Приходят челобитьице ко родимому ко дядюшку
Во мыльну теплу банюшку.
Он не помылся, да не попарился,
Он кладет да на шелков веничек
На дубовую на лавочку,
Кладет да костромское мыльцо
На косящето окошечко,
Он берет да золоты ключи,
Он идет да во конюшну белокаменну,
Он имает да коня доброго,
Он седлает да седло черкасское,
И поскакал он ко плахе белодубовой,
Ко любезному племянничку к Алексею да Петровичу,
Воротил он своего племянничка
От казнения от вешанья.
Приезжает он во свои палаты белокаменны,
Завел он пир-гуляньице навесело.
А у его-то родимого батюшки,
У Петра-то да у Первого,
В дому-то печаль да кручинушка,
Призавешаны окошечки черным бархатом.
Он зовет к себе да требует
Любезного зятюшку да Микиту Романовича:
«Что, любезный зятюшко, пьешь на радости, навеселе,
А у меня-то тоска да кручинушка:
Нету сына милого Алексея да Петровича».
Отвечает Никита Романович: «Пью я навеселе, на радости, У меня-то в гостях родимый племянничек
Алексей да Петрович…». Царь-государь весьма этому обрадовался,
Приказал он свои створчаты окошечки Открыть для света для белого Да призавесить алым бархатом.
Жалобы царицы, заточенной в монастырь
Ахти во Москве у нас, братцы, нездорово!
Заунывно во царь-колокол благовестили:
Видно, царь на царицу прогневилса
И хочет сослать ее в ссылку,
Во славной Суздаль-городочек.
Во пречестной монастырь во Петровской.
Тут заплакала благоверная царица,
Во слезах говорит такое слово:
«Ох вы гой естя мое белокаменны палаты!
Уж мне в вас, палатушки, не бывати,
От свова царя ласкова слова не слыхати!»
Собирал-та царь возочек,
Высылал царицу в городочек.
Тут возговорит благоверная царица:
«Ох вы гой естя извозчички моё молодые!
Вы потише поезжайте, не свищите
Авось ли царь да на меня не умилитса,
Не велит ли мне назад воротиться».
Подъезжают они к Петровским воротям.
Встречат ее игуменья с сестрами,
Тут возговорит благоверная царица:
«Отойдись ты прочь, игуменья, с сестрами:
Не на час я к вам пришла часовати.
Не на едну темну ночку ночевати -
Я пришла к вам веки вековати».
Солдат оплакивает кончину Петра I
Ах ты батюшко светел месяц,
Что ты светишь не по-старому,
Не по-старому и не по-прежнему,
Все ты прячешься за облаки,
Закрываешься тучей темною.
Что у нас было на святой Руси,
В Петербурге в славном городе,
Во соборе Петропавловском,
Что у правого у крылоса,
У гробницы государевой,
Молодой солдат на часах стоял,
Стоючи, он призадумался,
Призадумавши, он плакать стал.
И он плачет, что река льется,
Возрыдает, что ручьи текут,
Возрыдаючи, он вымолвил:
«Ах ты матушка сыра земля,
Расступися ты на все стороны,
Ты раскройся, гробова доска,
Развернися ты, золота парча,
И ты встань, проснись, православный царь,
Посмотри, сударь, на свою гвардию,
Посмотри на всю армию.
Уже все полки во строю стоят.
Жалоба солдат на немецкое начальство
За славною рекою за Москвою,
За высокими горами Воробьевы,
Пролегала туг широкая дорожка,
Широким-то она, дорожка, не пробойна.
Уж по той ли по дорожке по широкой
Еще шли-прошли солдаты новобраны,
Идучи они, солдаты, сами плачут.
В слезах они дороженьки не видят.
В возрыданьице словечушка не молвят.
«Что гораздо мы пред Богом согрешили.
Государя-царя распрогневили,
Уж как отдал нас нерусскому началу,
Что не русскому начальнику – немчину,
Он бьет, губит солдатушек напрасно».
