Как и крепостцу будто новую,

По углам ее стоят башенки,

Как на тех было на башенках,

Да и сверху на маковках,

Караулы поставлены, часовые расставлены.

Не задолгим помешкавши, пищаль турки ударила,

Через два часа мешкавши, еще одна прогрянула,

Через три часа мешкавши, с караула казак бежит,

Он бежит – спотыкается, говорит – захлинается:

«Ох ты, батюшка, батюшка, ты, донской атаманушка

Ермак сын Тимофеевич!

Как у нас было на море

Не черным зачернелося,

не белым забелелося —

Зачернелися на море все турецкие корабли,

Забелелися на море все брезентовые парусы».

Как и тут-то возговорит Ермак сын Тимофеевич:

«Ох вы, казаки, казаки, вы садитеся в легкие лодочки,

Берите вы бабаечки еловые, догоняйте вы корабли

турецкие,

Вы снимайте с турок головы, забирайте

злато-серебро,

Забирайте же вы невольничков, провожайте их

на святую Русь».

А-ой да, растемным-то темна

Вот темная ночушка,

Ночушка она осе… вот осенняя;

А-ой да, растемнее того

Вот тёмная темница,

Тюрьма она земляна… земляная.

А-ой, вот построилася,

Ой, шельма злодеюшка,

Она тюрьма без око… без оконушек,

А-ой, да, ну, с одной, с одной,

Вот шельма злодеюшка,

С одной дымчатой трубо… сы трубою.

А-ой да, во тюрьме-то сидел,

Сидел вот невольничек,

Сидел жа он млад донско… млад донской казак,

А-ой да, млад донской-то казак

Сидел во неволюшке,

Казак Ермак Тимофе… Тимофеевич.

А-ой да, он не год-то сидел,

Вот бы добрый молодец,

Сидел-то он ровно три… ровно тридцать лет.

А-ой да, поседела в него,

Вот доброго молодца,

Буйная его голо… да головушка,

А-ой да, побелела его,

Раздоброго молодца,

Седая его боро… вот бородушка

А-ой да, с вечеру-то тюрьма,

Она тюрьма темная,

Тюрьма рано затворя… затворяется,

А-ой, да, кы полу-то ночи

Вот тюрьма-злодеюшка

Крепко она замыка… замыкалася,

«А-ой да, я сижу-то в тюрьме,

Удал добрый молодец,

Крепко вот я призаду… призадумался.

А-ой да, прогневил, прогневил,

Раздобрый я молодец,

Вот свою судьбу злоде… вот злодеюшку, -

А-ой да, ну она-то, она,

Раздоброго молодца,

Мене судьба заключи… заключила.

А-ой да, не Лексей-то судья

Ездит он по городу,

Да по тюрьмам разъезжа… разъезжает,

А-ой да, из тюрьмы-то бы он,

Из тюрьмы невольничков

На Дон жа всех выпуща… выпущает,

А-ой да, одного-то мене,

Раздоброго молодца,

В тюрьме мене оставля… оставляет.

А-ой да, ну, ты выпусти,

Раздоброго молодца,

Из лихой мене нево… из неволюшки,

А-ой да, как из той-то мене,

Из той из неволюшки,

Из темной мене тюре… из тюремницы!»

Не вихрь крутит по долинушке,

Не седой ковыль к земле клонится,

То орел летит поднебесью,

Зорко смотрит он на Москву-реку,

На палатушки белокаменны,

На сады ее зеленые,

На златой дворец стольна города.

Не лютая змея воздывалася,

Воздывался собака – булатный нож,

Упал он ни на воду, ни на землю,

Упал он царевичу на белу грудь,

Да тому ли царевичу Димитрию

Убили ж царевича Димитрия,

Убили его на Углищи,

На Углищи на игрищи.

Уж как в том дворце черной ноченькой

Коршун свил гнездо с коршунятами!

Уж как тот орел Димитрий-царевич,

Что и коршун тот Годунов Борис,

Убивши царевича, сам на царство сел;

Царил же он, злодей, ровно семь годов

Не вихрь крутит по долинушке,

Не седой ковыль к земле клонится,

То идет грозный Божий гнев

За православную Русь.

