На примере отказников, эдаких политических диссидентов, компартия с доброй и ласковой улыбкой, но суровой и беспощадно карающей политикой, навязчиво и настойчиво приглашала курсантов в свои ряды. Постоянно и повсеместно создавала все условия, чтобы упирающиеся и сомневающиеся отроки неразумные, сделали неотвратимый и единственно правильный выбор.

На примере всяких неуважаемых в курсантских кругах Конфоркиных, КПСС давала понять, что будущее этого парня будет, просто шоколадное. В результате, Конфоркин стал круглым отличником и самым перспективным курсантом, в смысле распределения. В списках увольняемых из расположения части, он всегда был под № 1. Но, как ни странно, девушки на него, почему-то не западали. Не клевали и все тут, хоть вешайся! Значит, не все бабы дуры, и это откровенно радует!

Итак, не смотря на все титанические усилия партийной организации училища, процесс вербовки новых адептов шел очень вяло, тяжело и мучительно, со страшным скрипом и переломанными об колено судьбами ребят-отказников.

Добровольцев, решивших таким образом гарантировать себе приличное распределение на дальнейшее место службы, было совсем немного, и поэтому список заочно приговоренных постоянно расширялся. В него автоматически попадали все курсанты, кто более-менее прилично учился и не сидел на училищной гауптвахте, тоесть — не входил в число законченных «негодяев» и беспросветных «рецидивистов», а мог реально представлять потенциальный интерес для пополнения рядов КПСС. Положа руку на сердце, можно откровенно сказать, что гребли всех и каждого, у кого средний балл по успеваемости был выше 4,0.

Однажды, мне в руки попала занятная книжица, без обложки и первой сотни листов. Испытывая острый информационный и культурный голод, я с жадностью углубился в ее изучение и вскоре понял, что речь идет о любовных страстях вокруг обворожительно красивой графини де Монсоро. Эту книгу мне дали под «честное слово» всего на три дня. Учитывая, что у курсанта военного училища, катастрофически мало личного времени, я пытался читать ее везде и всюду, старательно скрывая книгу от шныряющих повсеместно офицеров и прочих отцов-командиров. Отберут ведь и безжалостно конфискуют, мракобесы!

Вечером, как всегда неожиданно, объявили о суперсрочном и архиважном незапланированном комсомольском собрании. Делать нечего, мы люди подневольные, собрание — так собрание.

Я занял свое привычное место на табуретке с номером 138, в центральном коридоре нашей казармы. Учитывая, что впереди меня сидел киевлянин Лелик, надежно спрятавшись за его широченную могучую спину, я углубился в занятные любовные хитросплетения благородных жителей Парижа.

— Саня! Вставай!

Дружеский удар локтем в область печени, вернул меня с похотливых улочек Парижа в реальную действительность — в нашу роту, в самый разгар комсомольского собрания. Быстро оглядевшись и, ничего не понимая, я решил, что кто-то из офицеров, сидящих в президиуме собрания, каким-то образом заметил мою отрешенность от активного участия в важных политических делах роты и решил подрюкать в воспитательных целях.

Желая спасти книгу от неминуемой экспроприации, я, медленно поднимаясь, сунул ее под табуретку. Распрямившись в полный рост и приготовившись убедительно и жалобно оправдываться в своем тяжком преступлении, с целью смягчения неминуемого и справедливого возмездия, я вдруг услышал зажигательную речь нашего комсомольского вожака и кандидата в члены КПСС курсанта Конфоркина.

— Итак, товарищи! Как я уже ранее докладывал, в комсомольскую организацию нашей 4-й роты, которая носит почетное звание «отличной», а тоесть мне лично, поступило заявление от курсанта Симонова с просьбой выдать ему рекомендацию для вступления в коммунистическую партию Советского Союза. Всем известно, что курсант Симонов, являясь круглым отличником, имеет ряд злостных нарушений в воинской дисциплине, и неоднократно наказывался содержанием на гауптвахте. Этот досадный факт в его биографии не делает ему чести, товарищи. Однако будем объективны, по ряду уважительных причин, курсанта Симонова всегда амнистировали и выпускали досрочно. Но, тем не менее, для кандидата в члены КПСС, подобные проступки недопустимы. Я надеюсь, что комсомолец Симонов сделает выводы и подтянет свою персональную дисциплину до образцового уровня. Учитывая, колоссальный потенциал курсанта Симонова и его высокие шансы закончить обучение с баллом 5,0. А также претендовать не только на красный диплом, но и занесение на Доску почета нашего краснознаменного училища, считаю возможным проявить великодушие и выдать комсомольцу Симонову, так сказать, наш всеобщий мандат доверия, а так же положительную рекомендацию для вступления в кандидаты КПСС. Кто «за», прошу поднять руки?!