Девушка просит Петра I помиловать родителей
«Уж ты ягодка, ты смородинка,
Ты когда взошла, когда выросла?»
«Я весною взошла, летом выросла,
Зеленёхунька позаломлена,
По три прутичка в пучки вязана,
По дороженьке поразбросана».
На том то было дворе Шереметьевом,
За столом-то сидят три генералушка,
Перед столом-то стоит красная девушка,
Красная девушка просит генералушков:
«Раскуйте моего батюшку, разверзните мою матушку!»
«Не плачь, Прасковьюшка, не тужи, не кручинься:
Не можем мы, генералушки, расковать твоего батеньку,
Не можем мы разверзнуть твоей матушки.
Ты пойди к самому царю белому,
Подойди тихохенько, проси смирёхунько, поклонись
низёхунько».
Идет Прасковьюшка к самому царю белому.
На крыльце-то сидит православный царь.
Как возговорит речь Прасковьюшка своим громким
голосом:
«Ты прости, православный царь, моего батеньку
и мою маменьку,
Прикажи, царь, расковать моего батеньку,
Прикажи разверзнуть мою маменьку!»
Как возговорит в ответ православный царь:
«Не прощу я, Прасковьюшка, твоего отца-матерю,
А сошлю я его под Сибирь-город, а ее на фабрику».
Песни о семилетней войне
Помощь австрийскому цесарю
Пишет князь-цесарин к государыне в Москву:
«Ты россейская сударыня, ты пожалуй мне силы
войской,
Силы войской двадцать пять полков!»
А сударыня с сенаторами думу думала,
Она думала думу крепкую заединое.
Набирала она силу войскую двадцать пять полков.
Набрамши она силушку, переправлять стала
Через матушку реченьку через тихий Дон.
Переправимши свою силушку, в строй поставила.
В строй поставимши. государыня перекликала:
«Ох вы гой еси князья со боярами!
Послужите вы верою-правдою князю-цесарину,
С белокаменной стеною – со пехотою,
Со свирепыми людями – со гусарами,
Со проворными людями – со калмыками!»
Прусский король похваляется захватить Русскую землю
Что никто, братцы, не знает, не ведает,
Мы стоим на карауле государевом,
Смотрючи и глядючи в землю пруцкую,
Хвалится, похваляется пруцкий король:
«Святорусскую земелюшку всю насквозь
пройду,
Уж я Ладанское озеро суднами загружу,
Я Нов славный город мимоход возьму,
Я Кодинский славный монастырь выжгу,
выпленю,
Я во славную каменну Москву ночевать приду,
Благоверного государя во слуги возьму,
Благоверную государыню во рассыльщики».
Перепалася скора весточка в каменну Москву,
Ко славному ко воину к Шереметьеву.
Середи ли самой ночи, ночи темныя,
Ото сна князь Шереметьев пробуждается,
Надевает сафьянные чеботы на босу ногу,
Надевает кунью шубу на одно плечо.
Выходил наш князь на красен крылец
И кричал князь Шереметьев громким голосом:
«Ой вы гой еси солдатики, слуги верные,
Собирайтеся в поход идти скоро-наскоро!»
Со вечера солдатушкам приказ отдали,
Со полуночи солдатушкам ружья готовили,
Ко белу свету солдатушки во поход пошли,
Во славную во земелюшку во пруцкую.
Прусский король ведет армию
На заре было, вот на зореньке,
На восходе было красна солнышка,
На закате было светла месяца,
Медна пушечка в поле возбрякнула,
Артиллериюшка песню возгаркнула,
Песню возгаркнула, слезно восплакнула,
Во поход пошла в дальни стороны,
В дальни стороны, в немецки слободы,
Впереди идет сам прусской король,
Он идет, ведет свою армеюшку.
Взят Берлин
Сидит король на крутой горе.
Сидючи-то, королю крепко призадумалось:
«Ты кому, ты кому, славный Берлин-город,
достанешься?
Мне не жаль-то, не жаль Берлина-города.