И погиб коршун на гнезде своем,

Его пух прошел по поднебесью,

Проточилась кровь на Москве-реке.

Ох, было у нас, братцы, в старые годы, в давние веки,

В давние веки, при старыих при царях, Было время злое, пагубное.

Уж настало то время злое при старом при царе

Федоре Ивановиче; Как преставился-то наш православный царь

Федор Иванович. Так досталась-то Россеюшка злодейским рукам,

Злодейским рукам, боярам-господам.

Появилась-то из бояр одна буйна голова,

Одна буйна голова, Борис Годунов сын;

Уж и этот Годун всех бояр-народ надул.

Уж и вздумал полоумный Россеюшкой управлять,

Завладел всею Русью, стал царствовать в Москве.

Уж достал он и царство смертию царя,

Смертию царя славного, святого

Димитрия-царевича.

Как собрал-то себе разбойник Годунов сын,

Собрал проклятых людей, злых разбойников,

Собравши их, прокляту речь им взговорил:

«Вы разбойнички, удалые молодцы,

Вы подите, вы убейте Дмитрия-царя!

Вы придите и скажите, убили ли царя.

Сослужите вы мне эту службу, сослужу я вам

златом-серебром».

Уж пошли прокляты люди, злы разбойники,

Пошли во святое место, в Углич – славный град,

Уж убили там младого царевича – Дмитрия святого;

Уж пришли-то и сказали Борису Годуну,

Как услышал-то Борис, злу возрадовался.

Уж и царствовал Борис ровно пять годов;

Умертвил себя Борис с горя ядом змейным,

Ядом змеиным, кинжалом вострыим.

Ты Боже, Боже, Спас милостивой!

К чему рано над нами прогневался -

Сослал нам Боже прелестника,

Злого Расстригу Гришку Отрепьева;

Уже ли он, Расстрига, на царство сел?

Называется Расстрига прямым царем,

Царем Димитрием Ивановичем Углецким.

Недолго Расстрига на царстве сидел,

Похотел Расстрига женитися,

Не у себя-то он в каменной Москве,

Брал он, Расстрига, в проклятой Литве,

У Юрья пана Седомирского

Дочь Маринку Юрьеву,

Злу еретницу-безбожницу.

На вешней праздник Николин день,

В четверг у Расстриги свадьба была,

А в пятницу праздник Николин день.

Князи и бояра пошли к заутрене,

А Гришка-Расстрига он в баню с женой.

На Гришке рубашка кисейная,

На Маринке соян хрущетой камки.

А час-другой поизойдучи,

Уже князи и бояра от заутрени,

А Гришка-Расстрига из бани с женой.

Выходит Расстрига на красной крылец,

Кричит-ревет зычным голосом:

«Гой еси, клюшники мои, приспешники!

Приспевайте кушанье разное,

А и постное и скоромное:

Заутра будет ко мне гость дорогой,

Юрья пан со паньею!»

А втапоры стрельцы догадалися,

За то-то слово спохватилися,

В Боголюбов монастырь металися

К царице Марфе Матвеевне:

«Царица ты Марфа Матвеевна!

Твое ли это чадо на царстве сидит,

Царевич Димитрей Иванович?»

А втапоры царица Марфа Матвеевна заплакала

И таковы речи во слезах говорила:

«А глупы стрельцы вы, недогадливы!

Какое мое чадо на царстве сидит?

На царстве у вас сидит Расстрига

Гришка Отрепьев сын;

Потерян мой сын, царевич Димитрей Иванович,

на Угличе

От тех от бояр Годуновыех;

Его мощи лежат в каменной Москве

У чудных Софеи Премудрыя;

У того ли-то Ивана Великого

Завсегда звонят во царь-колокол,

Соборны попы собираются,

За всякие праздники совершают понафиды

За память царевича Димитрия Ивановича,

А Годуновых бояр проклинают завсегда».

Тут стрельцы догадалися,

Все оне собиралися,

Ко красному царскому крылечку металися,

И тут в Москве (в)збунтовалися.

Гришка-Расстрига догадается,

Сам в верхни чердаки убирается

И накрепко запирается.

А злая его жена Маринка-безбожница