Я не успел рта раскрыть, чтобы попытать возразить: «Что я не подавал никаких заявлений, что Конфоркин занялся элементарным подлогом, фальсификацией и вообще, так — нечестно. В крайнем случае, я недостоин, мне еще рано, позвольте мне уйти в самоотвод». Но поздно, поднялся лес рук. И сияющий Конфоркин довольно и важно провозгласил.

— Единогласно?! Замечательно! Я и все руководство нашего батальона, а также командование училища выражает надежду, что глубоко обдуманное решение нашего с вами дорогого товарища Симонова, послужит достойным примером для остальных курсантов — для всех, кто еще не решился, открыто заявить о своем решении, вступить в КПСС. Комсомолец Симонов, поздравляю Вас, прошу садиться! После собрания, Вам надлежит незамедлительно подойти в канцелярию роты.

Опаньки, попал!!! Настроение было безнадежно испорчено, я опустился на свою табуретку, читать расхотелось. Собрание быстренько свернули, толпа ребят мгновенно рассосалась по своим делам. Перед тем как идти сдаваться в канцелярию, я накинулся на своих сослуживцев, осыпая их упреками.

— Вы что, совсем охулели?! Зачем проголосовали? Не могли пару негативных черт моего мерзопакостного характера озвучить, чтобы меня мягонько зарубить, дать мне возможность исправиться в будущем и вырасти над собой?!

Ребята дружно сделали округлые глаза, недоуменно переглянулись и все как один стали искренне извиняться.

— Сань, честно, мы не в курсах! Когда Конфоркин, тебя назвал, мы обалдели реально! Но решили, что ты созрел и хочешь в партию податься, чтобы красный диплом не срезали. Учишься ты идеально, спору нет, но ведь раздолбай законченный. А диплом надо спасать, ты его заслужил! Не только ведь мудаку Конфоркину на Доске почета висеть. Вот и проголосовали как надо — единогласно! Тебе же помогали.

— Как надо?! Ладно, я вам припомню, как надо?! Все, писец, лавочка закрывается, теперь будете экзамены сами сдавать! Своими силами! А мне теперь некогда! Надо всякую хренотень конспектировать!

Раздраженный таким неожиданным раскладом, я двинулся в канцелярию роты. Ребята остались в спальном помещении отделения, в спину я услышал их скупое: «Извини».

Я дерзко постучал в дверь и, не дожидаясь разрешения, вошел. В канцелярии восседал добродушный капитан Нахрен и улыбающийся курсант Конфоркин. Не спрашивая разрешения, я сел на стул и глядя в глаза нашему комсомольскому активисту, с максимально возможной издевкой и сарказмом спросил.

— А скажи-ка мне, дружище Конфоркин, где мое заявление о приеме в партию? Я там в своей фамилии, две ошибки сделал, вместо «Симонов», нечаянно написал «Симоноff», хочу исправить. Дай, пожалуйста!

Конфоркин растерянно захлопал глазенками и вопросительно посмотрел на ротного. Тот громко захохотал и сразу же вступил в разговор.

— Ладно, проехали! Я оценил твой юмор. Кончай гоношиться, тебя рекомендовали и точка. Ты — отличник, все преподаватели тебя хвалят, уверенно идешь на доску почета, явных залетов нет. Образцовый курсант, за тобой люди потянутся. Все, вот тебе моя рекомендация. Вот рекомендация комбата полковника Серова. Сейчас Конфоркин допишет протокол собрания и выдаст тебе комсомольскую рекомендацию. Вот список литературы, что ты должен изучить. Послезавтра, идешь на заседание политсовета училища. Свободен!