вот! Из этава акна пригнуль!

219
{"b":"120761","o":1}